КРАСНЫЕ САПОЖКИ (рассказ)

А день за окном прекрасен! Словно и не сентябрь на дворе, а погожий летний денёк. Щедрые лучи солнца будто стараются скрыть скудное убранство дома. На стуле под ласковыми лучами солнца, мурлыча от удовольствия, лежит кот. Ишь, как разлегся! Искандеру так плохо, а он нежится. Он что, издевается?! Как он смеет так наслаждаться, когда хозяин умирает? Искандер схватил бедного кота за шкирку и с ненавистью бросил его об стену. Не ожидавший от хозяина такой жестокости рыжик издал ужасающий крик и, шипя и рыча от злости, шмыгнул под нары. Пятилетняя Айсулпан, сидевшая на самодельном стуле и игравшая со своей куклой, стала защищать своего любимца:
– Ой, папа, что ты с ним сделал? Бабушка говорит, нельзя обижать котов, потому что они проклинают своих обидчиков...
– Фи, – фыркнул Искандер, все еще на кого-то за что-то сердясь, – из ума выжила твоя бабушка. Если бы соображала, давно бы прибежала узнать, не болит ли голова у сына...
– Эй, ты! – Искандер ткнул коленом в бок спящей рядом жены.
Василя и не думала вставать, что-то пробубнив под нос, она повернулась на другой бок.
– Эй, тебе говорю! – на этот раз голос Искандера прозвучал строже и удар коленом оказался сильнее.
– Что это ты раскричался с утра пораньше? – недовольно отозвалась жена спросонок.
– Какое утро?! Полдень уже. Вставай! – Посмотри, не осталось ли чего-нибудь. Да уж, останется после тебя. Ты же не останавливаешься, пока не выпьешь последнюю каплю!
Охая и ахая, Василя с трудом поднялась с постели, поправила растрепанные волосы. Айсулпан, устав звать кота, подошла к отцу и спросила:
– Папа, хочешь молока? Давай, я тебе налью.
– Нет, – ответил Искандер, – молоко пьют только такие маленькие девочки, как ты.
– Корову и сегодня бабушка доила, потом отогнала в стадо. Она так переживала из-за вас! А сама взяла грабли и ушла на покос...
Лепет истосковавшейся по разговорам Айсулпан пробудил в Искандере теплые чувства, даже немного придал силы. Он очень любил свою дочь. При виде малышки отцовское сердце каждый раз наполнялось нежными чувствами, и все его существо переживало какую-то необъяснимую радость. Сколько раз Искандер клялся ради нее бросить пить! Но как только в руках оказывались деньги, тут же забывал о своей клятве. Одежда Айсулпан совсем износилась: вон, и колготки на коленках, и рукава кофты на локтях прохудились. Только малышке хоть бы что – вот уже третий день она не может нарадоваться своим новым сапожкам. Уж так они ей нравятся, что не снимает их даже ночью. А сапоги, на самом деле, что надо: кожа вишнево-красного цвета, а внутри – белый искусственный мех. Любо-дорого смотреть! Искандер сам купил их два дня назад в сельском магазине, сразу, как получил зарплату, пока не пропил все деньги.
Искандер впал в уныние. Но так лежать нельзя, надо что-то делать, иначе сердце на самом деле не выдержит. Разве мало людей, умирающих от похмелья? В голове промелькнула мысль: «Видимо, правда, что наши предки не пили водку. Ведь в башкирском языке нет понятия похмелье». Вдруг его взгляд упал на сапожки Айсулпан. «Как раз на одну бутылку», – подумал он, но сначала попытался отогнать эту мысль. Однако ослабленная, отравленная водкой воля Искандера не выдержала. Он сел на кровать:
– Доченька, иди-ка сюда.
Долго разглядывал сапоги, а потом спросил:
– Не жмут?
– Нет! – с радостью ответила ничего не подозревающая девчушка.
– Ну-ка, ну-ка!.. Подожди, вроде жмут же? Да-да! Эх, доченька, надо было вместе с тобой идти, там бы сразу примерили. Вот, смотри, пальцы уже упираются. А ведь ты растешь, – Искандер так умело лгал, так серьезно и убедительно объяснял, что сапоги малы, даже сам почти поверил в эту чушь.
– Давай, схожу в магазин. Поменяю на размер больше, – продолжал он, – раз уже жмут, ты ведь не сможешь их долго носить
О, доверчивая детская душа! Она даже самую нелепую ложь воспринимает как правду. Дети этим и слабы. А, может, наоборот, сильны. Айсулпан так привыкла к своим новым красивым сапожкам, что ей совсем не хотелось расставаться с ними, но раз папа так беспокоится о ней, ослушаться девочка не могла. Он же обещает принести сапоги еще лучше, чем эти. Малышка сняла дорогую обувку и передала в дрожащие руки отца.
Когда Искандер пришел в магазин, продавщица Фархана была одна. Она что-то записывала в старенькую тетрадь.
– Что нужно, – спросила она, не отрываясь от занятия.
– Фархана апа, это... Те сапоги оказались малы Айсулпан. Жмут в подъеме, пальцы упираются...
– Ну и? – продавщица вопросительно посмотрела на Искандера.
– Ну, хотел сдать обратно…
– Эх, Искандер, Искандер, – с горечью заметила Фархана апа, – совесть ты свою пропил. Я что, тебя не знаю, не знаю, какой у Айсулпан размер обуви? Кого ты хочешь обмануть?
– Ладно, Фархана апа, это... ну... – бормотал Искандер, не зная, куда деть сапоги.
– Вижу я, какое это «ну». Стоишь, прибедняешься, будто болезнь свою ратным трудом заработал. И Василя туда же! Шамсия енгэ (мать Искандера), несмотря на старость, вся в заботах о сенокосе, а вы, два здоровых амбала, пьянствуете! – Фархана апа будто рада была представившейся возможности поругать нерадивого отца, распалилась не на шутку. – А бедная ваша дочь? Что она видела за свои пять лет жизни? Вон, посмотри на других детей, одеты как с картинки! А у вас еще хватает наглости лишить ее единственной радости!
– Ну, да ладно, хватит вам! – у Искандера не было другого выхода, кроме как поддакивать Фархане апа. – Вечно вы переживаете за всех.
– А то как же?
– Делай что хочешь, Фархана апа, только не дай умереть, – взмолился Искандер, с жадностью глядя на стоящие в ряд блестящие бутылки.
– Ладно, – продавщица смягчилась. – К тебе жалости нет. А вот Айсулпан – совсем другое дело. Дам одну бутылку в долг, чтоб ненароком не умер. Какой-никакой, а отец. Хотя, по мне, лучше не иметь его совсем, чем такого...
Искандер от неожиданно навалившего счастья уже не слышал последних слов Фарханы апа. Он не знал, куда деть заветную бутылку. То засовывал её в карман фуфайки, то вытаскивал обратно, в итоге в карман были отправлены сапожки. Искандер, даже забыв поблагодарить свою благодетельницу, держа в руках драгоценное приобретение, заторопился домой...
Когда Василя и Искандер вволю опохмелились, точнее сказать, заново опьянели, рыжий кот, наконец, вылез из своего укрытия. Он сначала терся возле Айсулпан, потом подошел к двери и начал ее царапать, просясь на улицу.
– Хочешь выйти? Сейчас, сейчас, подожди немножко. – Айсулпан, ласково приговаривая, слезла со стула. Когда она открыла дверь, кот выскочил на улицу. Девочка побежала за ним.
Вначале они долго играли во дворе. Кот позволял Айсулпан делать с собой все, что ей заблагорассудится, баловался как котенок, делал вид, что кусает девочке руки. Но когда она привязала к его шее бантик своей куклы, резко вскочил и выбежал со двора. Девочка устремилась за ним.
Дом Искандера находился на самом краю деревни, стоило выйти за ворота и сделать несколько шагов, как тут же оказываешься в лесу.
Кот сначала спрятался за березой, а когда Айсулпан догнала его, скрылся за другой. Потом юркнул за третью, четвертую... Веселые прятки продолжались довольно долго: заливистый смех девочки звенел на весь лес. Вот пушистик свернулся рыжим клубком и покатился за необъятную раскидистую сосну. Айсулпан изрядно надоела эта игра, но она всё же побежала за то дерево. Но кот как будто сквозь землю провалился.
– Кис-кис-кис! – звала девочка, однако ей вторил только становящийся темным и зловещим лес:
– Кис! Кис-кис-кис! – чуть не плача, продолжала звать девочка.
– ...ис-ис! – дразнил её лес.
– Ах, вот ты где! – девочка приняла за кота желтевший издалека опавший лист. – Ну, раз так, я пошла домой, а ты оставайся! – обиделась девочка.
– ...Оставайся! – отвечал эхом лес, ставший еще более страшным.
Маленькое сердце Айсулпан охватил ужас. Она резко повернула обратно, как она думала – в сторону деревни. Вот та раскидистая сосна, вот береза, вот... Дальше куда бежать? Где деревня, где ее дом? Тем временем стемнело. Верхушки деревьев тревожно зашумели, сгущались тучи, а маленькая девочка, стараясь скорее оказаться дома, все бежала и бежала.
– Мама, мамочка! – плакала напуганная девочка.
Кудрявые березы, разлапистые сосны, жалея заблудившуюся девочку, стонали:
– А-а-а-а...
Айсулпан, собрав все свои силенки, бежала и бежала по совершенно темному лесу. Она устала, от постоянного плача голос ее срывался, но девочка беспрестанно повторяла самые дорогие, самые родные на свете слова:
– Мама-а-а, ма-моч-ка-а-а!..
Когда Василя проснулась, уже наступали ранние осенние сумерки.
– Айсулпан, – позвала она, не поворачивая головы, – корова уже вернулась, дочка?
Не услышав ответа, Василя вынуждена была подняться. Искандер все еще спит. На улице – удручающая темнота. На душе у Васили такая пустота, как будто из нее вырвали самую дорогую, самую нужную вещь.
– Айсулпан! – Василя почувствовала, как ее душу охватывает необъяснимая тревога.
Но ей отвечал только лес зловещим шумом. Василе уже было не до коровы, она ни жива ни мертва побежала к свекрови. Шамсия апа доила бурёнушку. От вести, которую принесла сноха, бедная старушка так переволновалась, что, вставая, задела ведро, и молоко разлилось по земле.
– Бисмилла, бисмилла, – повторяла она, пытаясь поднять ведро, только руки совсем её не слушались.
Но Шамсия апа была сильной женщиной. Она взяла себя в руки:
– Иди, буди Искандера, что ты тут нюни распустила?! Пусть ищет! Народ надо поднять!..
Василя помчалась обратно. Ей вдогонку неслись жестокие, но верные слова свекрови:
– Вот до чего довело ваше пьянство! Безгрешный ребенок пострадал. Разве я не предупреждала, что допьетесь вы до чего-нибудь...
Тем временем страшная новость облетела всю деревню. В Кулушае поднялась суматоха, все от мала до велика, одевшись, взяв фонари, вышли искать бедную девочку. Несколько мужчин, в том числе Искандер, оседлали лошадей. В это время, как назло, повалил снег, резко похолодало. За короткое время его выпало столько, что в лесу даже образовались сугробы. Но люди, несмотря на непогоду, продолжали поиски. Всем было жаль маленькую Айсулпан. Это имя на разный лад звучало в лесу до полуночи...
У подножия Мышагыра раскинулись летние пастбища колхоза. В это время на одном из них, что ближе всего к деревне Кулушай, двое из деревни Акбулат пасли коров. Одному из них, Абдрафику, перевалило за пятьдесят, а другому, Самату, было лет тридцать. Сегодня Самат пригнал скот с выгона раньше обычного, на что Абдрафик, помогая загнать коров в загон, сказал:
– Надо было еще попасти.
– Абдрафик ага, со мной сегодня что-то случилось, – заговорил с сильным волнением в голосе Самат. – Что такое: мне все время слышится детский плач?
– Вчера ходил в деревню. Может, у тебя, как говорят врачи, белая горячка? Если выпил лишнего...
– Где там лишнее! Нет. Ты все-таки напряги слух, все еще слышно. Абдрафик, насторожившись, стал слушать. На самом деле, среди шума листвы, свиста ветра слышен какой-то жалобный звук. Самат прав, он похож на детский плач. Абдрафик верил во всякую мистику, в нечистую силу, поэтому по его спине побежали мурашки. Ему даже показалось, что зашевелились волосы на голове. Он быстренько прочитал молитву и, переходя на шепот, сказал:
– Какой ребенок может плакать в темном осеннем лесу? Наверное, это черти. Именно в такое время и поднимается всякая нечисть.
– Не болтай чепухи! – пытался воспротивиться Самат. – Может, это какой-нибудь ребенок заблудился. Пойдем, посмотрим.
– Ни за что! Если сильно хочешь, иди сам, – Абдрафик замахал руками в знак протеста и зашагал в сторону будки.
Его слова заставили Самата усомниться в своем намерении. Существуют эти черти или нет, раз не видел, нельзя утверждать, но все же... Разве мало пишут о непонятных явлениях, происшествиях. Проще говоря, и в груди молодого пастуха билось сердце отнюдь не бесстрашного батыра. Он, недолго размышляя, последовал примеру Абдрафика.
На следующий день пропавшую девочку искал весь колхоз «Урал». На помощь кулушаевцам вышли ученики и свободные от работы жители деревни Акбулат. Но долгие поиски не дали ничего: девочка как сквозь землю провалилась...
Бездыханное тело Айсулпан обнаружили только на третий день. Девочка находилась на севере от Кулушая. То ли пытаясь скрыться от холода, то ли от страха, она, бедняжка, спряталась в маленькой яме. Когда застывшее в жалкой позе тело малышки привезли в деревню, плакал весь Кулушай.
Не спавший два дня Искандер собственными руками изготовил гроб. «Права была Фархана апа, – думал он, – что хорошего видела Айсулпан за свою короткую жизнь? И ушла тихо, и ее проводы никому не причинили особых забот: яма была готова за считанные минуты, на гроб потребовалась всего одна доска...» Сейчас его занесли в дом, чтоб по всем мусульманским законам подготовить девочку к последнему пути. А Искандер присел на фундамент и закурил. Все льют слезы по Айсулпан, а Искандер, сколько бы ни старался, не может выдавить ни одной слезинки. Он вспоминает интересные моменты в жизни любимой дочери. Ему плохо: сердце ноет, душа плачет, а слез нет.
Вот вынесли гроб с невинным телом невинной души. Плачущую навзрыд Василю с обеих сторон поддерживают две женщины, а Шамсия апа держится – прикусила губы, чтоб не показывать на людях своих чувств. Женщины плачут, слышны слова жалости к умершей. А Айсулпан словно и не умерла – только уснула, вот сейчас она проснется, встанет с места и, весело играя, зальется звонким смехом. Ее тело, голову обернули в белую материю, из-под ткани выглядывают красные носки сапожек. Кто придумал надеть их девочке, неизвестно, но Искандера потрясло именно это душераздирающее зрелище. Он еще раз пережил свой позор, связанный с этими сапогами, и, наконец, заплакал. То ли оттого, что глаза были красны от бессонницы, то ли оттого, что, не отрываясь, смотрел на сапоги дочери, всем присутствующим запоздавшие слезы Искандера показались красными.

Фото Ф.Мустафина.