СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ КАК СЛИЯНИЕ ЛЮБВИ И НАДЕЖДЫ

Навстречу мечте

Родилась я в селе Темясово Баймакского района. Моя мама, Разия Шариповна Кульшарипова, работала учительницей. Папа, Миндеахмет Шаяхметович Нигматуллин, вернулся с Великой Отечественной войны инвалидом, имел много наград. На всю жизнь сохранила тепло и уют, царившие в нашей семьи.
С детства мечтала стать врачом. Поступила в медучилище. Во время летних каникул подрабатывала в противотуберкулезном диспансере с.Исянгулово Зианчуринского ра­йона. Там и приобрела опыт работы, сдала на «отлично» госпрактику. Получив диплом фельдшера, продолжила работать медсестрой.
Вскоре вышла замуж. Но неожиданно умер первый сын. Все напоминало о нем… Чтобы не сойти с ума, с головой ушла в работу. Сутками дежурила то в терапевтическом, то в туберкулезном, то в инфекционном отделениях. Прошла специализацию в Уфе, окончила курсы массажистов. Работала в физкабинете, по ночам дежурила. Потом пере­ехала в село Максютово, трудилась дежурной медсестрой в участковой больнице. Вскоре, друг за другом, родились еще сыновья. Когда пришло время выйти на работу, мое место оказалось занято, поэтому мне предложили специализацию рентгенолога-лаборанта. Работала на ставку в физкабинете, на полставки – рентген-лаборантом. В ночное время трудилась медсестрой, в это время научилась купировать боль, зашивать раны, предупреждать гипертонические кризы, инфаркты и многое другое. Через год меня перевели в деревню Назаркино Кугарчинского района заведующей ФАП.
Деревня Назаркино тянется вдоль правого берега реки Большой Ик. Помню первые дни работы. На прием никто не шел. Недолго думая, собрала в сумку тонометр, медикаменты и пошла знакомиться сама, по дворам. В селе было много ветеранов войны и тыла. Не могла не восхищаться их трудолюбием, терпением, любила общаться с ними.
Работа сельского фельдшера беспокойная и ответственная. Обязанностей много: первичный прием и осмотр больных, лечебные манипуляции, наблюдение беременных женщин, проверка санитарной работы в сельском магазине, санобработки на полевом стане и зерновом току, в школе, постоянные профилактические беседы среди населения, сопровождение тяжелых больных в больницу.
Нагрянули лихие 90-е годы. Стало сложно работать. Система образования и воспитания разва­ливалась на глазах, процветало пьянство, начались отравления суррогатами. Муж пристрастился к зеленому змию, мне пришлось подать заявление на развод. Осталась одна с тремя детьми на руках. Мальчиков я повезла в Ишимбай сдавать экзамены в кадетскую школу-интернат. Через два года уехала в село Мраково, в райцентр Кугарчинского ра­йона. Работала медсестрой, а вечерами делала массаж на дому. Надо было платить за учебу сыновей, да и дочь подрастала.
Познакомилась с клиентами из Нижневартовска. В отпуск ездила к ним, чтобы подзаработать массажистом. Там одна женщина и сказала: «Что ты мучаешься, давай переезжай в деревню Нумто, работай фельдшером». Подумав, отправила письмо главному врачу Белоярской городской больницы. Когда пришел положительный ответ, от страха хватилась за голову: старший сын поступил в Сибайский медколледж, младший пока учился в кадетской школе, дочь еще была школьницей. Решила ее оставить у свекрови и уехала одна в неведомые северные края. Убежала от безденежья и разочарований.

Добраться до Нумто

Дело было в апреле. Главный врач отправил меня заполнять обходной лист в Казымскую участковую больницу. В 11 часов утра – вертолет в Нумто. Торопясь, решила сократить путь: нужно было перейти большую канаву, покрытую льдом. Днем бегали ребятишки, играли в хоккей. Я дошла до середины и провалилась под лед. Дно болотистое, каждое мое движение играло против меня. В отчаянии бросила сумку на берег. Сама себе говорю: «У тебя дети, ты должна выбраться, башкиры не сдаются!» Еле-еле ногами нащупала корень дерева, выползла и дошла до больницы. Там отогрели, утром на машине скорой помощи увезли в город Белоярский. Дали три буханки хлеба, палку колбасы, продукты. В Белоярском получила медикаменты, вакцину, инструментарии и – в аэропорт. На вертолете летели два часа. Вот и добралась до деревни Нумто. Поразила природа: кругом на тысячи верст – тундра. Раньше оленей представляла большими, а тут они – как телята...
Увидела медпункт. Сердце екнуло: окно разбито, печь черная, грязная, обои отклеились, шкафы и двери поломаны. И здесь разруха, как будто не было ни коммунистического воспитания, ни советской власти... В деревне пятнадцать домов, постоянно живут восемь семей, остальные – по стойбищам: работают чумработницами, оленеводами. Как жили веками, так и живут – охотятся, рыбачат. Расстояния между деревнями большие, от сорока до ста километров.
Потихоньку привела в порядок медпункт. По четвергам прилетал вертолет, привозил почту, продукты в магазин, лекарства, пассажиров. Дети из Нумто учились в селе Казым. Вот был праздник для детворы во время каникул! Они целыми днями гоняли на вездеходах, катались на оленях вдоль деревни. Здесь нет телег на колесах, зимой и летом – только сани и нарты. Народ вольный, когда трезвые – как дети, а выпьют – боевые, задиристые, часто при разборках доходило дело до драк. В первое время, когда они конфликтовали, вмешивалась, окатывала их водой. Потом просто занималась своим делом – обрабатывала раны, зашивала, лечила.
В особой заботе нуждались дети и беременные женщины. Ездила к ним на оленях и вездеходах. Приходилось и роды принимать. Удивительно, но простудными заболеваниями местные редко болели. Я и сама, бывало, в мороз пройду по воде по колено, но ни разу даже не простывала. Вода в озерах местами выходила из-под льда, а пьяный проводник-каюр иногда налетал на нее, и мне приходилось таскать карликовые березки под колеса вездехода, потом толкать его и ехать дальше.
…А там, в тайге, избушка охотника – насквозь ледяная. Проводник шел рубить дрова, а я топила печь-буржуйку, растапливала снег для чая. Спала на нарах, где постелены оленьи шкуры. К утру печка остывала, волосы были аж ледяные. Вставала, вновь топила печь, кипятила воду. Кисы1 сушились наверху, на гвоздях. Завтракали, оставляли спички, соль, сахар, сухарики, банку сгущенки и трогались дальше. Здесь такой закон: каждый обязан заготовить дров для других путников, оставить немного продуктов. Приезжали в стойбище, я осматривала ребятишек, делала им прививки, беременных женщин брала на учет, оставляла лекарства.
Я носила мужскую малицу и кисы. Мужчины все ходили в малице – шубе с шапкой, а женщины – в сохе (нарядная шуба, украшенная шкурами песцов или лисиц). Малица очень удобна. Кисы сшиты до бедра, как болотные сапоги. Легкие. А еще надевают бурки, они до колен, красивые. Женщины их украшают бисером или узорами. Для получения прочных натуральных красок варят березовую кору – получается деготь коричневого цвета, им женщины и рисуют узоры.
Кругом тайга, тундра, мелкие озера, болота. Озеро Нумто – это святое место, национальная гордость хантов и ненцев. Оно огромное, посередине – остров, туда не должна ступать женская нога, так как считалось, что остров – сердце Нумто. Тайга – настоящая кладовая, в ней растет все: брусника, клюква, черника, голубика, морошка, грибы. Воздух чистый, звонкий и божественно светлый – из-за кедра. Кедры стоят вековые! Как мачты кораблей...
Зима долгая, нудная. Морозные дни продолжаются целых шесть месяцев. Я очень тяжело переносила декабрь. Морозы до -60⁰, полярная ночь. Стоит солнцу чуть повернуться к земле, уже все тает. Как говорят ненцы, вечная мерзлота плачет. Весной все быстро цветет из-за белых ночей. Прилетают утки, гуси, лебеди. Лето обманчивое – то холодно, то тепло.

Люди тундры

Зарплата была маленькой, поскольку у меня не было северного стажа. Всю зарплату отправляла в Башкирию для содержания детей. Первый месяц голодала. Однажды упала в обморок. Дети увидели, побежали к своим матерям: «Тетя врач упала!» Женщины принесли жареные оленьи рога (говорят, они целебные), уговаривали есть.
Пришлось научиться рыбачить и охотиться. Ходила в болоте по колено в воде и собирала ягоды. Клюкву, бруснику сдавала в магазин в обмен на продукты. После предложили еще работу на полставки в метеостанции: описывала погоду, измеряла температуру, уровень снега и воды в озере, определяла направление ветра и в конце месяца вертолетом отправляла отчет.
Предложили еще и работу поч­тальона. Надо было сортировать почту, пересчитывать переводы, пенсии, посылки и т.д. Люди с сорока пяти пастбищ приезжали, все торопятся, кричат, требуют... Закрывалась на ключ, приводила все в порядок и пускала по пять человек. Когда они, довольные, уходили, я готовилась к следующему штурму: они покупали в магазине мешками сахар, крупу, муку, масло, а потом собирались в медпункте. Ханты, как вымирающая нация, получали медикаменты бесплатно.
В деревне электричество давали только днем и всего на несколько часов. Когда надо было зашивать раны или принимать роды, электрик заводил дизель и давал свет. Связь с центром была через рацию также в определенное время.
Удобства на улице, вода из колодца. Летом – мошкара, комары, зимой – морозы, нехватка дров. Иногда люди из стойбищ ночевали у меня семьями, спали прямо на полу, постелив одни оленьи шкуры. Слава Аллаху за то, что дал этой вечномерзлой земле оленей. Не зря северные народы их боготворят. Олень – божий дар, поистине святое животное.
Скучала по дому сильно. По ночам плакала. Один раз ночью наяву увидела руки «мумие», тянувшиеся ко мне. Всю ночь просидела с керосиновой лампой. Бабушка Лана, шаманка, сказала что, дух Нумто не принимает меня, надо принести жертву. Что поделать? Надо выполнить народный обычай, коль ты здесь живешь. Купила оленя, пять метров ткани, сладости, водку. Старики совершили обряд: вначале помолились высшему богу Торуму, затем богу Нумто, долго ходили вокруг костра. Освежевали тушу, выпили кровь. Завернув голову оленя в ткань, мужчины подняли ее на верхушку кедра у озера с криком: «Этот дар – богам!» Женщины сварили мясо оленя, детей угостили конфетами, печеньем.
Летом купаться в Нумто женщинам запрещено. Они плескались в маленьких озерцах. Я же на лодке заплывала далеко в озеро и купалась там вдоволь вдали от людских глаз. Когда ходили за ягодами, местные женщины как-то быстро проходили через болото, а я всегда проваливалась в трясину. В первый раз, когда упала, испугалась, кричу им, а они стоят на берегу и смеются. Мальчик лет десяти вытащил меня и говорит: «Тетя врач, не бойтесь, там глубина всего пятьдесят сантиметров, а дальше – вечная мерзлота». И действительно, люди все хранили в земле, как в холодильнике: продукты, дичь, ягоды, мясо. В этих ямах лед лежит круглый год. Я хранила в них даже вакцины. Вообще, дети здесь рано взрослеют, хозяйничают, ходят на охоту, ловят рыбу. Девочки у ненцев очень наблюдательны, многие из них отличные рукодельницы.
Всякое бывало в деревне. Однажды писала отчет в медпункте. Открывается двер, и парень падает на пол. Осмотрела – огнестрельное ранение правого плеча, кость не задета, потеря крови. Внутривенно струйным способом ввела кровезаменители, кровоостанавливающие, антибиотики, вакцину от столбняка, обработала раны, наложила асептическую повязку. Санборт хотела вызвать, но парень наотрез отказался. Пришлось дальше в медпункте лечить. Слава Аллаху, все обошлось.
Еще случай. Приходит местный парень и говорит: «Я зарезал друга!» У меня волосы – дыбом! Побежала к старосте, чтобы вызвать санитарный борт, сама на оленях помчалась на место события. Залетаю в чум, везде – кровь, грязь, пахнет бражкой. Тормошу одного, другого. Еле разбудила бабушку, она показала раненого. У него температура. Живот раненому бабушка зашила оленьими жилами. Я дала антибиотики, сделала укол против столбняка. Прилетел вертолет, забрали его. Долго пролежал в больнице, а бабушку ту прозвали «хирургом».
Летом на улице упала пожилая женщина, вот тут и пригодился опыт работы в участковой больнице. У нее был инсульт. Сразу же – кровопускание и уколы в вену. Врачи из санитарной авиации были удивлены грамотному оказанию помощи. Спрашивали, откуда я. Сказала, что из Башкирии. После этого стали говорить, что в Нумто работает надежный фельдшер.

Город, ставший пристанищем

Потихоньку привыкала. Но мысли о детях не давали покоя. Письма шли долго. Да и местные «сваты» достали. Терпение лопнуло, когда один пришел свататься с ружьем. Забрала документы и улетела в Казым. Стала работать там же в участковой больнице.
Казым – это центр деревень Нумто и Юимск, там находятся сельсовет, школа-интернат, участковая больница, участок полиции, архив. В многонациональном селе живут ханты, манси, коми, зыряне, в малом количестве – дагестанцы, украинцы, башкиры, татары. Развито оленеводство, есть звероферма чернобурых лисиц.
Казымская участковая больница работала круглосуточно: однажды осенью, в сильный гололед, отправили вечером к больному по срочному вызову. Нужно было перейти три глубоких оврага, через которые накинуты висячие мосты. На качающихся мостах страшно, темно и скользко... У меня закружилась голова. Встав на колени, сумку накинула на шею и стала ползти вперед. Плачу и молю в голос: «Аллах мой, помоги пройти эти мосты, перейти эти глубокие овраги, не осироти моих детей...» Еле одолела все три моста, обратно в больницу вернулась по окружной дороге.
В мае 2005 года устроилась бак­лаборантом в санэпидемстанцию. Зарплату обещали 5000 рублей. Обязанностей было много – проводила полную санобработку лаборатории, научилась работать с автоклавом, дезинфицировать препараты и приборы. Как лаборант-санэпидемиолог, каждые десять дней в местном краеведческом музее обрабатывала старинные экспонаты в хранилище и архиве, уничтожала бактерии. Это очень опасная работа: не дай бог заразиться, ведь в них могут сохраниться бактерии чумы, холеры, оспы, дизентерии и многие другие очаги бедствий. После проведения чистки тщательно обрабатывали колбы, пробирки, а перчатки уничтожали.
Получив долгожданные отпускные, поехала на родину, к детям. Жизнь на Крайнем Севере сказалась на моем здоровье – попала в республиканскую больницу. После операции денег не было, пришлось в подвале одной уфимской аптеки подрабатывать массажистом. Оплатила учебу сына, купила все необходимое дочери и со слезами на глазах уехала снова на Север.
Зарплата в Казыме меня не устраивала. Вкалывала день и ночь, а карман пустой. Сдала больничные листы и уволилась.
Уехала в город Белоярский. Нет ни прописки, ни работы. Сняла квартиру. С утра до ночи бегала по городу – делала массаж, убирала квартиры, ухаживала за тяжелобольными, летом полола огороды.
Стала ухаживать за одной женщиной. Рак. После ее кончины муж уехал на вахту, на три месяца оставив мне квартиру. Когда приехал домой, удивился – цветы, чистота, порядок. В свободные минуты я вязала ему носки, варежки в благодарность за бесплатное проживание. Так и жили: я – в одной комнате, он – в другой. А потом мы полюбили друг друга. В 2011 году зарегистрировали брак. К этому времени старший сын после армии работал анестезиологом в г.Уфе, сноха училась в мединституте. Младший сын окончил университет и приехал ко мне, устроился работать инженером. Дочь после 9-го класса забрала к себе, она стала учиться в Белоярской школе.
Когда я, оставив дальние стойбища деревни Нумто и бесконечные безденежные заботы в селе Казым, приехала в Белоярский, никто меня не ждал с распростертыми объятиями. Но этот город после долгих мытарств стал для меня городом-пристанищем, где я, наконец, обрела покой.
В Белоярском познакомилась с выходцами из Башкортостана. Начали собирать деньги на строительство мечети, писали письма спонсорам. Общими усилиями в 2014 году построили мечеть – на радость всем, только бы не забывали люди дорогу к нему.
Стали собираться в выходные дни, организовали фольклорную группу «Хазина». Каждый из нас вносил посильную лепту в становление «Хазины»: Наиля Баширова привезла башкирский асалы палас – тканый шерстяной ковер с народным орнаментом, Фарит Насыров – национальный флаг, государственный символ Республики Башкортостан, Разиля Мухаметьянова сшила платья, камзолы, еляны. Азамат Хисамов, мой сын, привез из Уфы сувениры, продукты башкирской кухни. Купили козье молоко для кумыса. Хана Упатова сделала бузу, кумыс, айран, Регина Габрахманова готовила бишбармак, пироги с черемухой, земляникой, калиной. Юрту украсили старинными вышитыми полотенцами, наволочками, одетыми на подушки, прибывшими в далекий Белоярский вместе с нами, путешествовали в поисках счастья, сопровождали нас, оберегали и помогали...
Особенно уютной наша юрта стала, когда повесили настоящую колыбель. Поставили изгородь, колодец, ручную мельницу, сундук с приданым невесты. На улице стояли баннеры с картой и видами Башкортостана. Мы проводили много мероприятий: сабантуи, вечера «Башкортостан – колыбель моя», проводы в армию новобранцев из мусульман, благотворительные концерты, показывали обряд «Имянаречение» («Исем ҡушыу»), «Веселые посиделки», «Помочи» («Өмә»). Мы хотели помочь выходцам из Башкирии вдали от малой родины, оберегать новоприбывших от испытаний, которых с трудом выдержали сами. Хотелось им показать, что храним в сердце любовь к родным песням и обрядам, не бросаем друг друга и держимся вместе.

Жизнь в Заполярье

Ханты – народ языческой веры. Пасут оленей, охотятся, ловят рыбу. Летом ханты-рыбаки на лодках бороздят бесконечные озера и водоемы, полные вкуснейших на свете рыб. Кроме моторных лодок, люди ловко плавают на лодках, сделанных из кедра. Из бересты делают краски для украшения унтов, мастерят посуду для хранения пищи, делают большие корзины, которые получаются вроде рюкзака и очень удобны для сбора ягод и грибов.
Ханты любят танцевать и петь. Танцы у них интересные: движения вроде бы однообразные, но темп нарастает и какая-то внутренняя загадочность и неудержимый азарт охватывает всех участников – танцоров и даже зрителей. Во время танца лица людей должны быть закрыты. Женщины укрываются платком, а мужчины закрывают лицо масками из бересты.
В марте проводят День оленевода. В чумах угощают ухой, строганиной, выпечкой. Народные игры и состязания показывают ловкость и мастерство оленеводов, романтику и красоту тундры. Ханты за сотни километров едут семьями, нагрузив всю домашнюю утварь на нарты, чтоб смотреть игры и участвовать в них: борьбе, перетягивании каната, скачках через несколько нарт, бросании топора, аркана... Они, как дети, самозабвенно отдаются игре, болеют за своих кумиров, поддерживая их громкими криками. Праздник идет до самой ночи, звучат душевные «Песни угощения» – своеобразные театрализованные представления с подробным описанием суровой и прекрасной природы тундры, где жизнь человека полностью зависит от погоды, удачи и личной отваги.
Когда трогается лед на реке Казым, ханты собираются на Праздник трясогузки. Через некоторое время – Праздник лебедей. В июне, 22-го числа, в самый длинный день, ханты собираются на Праздник Белого журавля.
«Медвежьи игры» проводят осенью – всей деревней танцуют в масках из бересты и просят прощения у Медведя. Это своего рода народный спектакль. Медведь для хантов – святое животное, они поклоняются ему. Делают чучело головы медведя, пришивают глаза – пуговицы, повязывают цветной платок, сажают в почетное место, ставят перед ним рюмку водки, блюдце для денег. Почти все носят амулеты и обереги из костей и клыков медведя.
Ханты, как и башкиры, хорошо знают свою родословную и традиции. Родовые знаки – метки-тамги, одежда, украшения, танцы и песни – все это для них имеет большое значение. Они считают, что душа после смерти уходит в нижний мир. А боги живут в верхнем мире. У ханты похороны – как своеобразное представление. Когда приходят на кладбище, то каждую могилу окуривают дымом от костра. Прямо на погосте устраивают обед на маленьком столике. Вместо памятника на могиле – длинный домик, сбоку на стене оставляется маленькое отверстие. Оно закрыто пробкой, а когда поминают, то все по очереди «здороваются» с усопшим, ушедшим в нижний мир.
В настоящее время многие ханты исповедуют православие, однако свято чтят свои многовековые традиции. Живя рядом с ними, проникаешься доверием и любовью к этим мужественным и бесстрашным, надежным и доверчивым людям. Меня очень удивляет то, что даже в условиях суровой вечной мерзлоты северные народы сами по себе очень жизнерадостны и трудолюбивы. Я всей душой полюбила этот народ и этот край – суровый и простой, искренний и сильный.
Природа Заполярья – восхитительная. В Нумто есть такие места, где не ступала нога человека. Весной вся природа оживает: благодаря белым ночам все цветет и растет быстро, в озерах много птиц. Все здесь хорошо, но комары, мошкара, оводы превращают этот рай в сплошную пытку. Чтобы спастись от них, мажут тело рыбьим жиром.
Мясо и рыбу северные народы едят сырыми. Это национальное кушанье называется строганиной. Особенно любят замороженную печень. Ее режут тонкими ломтиками и едят. Я тоже пробовала, но после сильно заболел желудок.
Из позвонков рыб женщины делают украшения: бусы, ожерелья, игрушки и сувениры. Технология проста: рыбьи кости вываривают с мылом, тогда они становятся белыми и прочными. Высоко ценятся изделия из кожи рыб: сумки, обувь, детали одежды. Я видела, как снимают кожу с рыбы и выделывают по своим правилам. Ее стараются снять целой, чтобы не повредить. Сушат три дня в темном месте. Затем смачивают водой или бульоном и ставят под тяжелый пресс, вода впитывается, кожа становится мягкой. Затем долго и тщательно мнут руками, пока она не станет совсем мягкой и тонкой. Сшитые из рыбьей кожи вещи получаются легкими, прочными, они не промокают и сохраняют тепло. Многие охотники и рыбаки предпочитают штаны из рыбьей кожи, носят мешки и сумки, в них продукты хранятся долго, не портятся. В обувь люди тундры всегда кладут специальные стельки из сена и мха – чтобы было сухо и легко.
…Как-то ехали на стойбище. Стояла тихая погода, ярко светила луна. Вдруг сломался полоз нарты. Остановка. Пока чинили, вдруг луна куда-то исчезла, и началось северное сияние. Это было непередаваемое зрелище игры всполохов – удивительно яркое, живое, торжественное. Завораживающее явление запомнила на всю жизнь. Оно закончилось внезапно, как и появилось. Долго не могли отъехать из этого места, стояли, как заколдованные и люди, и олени. Развели костер, соорудили треногу, повесили чайник, набив его снегом, пили душистый чай с травами. И так сидели всю ночь: ни сна, ни разговоров, одни впечатления и радость от увиденного чуда природы. Ночь прошла спокойно, ни росомахи, ни волки нас не беспокоили. На рассвете тронулись в путь…
Таким было мое первое северное сияние. Мне казалось, что это было слияние моей любви и самых лучших желаний.