Этническая идентичность современных башкир носит сложный и многоуровневый характер, что в определенной степени закономерно, поскольку особенностью любой этнической общности является ее внутреннее взаимное различение, дифференцированность. В то же время ее многосоставный и иерархичный характер требует постоянной и системной работы по под держанию и формированию устойчивой, неконфликтующей (внутри себя) национальной идентичности.
Можно выделить ряд основных идентичностей и факторов, из которых складывается на современном этапе этническая идентичность башкир. Прежде всего, в нее входят: территория и общая история происхождения, национальное самосознание, язык и культура, религиозная, региональная, локальная и общегражданская идентичность.
Однако проблема в том, что они не всегда взаимосвязаны и согласованы между собой, обладают определенной автономностью и, таким образом, могут разрушать единство общей структуры.
На формирование различных видов идентичностей прямое влияние оказывают и социальные процессы. Для башкирского общества они связаны с историческим, «эпохальным» переходом от аграрного к городскому этапу существования в своем развитии. Несмотря на то, что башкирское население в республике в данное время на 60% является сельским, процесс урбанизационного перехода и складывания городской культуры носит уже необратимый характер. Однако распад аграрного традиционализма, изменение набора ценностей и стереотипов поведения пока не приводят к соответствующей культурной модернизации, из-за чего общество достаточно сильно расколото в рамках дихотомии «сельское/городское». При этом и городская башкирская идентичность формируется скорее в русле ценностей «общества потребления», что не только приводит к кризису высокой и «народной» культуры, но и усиливает чувство социального отчуждения, поскольку основная масса башкир в городах занята в малооплачиваемых нишах (культура, образование, здравоохранение и т.д.).
Казалось бы, башкирское население стало активно осваивать городское пространство уже с 1970-х годов и должно было сложиться несколько поколений башкир-горожан – носителей новой культурной идентичности [1]. И они действительно сформировались на сегодняшний день, но в общем контексте культуры для них практически нет определенной ниши и статуса; роль их в различных процессах, в том числе общественно-политического характера, остается крайне низкой. Это объясняется тем, что значительная часть городских башкир (в отличие от татар) зачастую не является носителями родного языка, что автоматически выводит их за границы «этнического поля».
Другими словами, сложившаяся сегодня и институционально закрепленная культурная парадигма (на телевидении, в национальных СМИ, в сфере театрального и эстрадного искусства) все больше начинает не соответствовать меняющейся социальной структуре общества, требует крайне осторожных, но давно уже назревших реформ.
В то же время есть и положительные примеры создания нового национального контента, способного в будущем сделать башкирскую культуру современной и востребованной, прежде всего у городского поколения. Так, после фактически двадцатилетнего периода застоя постепенно начинает оживать башкирский кинематограф. После успешно снятого фильма «Бабич», известный режиссер Булат Юсупов выпустил новую кинокартину «Первая Республика» – о трагической судьбе башкирской интеллигенции, попавшей под молох сталинских репрессий, которая в целом вызвала большую и положительную реакцию у зрителей и местной критики. Фильм рассчитан на национальную аудиторию и имеет важное консолидирующее значение, но при этом лишен узкоэтнических стереотипов, что сближает его с принципами советского кинематографа.
В контексте развития городской культуры необходимо рассматривать и создание на базе творческой мастерской «АртКлуб» в г. Уфе курсов башкирского языка для людей с начальным уровнем знаний. Однако это, скорее, редкий пример гражданской самоорганизации городских башкир, а сама проблема, то есть создание современной образовательной системы по обучению на родном языке, может быть решена только в рамках государственных региональных программ.
Между тем, начавшийся кризис аграрного традиционализма ведет к целому комплексу негативных процессов, главным из которых является заметная политизация башкирского общества. Что в какой-то мере вполне закономерно, поскольку этническая энтропия зачастую сопровождается выходом социальной энергии, а так же расширением сферы архаики. То есть во многом эти явления имеют объективный и временный характер. Всплеск социальной архаики можно объяснить и тем, что урбанизационные процессы вовлекают в общественно-политическую жизнь ранее законсервированные пласты культуры. Люди, попадая в новую для них обстановку городов, лишены старой системы ориентиров и ценностей. В этих условиях возникает ситуация, когда традиционные регуляторы их поведения, основанные на нормах сельского общества, уже разрушены, а новые еще не сформировались.
В западноевропейских обществах данная проблема была впоследствии нивелирована путем создания «буржуазных наций-государств». Но у читывая тот факт, что сегодня башкирский этнос, наряду с другими народами РФ, находится внутри российского (евразийского) цивилизационного пространства, вопрос интеграции различных групп башкирского социума может быть решен лишь путем частичного использования механизмов нациестроительства, как это уже было в советский период истории.
В реальности башкирское общество не только неоднородно в социокультурном плане, но и фрагментировано на различные субкультуры, порой с полярными ценностными установками. Более того, по мере урбанизации в нем все больше наблюдается деление на две условные группы, которые опираются на разные идеологические и мировоззренческие «матрицы». Так, социальные слои, входящие в первую группу, зачастую имеют сельское происхож дение, либо являются выходцами из села. Для них свойственна четкая идентификация по языковому признаку (носители языка), включая использование жизненных стратегий «традиционного общества», основанных на соответствующих моральных принципах. Для них так же характерны: общинный (коллективистский) тип связей, высокая витальная энергия и политическая активность, приверженность к этническим ценностям и идеологическим концептам 1990-х годов.
Начиная с 2010 годов стала постепенно формироваться, особенно среди башкирской молодежи, новая социальная группа, имеющая иные социокультурные черты. Для ее представителей в целом характерен высокий образовательный уровень, приверженность к городским ценностям и стратегиям поведения, умеренный индивидуализм, опыт обучения и работы за пределами региона. Несмотря на низкую политизированность, они так же обладают патриотическим и этническим самосознанием, стремлением сохранить национальные традиции и культуру своего народа. Однако в отличие от первой группы, у них сильны модернистские ценности (в сочетании с ценностями традиционализма), профессионализм, высокая социальная мобильность. Главным образом на основе этой социальной группы сегодня идет формирование новой идентичности и башкирской элиты, которая окончательно теряет аграрные черты. Эта социальная группа, несмотря на сложившиеся стереотипы, достаточно мощная и развитая по своим качественным характеристикам, обладает устойчивой субъектностью и высоким статусом; ряд ее представителей входят в правящую и управленческую элиту. Однако ее особенностью является слабая консолидированность. Как показывает исторический опыт, при наличии мощного лидера, вокруг которого концентрируются основные элитные группы, происходит укрепление позиций региона, включая развитие и собственно башкирского этноса (З. Нуриев, М. Шакиров, М. Рахимов).
В пред дверии предстоящей Всероссийской переписи населения актуальными являются вопросы демографического состояния башкирского народа. В современных условиях существует множество различного рода причин и условий, которые по-разному воздействуют на динамику численности башкирского населения, а так же других народов республики. Как отмечают демографы из Академии наук РБ, «этнический фактор» существует и продолжает оказывать заметное влияние на демографические процессы в регионе [7, с. 13]. Одним из них является процесс размывания этноса и его частичная ассимиляция со стороны других народов. Так, по подсчетам сотрудника Института демографии Высшей школы экономик и Е.Сороко, доля этнически однородных супружеских пар у башкир, по данным Всероссийской переписи 2010 года, составила 51,8%, а доля этнически смешанных – 48,2%. При этом большинство браков (почти 60%) заключаются с представителями татарского народа, являющегося культурно и конфессионально близким для башкир [2]. Другими словами, наблюдается процесс постепенного смешения (а значит, в определенной степени и ассимиляции), в первую очередь, с более крупным татарским этносом, а не славянскими народами РФ, поскольку, как показывают исследования, «по оценке межэтнических расстояний между русскими и другими национальностями на основе распространенности смешанных семей башкиры, наряду с чеченцами, являются самыми дистанцированными от русских народами» [2]. Это можно считать объективным, но неблагоприятным фактором с точки зрения уменьшения численности, однако преувеличивать его значение на общую демографическую ситуацию не стоит. В перспективе он так же может быть частично компенсирован усилением башкирской этнической идентичности в смешанных семьях.
Более существенным и благоприятным фактором в этом вопросе является высокая рождаемость башкирского населения среди других народов РБ. В настоящий момент из трех наиболее крупных этнических групп республики (башкир, татар и русских) русские на протяжении последнего десятилетия имеют наименее благоприятные показатели рождаемости и смертности. Так, составляя 39,3% от общей численности населения РБ, в доле родившихся за период с 1989 по 2002 год русские составили только 30%, а среди умерших, напротив, их доля была заметно выше – 41%. По этой причине русские дают самую значительную долю естественной убыли в регионе [3].
Башкиры, наоборот, имеют относительно благоприятные показатели естественного движения, главным образом благодаря более высокой рождаемости. При переписи населения 1989 года удельный вес башкир от численности населения республики составлял 21,9%, доля башкир среди родившихся за указанный период была 29%. Как отмечает ведущий специалист отдела статистики населения и здравоохранения Башкортостанстата, кандидат исторических наук Г.Баймухаметова, сегодня «это единственная этническая группа республики, которая продолжает сохранять положительный естественный прирост» [3, с.489]. По данным переписи 2010 года, число рожденных детей на одну женщину старше 15 лет составило: у башкир – 1,888, татар – 1,645, русских – 1,487.
Как отмечает демограф Н.Шамсутдинова, естественная убыль населения республики русской национальности началась еще в 1992 году, чувашей – в 1993 г., татар – в 1994 г. (в 1996 г. наблюдался незначительный рост), удмуртов – в 1997 году. В результате: «К 2002 году положительный естественный прирост сохранился только у башкир, что послужило основой для естественного прироста тюркских народов в 1990–2002 гг.» [4, с. 69].
Показатели количества населения РБ так же имеют определенную этническую специфику. Так, к началу 2018 года численность постоянного населения Башкортостана составила 4 063 293 человека, снизившись на 3,7 тыс. человек. С момента последней переписи 2010 года она уменьшилась на 9 тыс. человек. При этом городское население за этот период увеличилось на 60,4 тыс. человек, а сельское, наоборот, уменьшилось на 69,4 тыс.[7, с. 6]. Это свидетельствует о продолжающемся процессе урбанизации региона.
Кроме того, в последние годы в Башкортостане сохраняется тенденция оттока трудоспособного населения, что связано с ухудшением социально-экономических позиций республики и как следствие – ослаблением региональной идентичности. Однако в поисках лучшей жизни уезжают в основном жители городов, а учитывая тот факт, что наиболее урбанизированными являются русские и татары РБ, можно с высокой долей уверенности предположить, что за счет этого идет и снижение их доли в общей структуре населения.
Башкирское население, являясь наиболее «сельским», предпочитает больше выезжать на заработки, «вахту» (т.н. маятниковая трудовая миграция), но при этом данная категория граждан формально остается и считается жителями республики. По подсчетам ученых из Института стратегических исследований АН РБ, Башкортостан занимает первое место по абсолютному числу трудовых мигрантов. Регулярно уезжают на заработки около 150 тысяч человек, причем около 100 тысяч – в регионы Ханты-Мансийского автономного округа.
Так же положительный вклад в формирование сальдо миграции республики вносит причина «возвращения к прежнему месту жительства». Наиболее высоки данные показатели в результате миграционного обмена с Республикой Татарстан, затем с Москвой и Пермским краем [7, с. 41]. На затруднение процесса смены места жительства у башкир влияют культурно-исторические и субъективные причины, так как они являются коренными жителями региона.
Таким образом, с учетом указанных выше факторов, Всероссийская перепись 2020 года, вероятнее всего, покажет сохранение прежних позиций, а возможно, и небольшой рост численности башкирского населения среди других этносов Республики Башкортостан.
В этом контексте важной научно-исследовательской задачей, укрепляющей современное этническое самосознание башкир, стал масштабный проект, реализованный по инициативе и под руководством журналиста и историка С.Хамидуллина «История башкирских родов». Как известно, исторически башкирский народ состоял из более 40 территориально-клановых подразделений (родов), включая характерные черты социальной организации. Эти особенности могут послужить ключом для понимания некоторых стереотипов поведения и культурных установок нынешних башкир.
К примеру, в своей работе «Башкирское общество в XVII – первой трети XVII в.» авторитетный историк Б. Азнабаев убедительно показал, что башкиры, в отличие от других тюркских народов Российской империи, не только имели уникальную структуру общества, но и свою цивилизационную нишу в ней, с высоким уровнем автономности. Башкирский социум зачастую решал вопросы на йыйынах (сходах общины), а роль элиты носила вторичный характер. При этом медиатором внутренних конфликтов выступала не башкирская знать, а часто русское государство [5, с. 74]. В отличие от своих соседей (калмыков, казахов и ногайцев), у которых существовали правители, облеченные полнотой власти, у башкирского этноса хан находился за пределами обитания башкирских родов и практически не вмешивался в дела внутреннего самоуправления, в котором важнейшие решения всегда принимались на народных собраниях [5, с. 29].
Фактически схожая ситуация была и в советский период истории, когда в рамках консервативной модернизации башкирский этнос приобрел все черты современной нации (институты высокой культуры, национальную печать, науку и систему образования), а государственная национальная и кадровая политика успешно блокировала давление этнической мифологии и локальной архаики. Другими словами, механизмы, модерирующие социокультурные процессы, так же имели не внутренний, а внешний характер.
Влияние архетипов, лежащих в сфере коллективного бессознательного, сказывается и в современных реалиях, когда, например, башкирское население легко мобилизуется на низовом уровне (что показали митинги в защиту башкирского языка численностью до 3 тыс. протестующих, прошедшие в регионе осенью 2017 г.), но с трудом решает вопросы внутренней модернизации, а так же «надэтнической» интеграции.
Проект «История башкирских родов» вызвал большую обратную реакцию со стороны башкирского населения, поскольку в условиях нарастания процессов глобализации и размывания этнических культур люди с огромным интересом стремятся узнать о себе и своих родовых корнях. В начале 1990-х годов часть башкирской интеллигенции выражала озабоченность по поводу того, что излишнее внимание к родовой истории может привести к трайбализму, подрывающему национальную идентичность. Однако время показало ошибочность этого тезиса. Дело в том, что башкирский этнос давно уже пережил родоплеменной этап в своем развитии, и некогда работающая традиция перешла в разряд архаики. В то же время данный феномен у нынешних башкир ошибочно относить и к актуализированной архаике, поскольку деления по родовому принципу сегодня по факту не происходит. При этом обращение к древним пластам культуры стимулирует высокий интерес к локальной истории, не говоря уже о том, что мощно мобилизует историческую память современных башкир.
В целом, научно-академический проект был высоко оценен специалистами в рамках его презентации в Институте востоковедения РАН. Каждый том представляет собой сборник исторических документов (материалов дореволюционных переписей, ревизских сказок) с научным очерком по истории рода и соответствующих деревень и поселений. Другими словами, ориентируясь по названию деревни или фамилии, человек может узнать не только свою родословную, но и этническую принадлежность своих предков.
Последнее особенно актуально для самоидентификации населения северо-западных районов Башкортостана, имеющего так называемую «двойную» этническую идентичность (феномен, хорошо описанный в современной этнологии). Являясь по составу смешанным башкиро-татарским, поскольку это зона граничит с Татарстаном, население северо-запада на протяжении различных переписей часто меняло свою идентичность в зависимости от политической конъюнктуры. Однако теперь реализация таких проектов, как «История башкирских родов», должна серьезно уменьшить спекуляции в этом вопросе, поскольку речь в данном случае идет об архивных исторических источниках, где, как уже указывалось выше, национальная принадлежность фамилии и рода зафиксирована документально. В любом случае, выбор своей этнической идентичности остается за самим человеком.
В современных условиях важной и сложной остается проблема языковой идентичности. Согласно Всероссийской переписи населения 2010 года, башкирский язык является родным для 1 133 339 башкир (71,7% от общего числа башкир, указавших родные языки). Татарский назвали родным 230 846 башкир (14,6%). Русский язык в качестве родного выбрали 216 066 башкир (13,7%). То есть языковая идентичность в значительной степени не покрывает существующие группы башкирского населения и стратегия конструирования нации в рамках лишь носителей языка (на чем и построена на данный момент базовая этническая идентичность) является недостаточной. Хотя, естественно, язык играет важную роль в жизни любого народа и нуждается в постоянной государственной поддержке, особенно в условиях нарастающей урбанизации.
Социологический опрос Центра гуманитарных исследований 2017 года так же показал неоднозначность процессов, протекающих в языковой сфере. Так, среди опрошенных башкир на вопрос «Какой язык вы считаете родным?» 77,2% ответило «башкирский»; русский в качестве родного выбрало 12,5%, татарский – 9,4%, другой – 0,9%.
Но необходимо иметь в виду, что в данном случае языковая идентичность идет больше в качестве этнического маркера. И даже русскоязычные башкиры, не владеющие башкирским, но сохранившие национальное самосознание, могут признавать его родным. Доля выбравших в качестве родного татарский, а это почти 10%, видимо, имеет двойную идентичность, то есть, когда человек, являясь башкиром по самоидентификации, считает, что говорит на татарском языке. Башкир же, признавших родным русский язык (12,5%), можно отнести к числу глубоко ассимилировавшихся, но еще сохранивших этническое сознание.
Однако более конкретную картину в этом аспекте дают ответы на вопрос «В какой степени Вы владеете языком своей национальности?». Они распределились следующим образом: свободно говорю, читаю, пишу – 60,3%, свободно говорю, читаю, но не пишу – 13,9%, свободно говорю, но не читаю и не пишу – 14,5%, разговариваю с трудом – 2,4%, понимаю, но не говорю – 5,5%, не владею – 3,3%. Таким образом, мы видим, что нынешние башкиры обладают разными уровнями освоения родного языка и полноценно им владеют лишь 60%. Довольно значительная часть в основном говорят и читают, но не пишут (28,5%). 11,2% из опрошенных башкир крайне плохо или совсем не владеют родным языком.
Как отмечают исследователи, «Особенностью этноязыкового развития коренной национальности в республике является то, что значительная часть башкир, особенно в городах, является русскоязычной. Это связано с тем, что общение человека в производственной сфере, в быту предполагает обращение к русскому языку как языку межнационального общения. Другой особенностью является то, что в межнациональных браках, где один из супругов русский, русский язык является преобладающим. Основная часть детей, рожденных в таких браках, впоследствии примыкает к русскому этносу» [3, с. 488].
Кроме того, башкирский язык, оставаясь важным маркером этнической идентичности у башкир, в последние годы теряет свои позиции, особенно за пределами Республики Башкортостан: снижается уровень владения, мотивация к его изучению, сокращаются сферы использования, в том числе в процессе повседневного общения населения на работе и в быту. Намечается тенденция дальнейшего уменьшения его применения в качестве главного языка коммуникации в семье, включая и село. Одной из главных причин этих процессов в последние годы стало уменьшение численности школ с обучением на башкирском языке, сужение политико-правовых и институциональных возможностей функционирования системы национального образования в республике.
В рамках консолидации башкирского этноса актуальной является проблема северо-западного диалекта башкирского языка. Как известно, в период советского нациестроительства, в 1923 году за основу литературного башкирского были положены восточный (куваканский, горный) и южный (юрматинский, луговой) диалекты, а северо-западный отклонен, как наиболее близкий к татарскому языку. Однако со временем, когда историческая память начала постепенно ослабевать, значительная часть северо-западных башкир стала считать, что говорит на татарском языке, сохраняя при этом башкирскую идентичность. Об этом косвенно свидетельствуют результаты проведенных переписей и современных социологических исследований в РБ, каждый раз выявляя группу башкир, считающих «татарский» родным языком.
Выдающийся этнолог Р.Г. Кузеев, детально исследовавший башкирские родовые структуры, неоднократно указывал в своих работах, что это несоответствие (между языком и национальностью) «негативно отразилось и до сих пор негативно отражается на его численности, на особенностях башкирского алфавита и литературного языка, ориентированных в качестве базовых в основном на два диалекта из трех. Северо-западный диалект башкирского языка и во многом демское наречие, которое в силу своего среднего положения меж д у тремя диалектами могло бы стать основой литературного языка, не были приняты во внимание [6, с. 53].
Ученый отмечал, что: «В последующие годы, несомненно, была возможность постепенно, шаг за шагом реформировать алфавит и литературный язык с тем, чтобы придать им консолидирующие функции для всего башкирского народа. Такие предложения в послевоенное время (1955–1956 гг.) были». Однако они, в силу ряда причин, остались нереализованными [6, с. 53]. В результате, как пишет Р. Кузеев, «была искусственно создана проблема конфигурации башкирской нации, которая сегодня по международным стандартам двуязычна. Непризнание этого факта приведет к дальнейшему уменьшению удельного веса башкир в РБ» [6, с. 53].
Сегодня определенная часть башкирской интеллигенции в республике предлагает признать северо-западный диалект равноправной частью общего языка наравне с литературным, аргументируя это тем, что значительная часть башкирского населения оказывается в итоге под реальной угрозой постепенной ассимиляции. Не углубляясь в данную тему, отметим, что проблема северо-западного диалекта является в настоящее время серьезным ослабляющим и дезинтегрирующим фактором, подрывающим единство башкирского этноса.
Важную роль в современном башкирском обществе играет и религиозная (исламская) идентичность. Однако, обладая мощным культурно-историческим и духовным потенциалом, религиозность может быть как одной из скрепляющих опор общества, так и причиной внутренних расколов и противостояний. В национальной истории уже были случаи, когда религиозные противоречия становились причинами серьезных политических конфликтов. К примеру, в начале ХХ века расхождения между Зайнуллой-ишаном и Абд ул-Хакимом Курбангалиевым переросли в политическое противостояние последователей обоих ишанов – двух будущих лидеров башкирского национального движения – Заки Валидова и Мухамед-Габд улхая Курбангалиева [8, с. 173].
Но если в тот период противостояние шло внутри традиционного ислама, точнее, между двумя течениями в башкирском суфизме, то в наши дни ситуация принципиально иная. Разделение среди мусульман во многом идет между последователями «суфизма» и так называемыми «салафитами». Причем, если у первых много представителей из творческой и национальной элиты, то среди сторонников нетрадиционного направления значительное количество простых и плохо образованных верующих, включая молодежь. То есть это уже не только внутриконфессиональный разрыв, но и стратовый (между элитой и нижними «этажами» общества, входящими в мусульманскую умму). Можно даже утверждать, что внутри башкирского религиозного пространства сегодня формируются две версии ислама – для элиты и масс.
Ситуация с каждым годом становится более сложной, особенно если взять во внимание тот факт, что в Центральном духовном управлении мусульман России работают в основном татары, в Духовном управлении мусульман РБ – башкиры (около 30% д уховных лиц входят в эти структуры, не имея «профильную» национальность) [9, с. 177].
Конечно, современный суфизм далек от суфизма дореволюционного, пока возродилась скорее форма, а не полноценная традиция. По мнению религиоведа А.Юнусовой: «Несмотря на 25-летние попытки возрождения мусульманского образования и суфийской традиции интеллектуального ислама, современные духовные просветители и мусульманские медресе не смогли достичь былого уровня знаний, привлекательности и ореола святости, которые были важнейшими факторами формирования культа ишанов» [8, с. 176].
Но при этом необходимо осознавать и потенциальную опасность салафизма, его антитрадиционалистскую суть. Поскольку, как отмечают исследователи, «вах хабизм (а так же параллельное ему течение салафизм) представляет собой пример реформаторского движения, призывающего вернуться к изначальному исламу после долгого периода сращивания исламских обществ с местными социокультурными системами» [10, с. 445].
Формально они не запрещены в РФ, однако религиозные фундаменталисты отрицают все традиционные богословские школы ислама (масхабы), жестко негативно относятся суфизму (эзотерическое и мистическое направление в исламе), призывают восстановить халифат в мировом масштабе и основать общество на «чистых» исламских ценностях, искаженных, по их мнению, в ходе истории [10, с. 445].
Все эти проблемы имеют прямое отношение к социокультурной модернизации общества, особенно на фоне того, что в последнее время намечается уже новый тренд – постепенного пересечения интересов носителей идеологии этноцентризма и салафизма в сегменте неформальных движений. Показательно, что в обоих случаях ситуация в основном обусловлена низким образовательным уровнем и социальным статусом адептов, неприятием новых реалий, норм и ценностей современности. Если в последующем указанные противоречия не будут преодолены, исламская идентичность станет хроническим источником расколов в башкирском социуме, что так же будет серьезно ослаблять этнонациональное единство народа. Обществу необходимо заново осмыслить данные вызовы и выработать совместные механизмы для их решения.
Актуальным для развития башкирского социума в современных условиях являются и вопросы, связанные с общеграж данскими установками. В 1990-е годы в научном и политическом сообществе, особенно на фоне распада СССР, превалировали идеи о потенциальной опасности для территориальной целостности страны, якобы исходящей со стороны национальных регионов. Однако сегодня доминирующей становится более умеренная позиция. Так, известный социолог Л.М. Дробижева считает, что «этнонациональная и российская идентичность совместимы и пересекаются в том случае, если та и другая выражены в пределах нормы». Но для этого необходимо, чтобы само государство, прежде всего, сумело выстроить систему отношений, основанную на взаимопонимании и доверии [11, с. 26].
Социологические исследования по изучению общегражданской идентичности выявили ряд особенностей и довольно неоднозначную динамику у башкирского населения РБ. Так, по результатам опроса 2011 года Института социологии РАН, тех, кто чувствует себя больше башкортостанцами, среди башкир было 25,0%, в равной мере и россиянами и башкортостанцами – 63,5%, больше россиянином – 10,0% [12, с. 40].
Проведенный уже в 2017 году опрос Центра гуманитарных исследований показал следующую картину. Башкир, считающих себя больше башкортостанцами, оказалось 37,3%; в равной мере – 37,6%, в большей степени россиянами – 21,5%. Довольно резкое колебание настроений в этом вопросе связано, в первую очередь, с политической конъюнктурой. Именно в 2017 году в республике прошли митинги башкирской общественности, что и привело к определенному росту индикаторов, связанных с региональной идентичностью. Однако результаты опроса ЦГИ 2018 года показали, что ситуация в целом нормализовалась и во многом вернулась на прежние позиции. Башкир, считающих себя больше башкортостанцами, стало 32,4%; в равной мере и россиянами и башкортостанцами – 51,6%, в большей степени россиянами – 10,3%.
Общегражданская идентичность проявилась и при введении «этнического» параметра (ответы на вопрос «Кем Вы себя чувствуете в большей мере?»). Больше всего среди нынешних башкир тех, кто считает себя и россиянином, и человеком своей национальности – 39,7%, скорее россиянином – 20,5%; ни тем, ни другим – 1,9%; затруднилось с ответом – 6,1%. Ответ «Скорее человеком своей национальности» выбрало 31,7% среди всех опрошенных башкир. Для сравнения: при опросе 2011 года Института социологии РАН данный показатель достигал 34,2%. Это означает, что сугубо этническая идентификация остается весомым и важным фактором национального самосознания, но при этом не является доминирующей (хотя данный показатель у башкир заметно выше, чем у татар и русских РБ). Другими словами, роль и влияние этнических ценностей не так значительны в башкирском обществе, как может показаться на первый взгляд.
Общегражданские установки имеют огромное значение по целому ряду причин, поскольку кроме политико-идеологической компоненты (единства страны), содержат в себе модернистские характеристики, ценности «большого общества». Башкирский этнос еще с момента вхождения в состав Русского государства сделал свой цивилизационный выбор, и рост центробежных устремлений свидетельствует о том, что определенные его группы имеют проблемы с социальной адаптацией к новым условиям, находятся в тяжелом социально-экономическом положении. Что и является основной причиной политизации и неприятия общегражданского проекта (российской нации). Однако, в конечном счете, данная позиция приводит не только к критике инициатив и политики федерального центра, но и как следствие – к оппозиции к региональному руководству. Что крайне непродуктивно, поскольку без конструктивного взаимодействия с органами власти башкирское общество сегодня не сможет решить ни одной серьезной проблемы; в реальности это прямой путь к социокультурной и экономической деградации.
Таким образом, формирование устойчивой этнической идентичности в современном башкирском обществе должно исходить, на наш взгляд, из ее гармоничного и многосоставного характера, включающей в себя:
– общегражданскую идентичность;
– региональную идентичность («башкортостанцы»);
– религиозную идентичность («традиционный ислам»);
– локальную идентичность (самоотождествление человека со своей «малой родиной»).
Главным же в этом вопросе должно стать понимание того, что становление многосоставной этнической идентичности не означает параллельного существования «автономных идентичностей», а наоборот, предполагает их активное взаимодействие и встраивание друг в друга.
* * *
Несмотря на ряд существующих негативных факторов, этническая идентичность современных башкир в целом носит устойчивый и стабильный характер, а сохранение численности групп башкирского населения, проживающего за пределами республики, свидетельствует о том, что в ее формировании важную роль играют не только конструктивистские, но и примордиалистские механизмы и структуры, связанные с традицией, ментальными архетипами и глубинными пластами исторической памяти.
В то же время в башкирском обществе набирают обороты процессы, связанные с распадом аграрного традиционализма, размыванием национальной и высокой к ультуры, ослаблением позиций языка. На смену традиционным институтам и практикам с большим трудом идет становление основ башкирской городской культуры, но оно носит слабый и незавершенный характер. На этом фоне идентичность, связанная с советским и постсоветским периодом («эпохой суверенитета»), постепенно уходит на периферию общественной жизни, все меньше отвечает вызовам времени. Одновременно на ее месте активно формируются контуры новой этнической идентичности у башкир – на основе городских ценностей и моделей поведения, рационализма, обладающие в определенной степени всеми признаками очередного витка этногенеза.
Однако наметившемуся процессу препятствует множество причин, главной из которых остается расколотость, неспособность к объединению. Так, иерархия основных идентичностей (общегражданская, религиозная, локальная и др.), входящих в общую структуру национального башкирского самосознания, зачастую несогласованна между собой, что серьезно блокирует, прежде всего, социокультурное развитие общества, а постоянная апелляция массового сознания к опыту прошлого, архаическим практикам, не дает сформировать реальный образ возможного будущего.
Следовательно, сегодня для сохранения национальной культуры и языка, органичной модернизации необходимо приложить совместные усилия для преодоления указанных противоречий. Сделать так, чтобы развитие башкирского общества в новых условиях прошло под знаком интеграции и консолидации различных сил, социальных групп и субкультур, в рамках формулы: «Мы разные, но мы едины».
Справка. В настоящее время общая численность башкир в мире составляет около 2 млн человек. Помимо Республики Башкортостан, башкиры живут во всех субъектах Российской Федерации. Наиболее крупные группы: в Челябинской (166 тыс.), Оренбургской (46,6 тыс.), Курганской (15,4 тыс.), Свердловской (31,1 тыс.), Тюменской (46,5 тыс.), Самарской и Саратовской областях, в Пермском крае, Татарстане (13,7 тыс.), Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком АО. За пределами республики проживает около трети всех башкир. Кроме того, башкирские диаспоры есть в государствах ближнего и дальнего зарубежья: в Казахстане, Украине, Туркменистане, Узбекистане, Кыргызстане, Белоруссии, Латвии, Таджикистане, Эстонии, Литве, Венгрии, Германии, Китае, Турции, Японии и других странах. В самой республике башкиры составляют 29,5% от общего числа населения Башкортостана (второе место после русских).
Литература
1. Асылгужин Р.Р. Процессы урбанизации башкир в Республике Башкортостан // Панорама Евразии. Научный общественно-политический журнал. 2014. №1 (12).
2. Сороко Е.Л. Этнически смешанные супружеские пары в Российской Федерации // Демографическое обозрение. Т.1. №4, 2014.
3. Баймухаметова Г.Р. Этнодемографические процессы в городах Республики Башкортостан (1989–2010 гг.) // Этнос. Общество. Цивилизация: V Кузеевские чтения // Материалы Всероссийской научно-практической конференции. – Уфа: «Издательство «Диалог», 2018.
4. Шамсутдинова Н.К. Народы Башкортостана в последней трети XX – начале XXI века: опыт историко-демографического исследования. – Уфа: Инеш, 2017.
5. Азнабаев Б.А. Башкирское общество в XVII – первой трети XVII в. – Уфа: РИЦ БашГУ, 2016.
6. Кузеев Р.Г. Башкортостан в Волго-Уральском историко-культурном регионе // Этносы и культура на стыке Азии и Европы. Сб. статей. – Уфа: Гилем, 2000.
7. Республика Башкортостан. Демографический доклад. Выпуск 3 / под. общ. ред. Г.Ф. Хилажевой, Н.К. Шамсутдиновой. – Уфа: Башк. энцикл., 2018.
8. Юнусова А.Б. Ишанизм на Урале: духовная традиция и проблемы возрождения интеллектуального ислама // Материалы VI Всероссийской научно-практической конференции «Расулевские чтения: ислам в истории и современной жизни России». – Троицк, 2017.
9. Хабибуллина З.Р. Мусульманское д уховенство в Республике Башкортостан на рубеже XX–XXI веков. – Уфа: Мир печати, 2015.
10. Дугин А.Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. – М.: Академический Проект; Трикста, 2010.
11. Дробижева Л.М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. – М., 2003.
12. Социологический ответ на «национальный вопрос»: пример Республики Башкортостан. Институт социологии РАН. – М.; Уфа, 2012.