Все новости
Педагогика
25 Января 2018, 16:53

БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ

Вадим Марушин,

заслуженный учитель России
Был конец августа, как говорят в народе — излом лета. Сенокосная по­ляна, предоставившая нам ночлег, была перечеркнута вдоль и поперек многочисленными тропами. Торные — те, что вытоптаны до черноты ногами по­бывавших здесь людей, вели через нее к песчаному берегу реки, едва различимому через высокие заросли кустарника. Другие, менее хоженые, разбежались, куда глаза глядят: рыбацкие вдоль высокого крутояра, отвесно обрывающегося сразу в реку. Соседние, с примятыми и словно скошенными вершинами оставшегося после покоса высокотравья, тянулись за дровами в направлении высохшего су­хостоя, торчащего среди живой зелени леса. Третьи, наиболее многочисленные, — тропки-неразберихи — велись круговертью невесть куда, в виде оставшихся вмятин от следов тех, кто собирал летом ягоды или душистые травы для заварки, так называемого в народе, «свойского» чая.
Травостой поляны, из-за ее отдаленности от города и отсутствия нормального подъезда к ней, оставался довольно разнообразный и разноликий. Лишь одна колея конной дороги указывала на то, что где-то неподалеку имеется жилье, спрятанное от людского глаза за опушкой леса.
На противоположном песчаном берегу реки Белой был хорошо виден непри­хотливый рыбацкий домик, собранный из покрашенных листов толстой фанеры. С одной стороны его удлиненная крыша нависала козырьком, закрывающим от непогоды длинный обеденный стол и установленные вдоль него скамьи. Рядом с ним был виден навес с торчащей и дымящейся там трубой — очевидно, это была импровизированная кухня.
Из домика вышел рыбак, неся в руках пустой бидон и не спеша, вразвалочку направился к досчатой лодке, причаленной к берегу. Подошел, оттолкнул ее в реку и ровными взмахами весел, оставляя ровные круги на ее глади, направился в нашу сторону.
Река в этом месте, не сказать, что была очень широкая, тем не менее, со­ставляла ширину метров 300. Вскоре рыбак причалил лодку к нашему берегу, туда, где крутояр кончался и полого переходил в песчаную отмель.
Было видно, как он наклонился к борту лодки и достал из воды плетеный садок с трепыхающейся в нем живой рыбой. Подтащил лодку повыше на берег, привязал ее к вбитому там колу, и двинулся вверх по тропе в нашу сторону. В одной руке он нес садок с рыбой, а в другой пустой бидон.
— Вот вам гостинец. Небось, давно ушицу из свежей рыбы не ели? — Улы­баясь, произнес он, подойдя к нам и протянув мне садок с тремя трепыхающимися лещами.
— У меня у самого сын учительствует. Вот также мытарится с детишками, — кивнул головой на подошедших к нам ребят. — Вы, я вижу, грамотные, бе­режливые к природе туристы. И костер надежный развели, и дровишки рядком с ним сложили, и прибрались — всякие банки и склянки убрали. Недавно здесь останавливалась молодежная «гоп-компания», приплывшая сюда на лодках, так кроме шума-гама, пустых бутылок да битых склянок после себя они ничего не оставили. Какие-то потребители-однодневки. Видно думают, что после них хоть потоп, а природа, мол, сама себя исправит.
— Как звать-то? — Обратился он ко мне, протягивая для приветствия руку.
— Вадим. А моего товарища Евгений, — указал я рукой на стоявшего рядом заместителя.
— А меня Александр Васильевич, — пожав мне руку, представился рыбак. — Вы, ребята, рыбу-то или почистите, или в реку, пока она живая, отнесите. А я за молочком к леснику схожу, — подняв вверх пустой бидон продолжил он. — Может и медок у него для вас попрошу. Его дом тут неподалеку в лесу на взгорке стоит. Пока. — И, повернувшись, пошел неторопко по торной тропе в сторону леса. Его седая, как лунь, непокрытая голова, словно надежный ориентир, ука­зывала нам направление тропы, ведущей к леснику.
— Спасибо! Спасибо! — загалдели ребята хором, провожая его.
Вечерело. После вечернего чая, угомонившись от дневной суеты, постелив под себя штормовки и коврики, все лежали на земле, сохранившей приятное тепло ушедшего дня. Сумерки ненавязчиво превратились в ночь, согреваемую неярким костром-нодьей — надежным другом бывалых туристов, скрытый от ветра в неглубокой ложбинке.
Черное тысячеглазое небо с россыпью звезд раскинулось над нами. Все ле­жали на теплой земле кругом в форме лепестков ромашки. Уткнувшись головами друг в друга, разглядывая ожерелье звезд на черном бархате почти безоблачного неба, куда, после очередного потрескивания костра, уносились яркие искры — словно посланцы, уносящие от нас весточки.
Изредка небо раскрашивалось всполохами зарниц. Лежали, молча вгляды­ваясь в небо, в дивные галактические просторы. Ребята слушали меня и окру­жающую тишину, нарушаемую стрекотом кузнечиков да запоздалой, но с детства знакомой «песней» кукушки.
Прекрасна звездная ночь. Если замерев, глядеть в звездную россыпь неба, то кажется что оно живое. Его концентрические круги, словно хоровод, будут тому подтверждением. Кажется, что ты летишь песчинкой в космосе вместе с мириадами звезд. Летишь, окруженный драгоценными звездами-каменьями. То крупными, величиной с горошину. То пробираешься среди хаоса мелкой и длинной россыпи Млечного пути — словно золотой тропы, специально созданной косми­ческим разумом для богов древней Греции, Рима иль звездочетов Востока.
Думаешь, что где-то там возможна жизнь. Пусть не такая как на Земле, пусть другая, но жизнь! Глядишь и думаешь, что мы, земляне, неотъемлемая часть великого космического пространства, беспрекословно подчиняющаяся всем законам Солнечной системы.
Я помню, как нам в Башгосуниверситете преподавал науку астрономию отец Рината Сулейманова, призера Олимпийских игр по пулевой стрельбе. Как мы, студенты географического и физического факультетов, ходили с ним ночью на практику. Полночи стояли и наблюдали небо у разрушенной водокачки, что находится у магометанского кладбища в Уфе. Мечтали, чтобы небо было безоблачным. Порою терпеливо стояли на ветру и держали в руках блокноты, записывая в них время (до секунды) и название созвездий, рядом с которыми пролетал первый искусственный спутник Земли.
...Я лежу на спине рядом с ребятами и слышу их посапывания, прерываю­щиеся очередными вопросами: а это что за звезда? А это какое созвездие?
Помню, когда я учился в школе, то весь наш класс был удивлен выбором одноклассницы Тани Антоновой. На вопрос классного руководителя «кем бы вы хотели стать после окончания школы?» она ответила: «астрономом». Этот разговор состоялся в далеком 1955 году. Тогда о полете в космос были лишь слухи да мечты. И, действительно, Татьяна не просто окончила Ленинградский университет, но и защитила докторскую диссертацию, стала профессором и одним из ведущих астрономов Пулковской обсерватории.
Тишина уходящего на покой теплого вечера как бы внимала нашей беседе. Я люблю ребят-«почемучек» — пытливых, любознательных, порою задиристых, задающих заковыристые вопросы, заставляющие меня и других учителей «ко­выряться» в словарях для поиска ответа.
Сейчас, лежа у костра и вдыхая аромат местами скошенной травы, сложен­ной в невысокий разнотравный стог сена, от ветра для крепости закрепленный длинными жердями, я с удовольствием рассказывал ребятам о космосе и науке астрономии, к великому сожалению, «вычеркнутой» непродуманной перестрой­кой нашего образования из школьной программы.
Человек занимался этой наукой, начиная с каменного века, 30—35 тысяч лет тому назад. Об этом факте свидетельствуют оставленные им царапины-насечки, найденные на костях животных и камнях. Рисунки на стенах пещер. Это, пожа­луй, самые ранние «научные весточки-записки», в которых их авторы отмечали различные фазы Луны и вели счет дням и ночам.
Подсчитано, что в состав нашей Галактики входит более 120 миллиардов звезд, но мы можем различить невооруженным глазом лишь 2,5 тысячи.
— Вот вглядитесь в небо, — негромко обратился я к лежащим ребятам. — Оно словно паучьими сетями опутано небесными телами Вселенной. Найдите там знакомые вам очертания созвездия Кассиопеи, напоминающие перевернутую букву «М». «Ковш» Большой Медведицы, а чуть поодаль от него созвездие «Ковша» Малой Медведицы. Вглядитесь в конец ее «ручки». Там неярко, но на­дежно поблескивает путеводный ориентир первых землепроходцев и нынешних туристов. Это Полярная звезда, всегда указывающая северное направление. По ней в древних Греции и Риме определяли зоркость глаз воинов. Если они ее видят — значит, зрение хорошее, если нет — увы!

Продолжение читайте в 1-м (2018) номере журнала "Ватандаш"
Читайте нас: