В ОГНЕ ВОЙНЫ СГОРЕЛО ДЕТСТВО

Мачеха

Рахимьян был старшим сыном Хакимьяна. Так случилось в жизни их семьи, что его родная мама, Умукамал, по неизвестной ему причине ушла из семьи и уехала в другую область, оставив сына на попечение отвергнутому мужу. Что подвигло её оставить маленького четырехлетнего сынишку без материнской ласки, любви и каждодневных забот, для Рахимьяна осталось нераскрытой тайной.
Отец снова женился. Новая избранница была на четыре года младше его самого. Скоро у Рахимьяна появились сводный братик Шарифьян, а затем и сестричка Райхана. Рахиля апай, так Рахимьян называл мачеху, целиком посвящала себя своим детишкам. Нельзя сказать, что мальчик совсем был обделён её вниманием, но он чувствовал, что это было чем-то обязывающим её, а не позывом материнского сердца.
Отец был рабочим в зернотоке колхозного отделения в д.Альмухамет (Абзелиловский район) и много времени проводил на работе. Рахимьян рано познал тяжёлый, казалось бы, посильный только взрослым деревенский труд и по мере своих детских возможностей старался заменить отца по хозяйству. Особенно доставалось Рахимьяну зимой. Он с ловкостью взрослого мужчины наводил порядок в сарае. Затем кормил и поил скот, таскал домой дрова. Но особенно тяжело было лопатой пробивать тропинки через огромные снежные сугробы. Порой снега было так много, что заваливало двери дома, и к утру все домашние оказывались в снежном плену. И не случайно зимой лопаты и топоры хранили дома.
Отец вскрывал лаз в потолке и через крышу пробивался на улицу. И в этой битве со снегом Рахимьян был первым помощником отца. Когда освобождали от завала двери дома, сразу же переходили к сараю, который оставался под толщей сугроба. Тогда они вместе с отцом, разбрасывая снег, добирались до одного края крыши сарая, затем разбирали часть настила и сверху арканом опускали ведра с водой для скота и также через отверстие в крыше подкидывали им сено.
После этого метр за метром начинали откапываться от снега. В этом совместном труде с отцом Рахимьян чувствовал себя нужным, полезным и почти взрослым человеком. Ему казалось, что отец никак не справится без него, и от этого он испытывал гордость за себя и с ещё большим усердием брался за работу. Всякий раз по завершению очередного изнурительного труда он украдкой посматривал на отца и с детской наивностью ждал хотя бы небольшой похвалы. Но отец был немногословен и очень сдержан в эмоциях и в круговерти житейских проблем не обращал какого-либо внимания на сына.
Ещё более сдержанной в проявлении теплых чувств к Рахимьяну была Рахиля апай. Он редко слышал от неё какие-либо слова одобрения или же благодарности после того, как в очередной раз он быстро и старательно выполнял её поручения. Ему казалось, что она старалась не замечать его и относилась к нему как к соседскому мальчику, случайно забредшему в их дом. Даже сидя за общим столом, Рахимьян, протягивая руку к нарезанным ломтям хлеба, всегда старался брать кусочек поменьше и при этом тайком поглядывал на мачеху и на отца, словно показывая им, что совсем даже не обуза для семьи. Своим детским чутьем он понимал, что в новой семье отца у него иное положение, которое постепенно укрепляло чувство одиночества и отчужденности. В свободное от работы или учебы время Рахимьян в основном был предоставлен сам себе. Никто не спрашивал и не интересовался им. Иногда он играл на улице с мальчишками. Но часто один уходил на берег реки Кизил. Здесь за густо растущими деревьями и кустарниками он присмотрел себе укромное местечко, откуда открывался изумительный вид на противоположном берегу.

Детские мечты

Рахимьян часто уединялся в своем укрытии и по-детски наивно придавался мечтаниям. Порой он наблюдал, как резкий ветер вырывает листочек от пышной ивы, печально растущей на берегу реки с нависающими длинными и гибкими ветвями прямо над водой. Листочек, оторвавшись от дерева и оказавшись один в бурном воздушном потоке, начинал кружиться, то радостно поднимаясь вверх, будто стремясь зацепиться за облака, то падая вниз. Он, листочек, словно отыскивал тихое и уютное местечко, где бы мог укрыться от всемогущего и беспощадного ветра. Затем падал на землю, найдя покой и уединение среди высоко растущих трав.
В те часы одиночества, о чем бы ни думал и ни мечтал Рахимьян, его мысли так или иначе были связаны с мамой. Он не помнил ее образ, но с такой понятной только ему необъяснимой теплотой и тоской вспоминал о ней. Так хотелось прижаться к ней, свернуться калачиком и с головой окунуться, спрятаться от жизненных лишений в материнских объятьях. В эти минуты жгучая острая боль пронизывала его крошечное остывающее от недостатка тепла и любви сердечко, и он шепотом произносил магические слова:
– Әсәкәйем, әсәкәйем...
И слезы неудержимо и обильно скатывались с его осунувшихся щёк.
Рахимьяну было всё равно, кто виноват – отец или мама, в том, что они не смогли жить вместе под одной крышей, ему от этого разрыва родителей было так больно и так отчаянно тоскливо. От бессилия и беспомощности изменить ситуацию у него всё сжималось и холодело внутри, а потом наступала полного отчаяния пустота... Ему так хотелось уехать далеко-далеко, к маме. В его детском воображении почему-то казалось, что там, где теперь живёт мама, всегда солнечно и тепло, и что там очень много сахара... А иногда он мечтал о том, как станет большим и обязательно будет работать шофером в городе, где полно людей, машин, заводов и домов, и что там он, конечно же, найдет свою настоящую маму, он обязательно узнает её и расскажет ей, как тосковал по ней и ждал её…
К своим семи годам, перед школой, Рахимьян был невысокого роста худеньким мальчиком, с правильными чертами лица. В его больших глазах отражались открытость, доброжелательность и в то же время безграничная печаль. Отец, считая его не до конца окрепшим, хотел отдать в 1-ый класс на следующей год, когда ему исполнится почти 8 лет. Да и по хозяйству надо было помогать жене, которая к тому моменту уже была беременна вторым ребенком. Но Рахимьян так просил и в слезах умолял отца, что тот вынужден был согласиться отдать со сверстниками в первый класс.
Рахимьян очень любил школу. Несмотря на то, что она располагалась в стареньком деревянном здании, где в классе зимой из-за жуткого холода приходилось сидеть в верхней одежде. И всё же это было единственным местом, где среди серой и тяжёлой деревенской жизни светился лучик света. Учитель Ахмат агай на своих уроках учил не только читать и писать, но и часто рассказывал об интересных событиях, людях, городах страны и мира. Именно от учителя Рахимьян узнал о большом городе Магнитогорске, который располагался совсем недалеко, в пятидесяти километрах от их деревни, где дымятся много-много труб. Дети никак не могли представить себе, что эти трубы были гораздо выше самых высоких деревьев, растущих в их округе. Как о неведомой и далёкой сказке, приоткрыв рты, слушали учителя о столице Башкортостана Уфе, о великом батыре Салавате Юлаеве и о многом другом... Рахимьян испытывал огромную тягу к учебе. Ему так хотелось окончить школу и поехать в город и знать так же много, как Ахмат агай!
Но жизнь внесла жёсткие коррективы в светлые мечты ребенка. Когда началась война, Рахимьяну не было и десяти лет. Эти дни в его памяти отпечатались, как пронизанные тревогой и непонятной доселе суетой взрослых. Его отца призвали в самые первые дни войны. За три дня до отправки Рахимьян стал случайным свидетелем разговора отца с Рахиля апай. Он отчётливо слышал, как мачеха неуклонно твердила мужу и стояла на своем, что одна не сможет прокормить троих детей. Мачеха не просто просила, а требовала, чтобы он, пока не уехал на фронт, передал Рахимьяна на попечение кому-либо из родственников. А потом, когда вернётся, то может обратно забрать его к себе в дом.
Сердце Рахимьяна разрывалось от обиды, от осознания своей ненужности и полного одиночества в этом большом мрачном мире. До сих пор ему казалось, что жизнь в отцовском доме серая и чуждая для него. Но он не знал другого дома и другой жизни. И сейчас вдруг осознал, что никуда не хочет уезжать и что хочет жить здесь, пусть даже с мачехой. Он так привязался и очень любил своих сводных братика и малышку-сестричку. Не хотел покидать свою любимую школу, учителя Ахмат агая. Не представлял себе, как будет жить без своего тайного местечка на берегу родного Кизила... Его пугала неизвестность. И он решил бежать, прямо сейчас встать и уйти из дома. Сначала на берег реки, а потом... Рахимьян не смог ответить себе на вопрос, а что потом? Не найдя ответа, он беспокойно уснул в надежде, что отец никому его передавать не будет.

Крепись, сынок!

Утром отец разбудил Рахимьяна и не глядя ему в глаза сказал, чтобы он собирал свою одежду и вещи. Затем виновато сообщил:
– Пока я буду полгода или год воевать – тебе, Рахимьян, придется пожить у дяди Ахмедьяна в деревне Сыртинка. Как вернусь, сразу же заберу тебя.
Телега, поскрипывая, медленно выехала со двора. Рахимьян сидел, свесив ноги и опустив голову, всхлипывая, повторял одно и то же:
– Не хочу уе-зж-ать. Ос-тавьте ме-ня дома, не от-да-вайте ни-кому. Я, Ра-хи-ля апай, буду во всём те-бе по-мо-гать и слу-ша-ться...
При каждом всхлипывании острые плечики Рахимьяна, вздергивались и вызывали печаль и сострадание не только у отца и мачехи, но и у соседей, которые через свои невысокие ограды наблюдали за всем происходящим. Вытирая краем платка глаза, к телеге подошла соседка Сагида инэй и передала Рахимьяну небольшой узелок, погладила его по худощавой спинке. Затем с другого двора подошёл Мухарям агай и надел на голову Рахимьяна тюбетейку, похлопал его по плечу и, словно провожая на фронт, сказал:
– Ныҡ бул, ҡустым! (Крепись, сынок!)
Хакимьяну было тяжело и неприятно смотреть на всё происходящее перед его домом, и он взмахнул плетью. Лошадь трусцой пустилась по проселочным дорогам деревни, оставляя за собой густой туман пыли.
Деревня Сыртинская, или как называли в народе Сыртинка, находилась в Кизильском районе Челябинской области в шестидесяти километрах от родной деревни Рахимьяна. Здесь в то время проживали преимущественно башкиры, но также очень много было русских и казахов.
Почти всю дорогу отец молчал, изредка поглядывая на сына, который хотя уже успокоился и смирился с неизбежностью, но с полной печалью в глазах смотрел назад в сторону родного края.

В Сыртинке

Ахмедьян, двоюродный брат Хакимьяна, был старше его на 12 лет. Это был крепкий сорокапятилетний мужчина, с суровым обветренным лицом, с глубоко посаженными глазами, которые излучали твердость духа и одновременно проницательность души. С Гражданской войны он вернулся раненным на правую ногу и поэтому заметно прихрамывал. Семья проживала в добротном бревенчатом доме на окраине деревни. Вместе с женой Шамсинур вырастили троих детей. Старшая дочь, Рабига, уже была замужем и жила в соседней деревне. Средний сын, Абдулхак, работал шофером здесь же в колхозе и ждал призыва в Красную армию. Младшему сыну, Сунагату, шёл девятый год. Это был невысокого роста смуглый крепыш с густой волнистой шевелюрой и очень бойким характером.
Судя по тому, каким подавленным вышел из дома Хакимьян, было видно, что у него состоялся тяжелый разговор с братом Ахмедьяном. Отец обнял плачущего Рахимьяна и сказал, что здесь ему будет лучше и совсем скоро он заберет его обратно. Сгорбленная спина отца, мерно раскачиваясь на повозке, постепенно удалялась вдаль. Ахмедьян понимал, почему Хакимьян ни разу не обернулся к ним, он знал, что брат стыдился своих слез. Шамсинур инэй крепко обняла рыдающего и рвущегося к отцу Рахимьяна и сама, протирая глаза, удерживала мальчика, пока его отец совсем не исчез за горизонтом.
В это мгновение сердечко Рахимьяна разрывалось и билось, как птичка, запертая в клетке, стремясь выскочить на свободу и самому полететь туда, где его дом и близкие люди. Его переполняло непреодолимое желание быть рядом с отцом. Одновременно в нем зарождалось ощущение обиды к нему и особенно к Рахиля апай за то, что они, как ему казалось, вновь предали и бросили его и обрекли на такие страдания, как когда-то это сделала мама. Лишь с годами Рахимьян поймет, что в те военные годы, когда горе пришло в каждый дом, и когда война перемалывала судьбы миллионов взрослых и детей, его нахождение в доме Ахмедьяна апа было благом, а возможно и его спасением. Только потом Рахимьян узнал, насколько тяжело перенесла годы лишений Рахиля апай с детьми, какой ценой ей удалось прокормить и спасти детей. Трудно было представить, как бы сложилась судьба Рахимьяна, если тогда она не настояла и его оставили бы дома…
А тогда в Сыртинке, провожая отца, никто и предположить не мог, что вернется он с фронта лишь в конце ноября 1945 года. И не знал Рахимьян, что на долгих четыре с половиной года дом Ахмедьяна апа (дед) и его семья станут для него вторым домом и второй семьей.
Ахмедьян апа, несмотря на свой суровый вид, очень тепло принял Рахимьяна. Они с женой, конечно же, понимали, что нет никакой вины мальчика в том, что он оказался в положении сироты при живых родителях. Их доброе и теплое отношение очень помогли Рахимьяну свыкнуться на новом месте, особенно в первые дни его пребывания. Также вхождению в другую семью Рахимьяну помог маленький Сунагат, с которым они сдружились и скоро стали друзьями не разлей вода.
Ахмедьян апа работал скотником в колхозе и весь летний сезон пас небольшое колхозное стадо недалеко от деревни в пойме реки Урал. Он часто брал с собой Рахимьяна и Сунагата, которые помогали ему во всём.
Тем временем пламя войны разгоралось, в свои страшные жернова она вбирала всё больше и больше людей. Ко второму году войны в деревне оставалось только несколько взрослых мужчин, которые тоже жили в ожидании отправки на фронт. Когда от отца пришло второе письмо, радости Рахимьяна не было предела. Ахмедьян апа прочитал письмо вслух, где говорилось, что теперь он воюет в артиллерийском полку под Сталинградом и фашистов бьют беспощадно. У него все нормально. Спрашивал про Рахимьяна и очень благодарил Ахмедьяна и Шамсинур за заботу о нем.
Вот и забрали Абдулхака. Сразу же в доме поселились тревога и беспокойство. Потянулись бесконечные дни ожидания каких-либо весточек с фронта. Рахимьян видел и слышал, как по ночам Шамсинур инэй, стоя у окна и вглядываясь в темную даль, тихонько произносила имя сына, всхлипывала и протирала глаза платком. За несколько месяцев она очень сильно постарела. Ахмедьян апа по инвалидности не был пригоден для службы и поэтому он вместе со стариками, женщинами и детьми взвалил на свои плечи всю тяжесть колхозной работы. В хозяйстве не хватало крепких мужских рук. Они требовались и на тяжелых полевых работах, в животноводстве. В общем, Ахмедьяна разрывали на части. Всё реже и реже он мог пасти скот, и поэтому все его прежние обязанности выполняли Рахимьян и Сунагат. Отправляя мальчишек на пастбище, Шамсинур собирала им нехитрый узелок с едой на целый день. Ахметьян передавал Сунагату свою плеть, а Рахимьяну как старшему, вручал своё старенькое ружье. И это было вполне оправданно.

Мальчики и волки

В военные годы в округе резко увеличилось количество волков.
Ахмедьян апа говорил, что, скорее всего, волки покидали свои привычные места обитания, где гремели канонады и поэтому мигрировали в наши края. Нападения волков на домашний скот были частым явлением. Больше, чем волков, Ахмедьян побаивался за мальчиков. В окрестностях деревни частенько встречались незнакомые люди.
Рахимьян, конечно, слушал наставления дяди Ахмедьяна, как вести себя в случае опасности, но меньше всего хотелось об этом думать, его раздирала дикая гордость от того, что ему ещё не исполнилось и 11 лет, а уже как настоящему джигиту доверили настоящее ружье. На зависть Сунагату он его носил только при себе, как велел Ахмедьян апа. Мальчишки пасли стадо со знанием дела. Днем после водопоя выгоняли животных на открытое поле. Сами располагались между краем зарослей и стадом, чтобы видеть возможное появление опасности на открытой местности. Мальчишки шутили, что они, как наши красные пограничники, не пропустят врага.
С противоположного края поля располагалось деревенское кладбище. Та сторона полностью просматривалась и поэтому оттуда каких-либо неожиданностей мальчишки не ждали.
Как-то из зарослей со стороны реки в метрах ста от них появились два волка и как-то настороженно и оценивающе смотрели в сторону пастушков. Рахимьян тут же выхватил ружьё и выстрелил. Волки резко отпрыгнули назад, а затем угрожающе, озираясь в их сторону, не слишком торопясь скрылись в зарослях. По возвращении домой пацаны взахлеб, перебивая друг друга, поведали Ахмедьяну о страшных волках, численность которых в их рассказах всё время увеличивалась и порой достигала аж до пяти. При этом расстояние между ними и волками неумолимо уменьшалось и дошло до каких-то 50 шагов, что отчетливо были видны их клыки и слышно грозное рычание! Единственное, в чем они не могли приукрасить событие – это в количестве произведенных выстрелов – из пяти имевшихся патронов был использован лишь один. Рахимьян, конечно же, не мог не поделиться своим поступком настоящего джигита с отцом. Написал ему письмо с подробным описанием стаи страшных волков. Несмотря на просьбу Ахмедьяна апа не пугать отца, он все же вложил свой листочек в общий конверт дяди.
Тем временем прошла еще одна нелегкая военная зима. Рахимьян давно привык к новому дому и ощущал себя членом семьи. После школы мальчики сразу же приступали к работе по дому – кололи дрова, чистили от снега территорию и наводили порядок в сарае. Затем бежали в колхозный скотный двор, где трудились в основном старики и женщины, помогали им по мере своих сил и возможностей. С наступлением весны и появлением на лугах зеленой травки Рахимьян и Сунагат с нетерпением ждали завершения учебы и скорейшего выгона скота на открытое пастбище. Им больше нравилось работать в открытом поле, чем в скотном дворе. На пастбище они чувствовали себя совсем взрослыми и самостоятельными джигитами, способными самостоятельно принимать решения.
Первые месяцы пастбищного сезона Ахмедьян, опасаясь оголодавших за зиму волков, вместе со своими неизменными помощниками, находился в поле. Затем всё чаще и чаще, как и в прошлом году, его начали привлекать к другим колхозным работам. И вновь мальчишки все лето, в жару и дождь, пасли скот. Они полностью справлялись со своей работой. Целыми днями носились на ногах, не давая коровам покидать стадо. Собирая их в стадо, водили на водопой, а затем вновь и вновь перегоняли на более травянистые части большого поля. Казалось, что они всё уже знают и ничто не сможет омрачить их будни. Также дома была настоящая радость, пришло долгожданное письмо от Абдулхака. Он писал, что после пустякового ранения выписался из госпиталя и направляется в свой полк.

Грабители могил

Однажды, в один из пасмурных дней конца лета, когда стадо паслось недалеко от деревенского кладбища, где хоронили русских, мальчишки обратили внимание, что там за оградой двое мужчин с лопатой и кайлом возились возле какой-то могилы. Что-то настораживающее было в действиях могильщиков. Судя по тому, что мужчины копали, озираясь по сторонам, поглядывая также и в сторону стада, они не были похожи на местных, подготавливающих могилу для очередного умершего. Да и в деревне не было слышно, чтобы кто-то умер, иначе сразу же всем стало бы известно об этом. Например, когда три дня назад на соседней улице умерла пожилая русская женщина – баба Клава, все знали об этом. Ахмедьян апа и Шамсинур инэй сходили к ним во двор и попрощались с умершей. Но кто эти подозрительные мужики?
Вдруг один из незнакомцев увидел пацанов выпрямился и помахал рукой, подзывая к себе. Рахимьян сразу же крикнул Сунагату, чтобы тот бежал через заросли в деревню и звал отца на всякий случай. Рахимьян оставшись один, не спешил на зов незнакомца. Тогда тот перепрыгнул через ограду и сам направился к пастушку. Увидев приближающегося неопрятно одетого, угрюмого вида чужака, Рахимьян быстро спрятал ружьё в высокой траве – он всё равно не смог бы воспользоваться им против человека. Да и не понятны были его намерения. Подойдя ближе незнакомец крикнул:
– Сюда иди, малец, дело есть!
Рахимьян подошёл к чужаку. Тот положил крепкие руки на плечи мальчика и сказал:
– Не бойся, малец, сейчас одно дельце сделаешь и пойдешь обратно к своим коровам.
На территории кладбища Рахимьян увидел развороченную и наполовину выкопанную свежую могилу. Рядом валялся деревянный могильный крест. Он сразу догадался, что это могила бабы Клавы. В глубине возился второй мужик, который пытался каким-то предметом приподнять выкопанную часть крышки гроба. Угрюмый чужак столкнул Рахимьяна в яму и угрожающе прошипел:
– Просунь руку в гроб и сорви с ушей бабки сережки и цепочку с брошкой с её шеи.
Мальчик всем телом прижался к яме и с ужасом смотрел то на мужика, то на приоткрытую крышку гроба. Тот заорал:
– Доставай! Тебе говорят!
Рахимьян просунул свою дрожащую руку в гроб и вдруг его маленькая ладонь соприкоснулась с омерзительно холодными губами и носом покойной. В тот же миг у него словно мороз и мурашки прошли по спине и сердце сжалось от жуткого страха. Всё тело полностью оцепенело и он перестал что-либо понимать. Он слышал какие-то отдаленные крики и удары по щеке, но всё это происходило как будто бы не с ним, а где-то во сне. И последнее, что он услышал: «Шухер! Мужики скачут! Кончай мальца!» В тот же миг от удара кайлом его голова словно раскололась. Была страшная боль и дальше он ничего не помнил.
Ахмедьян апа с Сунагатом обнаружили Рахимьяна, сидящего в яме с заваленной на бок окровавленной головой, с зияющей в верхней части лба большой разорванной раной. Правая рука мальчика была зажата крышкой гроба. Дед вытащил Рахимьяна из ямы, быстро разорвал рубашку, перевязал его голову. Удар пришёлся по касательной, поэтому хотя и рана была глубокой, но кость черепа не была проломлена. Ахмедьян перенес его обмякшее тело на повозку и что было мощи, погнал лошадь в деревню. Уже через четверть часа он, сидя в кузове колхозного грузовика и, положив голову Рахимьяна на свои колени, ехал в Кизильскую районную больницу, которая находилась в 20 километрах от Сыртинки. Рахимьян то приходил в себя, то уходил в беспамятство. В эти минуты забытья он отчетливо видел тот сорванный ветром листочек ивы на берегу Кизила, который безмятежно кружась в высоте, искал укромное местечко для вечного покоя и уединения… Ахмедьян апа, заботливо раскачивая Рахимьяна, возвращал его к реальности и говорил ему:
– Держись сынок, держись! Не подведи меня. Как я посмотрю в глаза твоему отцу… Сколько же тебе досталось, бедолага, в твоей маленькой жизни… Всё будет хорошо… Вот выздоровеешь, станешь джигитом, выучишься на шофера и будешь работать в большом городе. Найдешь ты там и свою маму, и встретишь красивую девушку. Будет у вас дружная семья и родятся у вас детишки, которых вы будете очень-очень сильно любить и они всегда будут рядом с вами…
– Сколько детей? – ели слышным голосом спросил Рахимьян.
– А сколько ты хочешь?
– Троих, как у папы и как у тебя, Ахмедьян апа.
У Ахмедьяна ком подступил к горлу и слезы заполонили глаза. Он, нежно прижав его голову, шепотом произнес ему в ушко:
– Всё будет, так как ты захочешь, сынок. Ты обязательно будешь счастливым, Рахимьян… Ты только держись!

Пророческие слова сбылись

Пройдёт время и сбудутся пророческие слова Ахмедьяна апа.
Врачи за месяц поставят Рахимьяна на ноги и окрепшего, с затянувшейся раной на голове, выпишут из больницы. И продолжит он жить в дружной семье своего деда.
Дождется Рахимьян с войны отца, который вернется домой в конце 45 года, покрыв себя неувядаемой славой победителя, награжденный десятками боевых наград. Война оставит на нем несколько тяжелых ранений, но не сломает его духа и не лишит оптимизма и любви к жизни. У них в семье родятся еще пятеро дочерей. Все сводные братья и сестра будут близки Рахимьяну, и семейные узы они сохранят на протяжении всей жизни. Станут и более душевными отношения и с Рахиля апай, которой он будет благодарен за то, что она в меру своих сил пыталась заботиться о нём.
В конце сороковых Рахимьян выучится на шофера и начнет работать на грузовике в большом городе Магнитогорске. Затем 4 года будет проходить срочную службу в войсках НКВД, ликвидируя остатки бандеровских банд на западной Украине.
После увольнения в запас, он вернется в горнорудный поселок Сибай. Здесь, в бурно развивающемся промышленном крае, выучится на экскаваторщика и, засучив рукава, самоотверженно будет трудиться в карьере по добыче руд на огромных двух, а затем пяти кубовых экскаваторах «УЗТМ». С детских лет привыкший к тяжелому труду, он станет передовиком производства и одним из лучших по профессии. День за днем вгрызаясь в подземные кладовые Зауралья, он будет добывать так необходимые для страны медь, цинк и золото. И чем глубже он на своем экскаваторе будет опускаться в глубину карьера, тем больше будет расти и развиваться молодой город Сибай.
Здесь Рахимьян встретит девушку своей мечты, удивительно душевную, очаровательную молодую учительницу Салиму Сафиевну Уметбаеву. Они создадут счастливую семью, ощутят и познают жизнь, наполненную радостью и настоящим счастьем, и щедро будут делиться им со своими детьми. Сыновья Ильгиз и Ильдар будут расти в мире, согласии и достатке, не зная горя и печали. Они вырастут и каждый из них выберет достойный жизненный путь и станет настоящей гордостью своих родителей. Но самое главное, сыновья подарят своим родителям любящих внуков и внучек: Алию, Дину, Салавата, Лейсан, Нэлю и Эльмиру. Дедушка с бабушкой будут воспринимать эти прелестные создания как лучший подарок Всевышнего, постараются вложить в них всю свою любовь, душевную силу.
Уже будучи в зрелом возрасте, найдет Рахимьян и свою маму Умукамал. Но к тому времени все те вопросы, которые тысячу и тысячу раз хотел задать он маме, сами по себе растворятся в потоке времени и уже не будут иметь значения. Время, как искусный лекарь, с годами затянет его детские душевные раны и тяжелые воспоминания о былом.
И всё же забыть все потрясения и страдания, пережитые в суровом детстве, будет невозможно. Большой шрам на лбу Рахимьяна будет напоминать годы войны и возвращать его в далекое-далекое детство.