ЗАЧИНАТЕЛЬ БАШКИРСКОГО ПРОСВЕТИТЕЛЬСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Предпосылки зарождения башкирского просветительства

Башкирское просветительство как оружие борьбы против старых патриархально-феодальных порядков, стоящих на пути установления более прогрессивных капиталистических отношений, средневековой идеологии, застоя общественной мысли и отсталости в области просвещения, культуры и литературы, национально-колониального гнета, хищнического ограбления башкирских земель, начало формироваться в 40–50-е годы XIX века, пройдя почти столетний путь развития. В нем можно выделить три этапа [7, с.15–107; 15, с.4–9, 1–85, 11–168, 414–472]. Первый в хронологическом плане охватывает 40–70-е годы XIX века. Проявившись сначала в творческой деятельности отдельных представителей башкирской интеллигенции, к 80–90-м годам оно переросло в идеологическое явление, которое противостояло феодальной косности и религиозному фанатизму, схоластической системе образования, фактически определявшем развитие общественно-политической, художественно-эстетической, нравственно-этической мысли своего времени, способствующем приближению их к реальной действительности, усилению процесса демократизации в надстроечных сферах общественной жизни. В начале ХХ века, начиная с Первой русской революции 1905–1907 годов, башкирские просветители могли уже поднимать не только морально-этические, духовно-культурные, но и жизненно важные социально-политические проблемы. Таковыми были, например, колониальная политика царизма, земельный вопрос, социальное неравенство в обществе. Все это вплотную приблизило башкирское общество к восприятию революционно-демократических идей, явилось необходимой предпосылкой для зарождения качественно нового творческого метода в литературе – критического реализма [12, с.314].
Процесс разложения феодального строя и постепенного становления и развития капиталистических отношений в Башкортостане в первой половине XIX века привел к усилению экономических и культурных связей народов России, захватил не только материальную сферу, но и настойчиво стал вторгаться в область духовной жизни. Активная многогранная деятельность русских ученых, писателей, краеведов, становление русско- и арабоязычной печати и книгоиздательского дела, открытие различных русских и мусульманских учебных заведений в условиях формирования и развития нового строя оказали большое влияние на рост национального самосознания башкирского и других народов края. Под действием русской, и через нее европейской культуры и литературы развивалась и культура башкир.
Именно в этот период башкирская духовная жизнь вступила в этап перехода от средневековой идейно-эстетической системы к системе нового типа. В ней усилился процесс сближения философской, этической и эстетической мысли с реальной действительностью, быстрого, даже резкого отмежевания народно-демократического и религиозно-мистического направлений и усиления демократических, прогрессивных тенденций. Сильно дало о себе знать и стремление к новому, прогрессивному. В это время перед башкирской творческой интеллигенцией встали, прежде всего, вопросы реформирования и сближения старого письменного литературного языка тюрки к разговорному языку народа, переустройства схоластической образовательной системы в соответствии с требованиями времени, формирования у народа реалистической философской мысли, взглядов, выступающих против средневековой идеологии, духовно-мыслительного застоя и призывающих народ к активной деятельности [13, с.16–17; 16, с.46–66].
От решения этих проблем во многом зависели демократические изменения в башкирском обществе, которое начало постепенно усваивать поведенческие установки и ценности капиталистического уклада жизни, выходить из рамок средневековой идеологии, идеалистической философии, еще теснее интегрироваться в социально-экономические, общественно-политические и культурные структуры России. Качественные изменения реалистического, народно-демократического характера в обществе зависели от того, как эти проблемы будут решаться, которая из них будет выдвинута на первый план.
Исторические факты говорят о том, что представители творческой интеллигенции первой половины XIX века, заложившие первые камни просветительско-реформаторского движения выдвинули на первый план, прежде всего, вопрос о необходимости создания нового письменного литературного языка за счет реформирования старотюркского письменного языка. Они хорошо понимали, что без сближения письменного литературного языка тюрки к разговорному языку народа невозможно поставить на новую основу систему образования и воспитания, превратить ее в настоящий очаг, способствующий быстрому развитию интеллектуального, духовно-культурного уровня народа, формировать у него новый, реалистический взгляд на мир, национальное самосознание, художественно-эстетическое мышление, что консерватизм в старом письменном языке сдерживает естественное развитие национальной культуры и литературы.
При этом многие башкирские творческие деятели в своих поисках ориентировались на передовую русскую культуру, стремясь на ее примере к развитию своей национальной культуры, ее прогрессивных научных и гуманистических традиций. Они воспринимали не только художественно-эстетический опыт русской культуры, но и ее историко-философские и просветительские идеи, мечтали о преобразовании религиозно-схоластических мектебов и медресе в светские; делали первые шаги по разработке проблем, связанных с историей, языком, литературой и фольклором родного народа, что в определенной мере подготовило благоприятную почву и дало ощутимый толчок для развития просветительских идей в общественной жизни и литературе башкир [13, с.13–16; 16, с.10–12, 23–24, 46–47]. В этом отношении заслуживает внимания творческая деятельность таких ученых-педагогов и писателей, как М.Иванов, С.Кукляшев и М.Биксурин.

В авангарде обновления башкирской духовной жизни

Зачинателем идей борьбы против отсталости во всех областях культуры, средневековой идеологии, за установление более прогрессивного по сравнению с феодализмом общественного строя был Мартиниан Иванов (1812–1876). Появление этой творческой фигуры на духовно-культурной арене Башкортостана было неслучайным. В этот период в крае в связи с постепенным становлением и развитием капиталистических отношений, усилением экономических и культурных связей народов России и ростом влияния русской и через нее европейской культуры на общественную жизнь края начался процесс обновления башкирской духовной жизни. Иванов шел в авангарде этого процесса. Именно он первым начал ратовать за европейский тип культуры в башкирском обществе. В своих научно-литературных поисках он ориентировался на прогрессивную культуру русского народа, стремился развивать на ее примере свою национальную культуру, рьяно выступал за создание нового письменного литературного языка путем реформирования старотюркского письменного. Будучи сторонником просветительских взглядов, он очень хорошо понимал: консерватизм в старом письменном языке сдерживает естественное развитие национального самосознания, культуры и литературы; без сближения недоступного широким народным массам письменного языка с их разговорным трудно будет поставить на новую основу образовательно-воспитательную систему, превратить ее в передовой очаг духовно-культурной жизни народа, сформировать у него реалистический философский и эстетический взгляд на мир [12, с.314; 14, с.242–243].
Документальных материалов и других источников о жизненном пути Мартиниана Иванова сохранилось мало, что не дает возможности раскрыть все стороны его жизни и творчества. Следует сказать, что даже имя Иванова в различных источниках написано по-разному. Так, в 7-томной «Башкирской энциклопедии» оно зафиксировано в двух вариантах – Мартиниан (Мартемьян) [5, с.119], в «Сведениях о бывших воспитанниках Оренбургского Неплюевского военного училища, выпущенных с 1825 по 1840 год» – Мартемиан, а в свидетельстве о результатах испытаний в Казанском университете в 1832 году для получения разрешения на должность учителя татарского языка в гимназиях – Мартиан [21, ед. хр. 51, 37]. Между тем в его книгах, изданных в 1842 году в типографии императорского Казанского университета, в заявлении, поданном в августе 1833 года на имя Оренбургского генерал-губернатора с просьбой дать ему разрешение на женитьбу, а также в распоряжении генерал-адъюданта Сухтелена о назначении его переводчиком восточных языков в канцелярию Оренбургского генерал-губернатора ясно написано – Мартиниан [8].
По имеющимся архивным источникам можно сказать, что Мартиниан Иванов является представителем кумрук-табынского рода, выходцем из Стерлитамакского уезда (нынешнего Архангельского, Кармаскалинского районов Башкортостана) Оренбургской губернии. Родился он в 1812 году. К сожалению, сведений о дате рождения, населенном пункте, где он появился на свет, в документах, имеющихся в государственных архивах Оренбургской области, Республики Башкортостан, Центральном государственном военно-историческом архиве России, до сих пор не обнаружено. По неизвестной нам причине кумрук-табынский башкир принял или вынужден был принять христианство. В этом ничего удивительного нет: в то время в историческом Башкортостане особенно жестоко проводилась национально-колониальная политика царского самодержавия с целью постепенного ассимилирования коренного населения – башкир-вотчинников, разграбления природных богатств и полного освоения земель этого «благодатного края» (С.Т.Аксаков). Не поддается подсчету, сколько башкирских детей и женщин в ХVII – начале ХIХ века путем применения силы, различных уловок и ухищрений было продано или подарено русским дворянам, чиновникам, купцам, генералам и офицерам, сколько мужчин были истреблены, сосланы на ссылку, отправлены в вечную каторгу, переведены в солдаты и матросы.
Эти явления получили невиданный размах особенно в периоды башкирских восстаний против национально-колониальной, социальной, религиозной и земельной политики царизма. Так, во время восстания 1735–1740 годов только в одной деревне Сеянтус Балыклинской волости Сибирской дороги каратели команды А.И.Тевкелева в январе 1736 года «убили близ 1000 человек с женами и детьми,.. сверх того 105 человек собрали в один амбар и сожгли» [22, с.20; 10, с.202]. Вместе с этой деревней превратили в пепел еще 50 близлежащих аулов, убили 2000 человек [4, с.138]. Только в этом восстании башкиры потеряли 18134 человека убитыми. 3236 восставших отправили на каторжные работы, 5983 человека продали русским помещикам, чиновникам, купцам в рабство, подарили генералам и офицерам. Кроме того, очень большое количество людей наказали, отрезав уши, вырвав ноздри и язык, отрубив руки, отняв вотчинные права на землю. Принявшим под давлением таких изуверств христианскую религию (идущих на такой шаг среди башкир было сравнительно мало) иногда смягчали наказание. По сведениям П.И Рычкова, общие потери башкир только в этом восстании составили 28190 человек [6, с.149].
Башкирские семьи, доведенные в таких социально-политических и экономических условиях до крайней нищеты, потерявшие вотчинные земли, часто сами были вынуждены продавать своих малолетних детей, чтобы спасти семью от голодной смерти, или просто отдать русским и другим богачам, власть держащим, чтобы подарить жизнь хотя бы последнему оставшемуся в живых своему ребенку. Эти жуткие явления, связанные с социально-экономическими трудностями, преобладали в жизни башкир. Наблюдались они и в первой половине ХIХ века. Например, видный русский писатель, уроженец г.Уфа С.Т.Аксаков (1791–1859), показывая в своих автобиографических повестях порочность крепостнических порядков, с горечью пишет, что приобретение и превращение малолетних детей башкир и других малочисленных народов в работников для уфимских дворян давно стало обычным явлением [1, с.239].
Разумеется, были и другие, более благоприятные случаи попадания детей в чужие руки. Среди ребятишек, преодолевших препоны жизни по душевной доброте хозяина или же по каким-то другим счастливым обстоятельствам, были и такие, как М.Иванов, получившие солидное по тем временам образование и ставшие в ряд уважаемых людей общества. Например, в документальном романе А.М.Федорова «Степь сказалась» создан образ башкира Арслана, ставшего высокообразованным, интеллигентным человеком, вступившем в дальнейшем на путь борьбы против «дикого, варварского» разграбления родного народа. Рано осиротевшего, бродящего в поисках еды шестилетнего мальчика, укушенного бешеным волком, русский учитель, находившийся в их деревне на лечении кумысом, отправляет в городскую больницу. Врач Рокотов, вылечивший его, оказался очень добрым человеком. Он оставил мальчика при себе, научил грамоте, устроил в гимназию, потом отправил в Петербургский университет, где тот окончил медицинский и юридический факультеты. Арслан Галиевич Арсланов стал своим человеком в высокосветском обществе столицы, его ждала блестящая карьера. Однако он бросил все и поехал в родную Башкирию, чтобы посвятить себя служению народу. Здесь он написал и напечатал наделавшую много шума проблемную статью «О социальном положении башкир в России». Судя по ее содержанию и по другим заявлениям Арсланова, отраженными в романе, нетрудно заметить, что в основе его деятельности лежали народно-демократические, просветительские идеи [25].
Еще один пример: великий русский писатель Л.Н.Толстой во время приезда в 1862–1883 годах на лечение к башкирам, проживающим в долине реки Каралык Самарской губернии (он десять раз на месяц-полтора приезжал на кумысолечение), встречал среди них очень интересных, хорошо владеющих русским языком, неординарных, высококультурных и интеллектуальных людей, ведущих наравне с ним дискуссии о проблемах повседневной жизни, философии, духовной культуре [3, с.5–6].
В январе 1837 года А.С.Пушкин получил письмо и стихи на русском языке от неизвестного башкирского поэта И.В.. хр..шва, «искренного его почитателя», который прямо указал, что пробуждением своего сознания и художественно-поэтического мышления он обязан, прежде всего, влиянию «сотворившего чудеса» пушкинского гения, просил издать его «первенцев... дебютирующих стихов» в издаваемом Пушкиным журнале «Современник», если они этого заслуживают. Судя по содержанию письма, автор был хорошо знаком с творчеством великого поэта, имел широкое представление о русском духовно-культурном мире, отменно владел не только русским, но и французским языком [20, с.216–217].
Мартиниан Иванов как раз был одним из таких высокообразованных культурных людей, вышедших из башкирской среды первой половины ХIХ века. Он, хотя и принял христианство, до конца своей жизни жил заботами родного народа, не забывал свой язык. Об этом свидетельствуют такие факты: в 1825 году в тринадцатилетнем возрасте в числе первых воспитанников его приняли в Оренбургское Неплюевское военное училище, куда каждый год брали 60 башкирских, мишарских, а позже и казахских детей, и в годы учебы в нем изучал не западные («европейские»), а восточные («азиатские») языки, еще в старших классах занимал «должность учителя татарского языка». В 1831 году М.Иванов успешно окончил восточное («азиатское») отделение военного училища и был направлен для прохождения подготовительного курса в типографию открытого в 1804 году Казанского университета с целью организации в дальнейшем в Оренбургском Неплюевском военном училище тюркоязычной типографии на основе арабской графики [17, с.5–8; 13, с.10]. После успешного завершения этого курса он держит экзамен в отделении словесных наук Казанского университета для получения удостоверения преподавателя восточных, в частности, письменного тюркского и персидского языков, «на котором доказал сведения в татарском (тюркском. – Г.К.) весьма хорошия, в персидском довольно хорошия» и 10 марта 1832 года получил соответствующее свидетельство.
В этом же году стал работать младшим преподавателем татарского (тюркского) языка в родном военном училище [21, ед. хр. 37]. Преподавательскую деятельность пришлось начать в тяжелых и сложных условиях. Во-первых, материальные трудности, как он писал в своем рапорте от 20 сентября 1832 г.
Оренбургскому военному губернатору, лишали его «некоторым образом средств с большею пользою заниматься восточными языками», и он вынужден был преподавательскую деятельность совмещать с работой в канцелярии военного губернатора в качестве переводчика восточных языков [8]. Во-вторых, в училище недоставало учебных пособий и руководств. Иванов, также и многие другие преподаватели, сам подбирал и разрабатывал учебный материал. «Отдавая полную справедливость трудам путеводителей моих (И.Хальфина, А.Троянского и И.Гиганова. – Г. К.), – писал он, – был я однако же нередко вынуждаем пополнять и пояснять от себя многия правила» [23, с.1].

Научная деятельность Иванова

В военном училище М.Иванов много и плодотворно занимался не только преподавательской, но и научной деятельностью. Используя передовые и эффективные по тому времени методы обучения, он стремился поднять обучение родным языкам на более высокую ступень, чем его предшественники, составил грамматику татарского языка и солидный литературный сборник под названием «Татарская хрестоматия». В предисловии к «Татарской грамматике» автор указывает, что в своей работе «руководствовался грамматиками Г.Гальфина (сноска 1), О.Троянского и в особенности О.Гиганова (вернее Иосифа Гиганова. – Г.К.)». [Иванов М. Татарская грамматика, Казань, 1842, с.1]. В марте 1839 года рукописи его работ были представлены в цензурный комитет в Санкт-Петербурге для получения разрешения на издание. Спустя три года, в 1942 году, они появляются в свет в типографии Казанского университета. К сожалению, большое количество экземпляров погибло здесь во время пожара.
Вскоре Мартиниан Иванов, по всей вероятности, в связи с сокращением штатов, в чине коллежского асессора, соответствующего званию майора, по гражданскому чину – VIII классу в табеле о рангах, состоящих из 14 рангов, оставляет преподавательскую работу. После этого возвращается на малую родину – в Стерлибашевский уезд и начинает работать приказчиком Аскинского медеплавительного завода графов Кассаковских (нынешний Архангельский район).
С первых же дней работы на родной кумрук-табынской земле (1842–1875 гг.) он устанавливает тесные связи с представителями местной башкирской интеллигенции и духовенства, начинает интересоваться устной и письменной литературой, разговорным языком, историей родного башкирского народа; имеющуюся на заводе библиотеку использует в целях пропаганды светских знаний среди населения близлежащих деревень. Сохранилось несколько писем Мартиниана Иванова к своему другу Ишмухамету Уметбаеву, есаулу, служившему в 20–30-е годы ХIХ века в Оренбургской линии, выполнявшему обязанности писаря юртовой старшины, а в дальнейшем ставшего начальником 8-го башкирского кантона, отцу будущего видного башкирского просветителя-энциклопедиста Мухаметсалима Уметбаева (1841–1907), и ответные послания от друга, а также мадхия (ода) муллы дер.Кулушево Шагимурата Хасанова-Богданова, посвященная М.Иванову. Мадхия написана 20 марта 1842 года (сноска 2).
В связи с этим хотелось бы подчеркнуть, что все эти письма и ода написаны на тюркском языке, хотя офицер царской армии, писарь старшины и приближенный к кантонному начальнику мулла, безусловно, отлично владели русским языком. Кстати, кулушевский мулла, узнав от кантонного начальника и от других друзей и знакомых, что на Аскинском заводе, расположенном примерно в 80 верстах от его родной деревни, появился новый приказчик по фамилии Иванов, который своими взглядами на жизнь, грамотностью и порядочностью за короткое время завоевал уважение среди населения и, самое удивительное, свободно писал и общался с местным населением на их родном языке, решил лично проверить все это и поехал к нему. Каково же было его удивление, когда этот «кафыр» (гяур, неверный) приветливо встретил его словами «Бәрәкаллаһ» («Да благословит Аллах», «Здорово, молодец»), за чайным столом часами вел разговоры о различных жизненных проблемах только на его родном языке, «сказал, что он является выходцем из их среды,.. говорил удивительно умные, равные жемчужинам слова» («үзен бездин тиүрде,.. дөрр мәғәнә ғәжәп телләрне сәчте»), даже предложил ему остаться у него на несколько дней. Мулла гостил у приветливого приказчика два дня, с восхищением ознакомился с плодами его научно-литературной деятельности, богатой библиотекой, полной добротных полезных книг на арабском и старотюркском языках, пропагандирующих «незаметные на первый взгляд знания, идеи просвещения» («күрелмәз фәрһәң шөғуры»): «Изречения предков» («Ҙан ғәм»), «Толковый словарь» («Шәрхе ҡамусы»), «Шахское величие» («Әкбәр шаһи»), «Книга о Лейле и Меджнуне» («Китабы Ләйлә-Мәжнүн»), «Сияние цветочного сада» («Гөлстан шәмғе»), «Книга о теории аруза» («Китап ғилми ғарузы») и др. В эти незабываемые дни общения с Мартинианом он понял, что дейстивительно имеет дело с родственным ему по крови человеком, и по возвращению в свою деревню написал посвященную ему оду «На заводе» («Заводта») с таким примечанием: «Бывший учитель туркейского языка в Оренбургском военном училище». Она хранится в IV томе рукописного фонда видного просветителя М.Уметбаева [18].
На малой родине Иванов наряду с выполнением обязанностей приказчика Аскинского завода усердно продолжает работать над усовершенствованием своей «Татарской грамматики» и литературного сборника «Татарская хрестоматия», изданных в 1842 году в Казани. В прошении Оренбургскому генерал-губернатору он просит его посодействовать в издании своих трудов, поскольку не имеет для этого финансовых возможностей, и подчеркивает, что «будучи выходцем из этого народа в целях его просвещения» работал над «единственными учебными пособиями… по башкирскому и татарскому наречий» (языков. – Г.К.) и хрестоматии (заметьте: никак не по русскому языку и хрестоматии). Неслучайно М.Уметбаев называет его «самым признанным знатоком арабского, персидского и тюркского языков в этих краях» [15, с.87].
По вопросу издания «в пользу Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса… хрестоматии и грамматики» М.Иванова от генерал-губернаторской канцелярии 29 декабря 1855 года было отправлено письмо директору кадетского корпуса, где тоже указывается, что эти труды являются единственными учебными пособиями «к изучению татарского (тюркского. – Г.К.) языка по местным в краю наречиям онаго башкирскому и татарскому», и предлагается издать их за счет имеющихся в распоряжении кадетского корпуса средств, тем более на доведенную Его Величеству информацию о прошении Иванова получен от него благосклонный ответ: «означенное предложение коллежского асессора Иванова принять с удовольствием». Однако доработанные ученым-преподавателем учебные пособия по неизвестной причине не были опубликованы [21, ед. хр. 124].
К сожалению, мы не располагаем точными сведениями о дате кончины Мартиниана Иванова. Сохранились лишь косвенные, но интересные материалы, и они свидетельствуют о том, что жизнью и творческой судьбой М.Иванова прежде всего интересовались именно представители башкирской интеллигенции. Так, судя по содержанию письма его коллеги по работе в Оренбургском военном училище, затем – в кадетском корпусе, видного башкирского просветителя, генерала Мирсалиха Биксурина, отправленного бывшему своему воспитаннику, крупному просветителю-энциклопедисту Мухаметсалиму Уметбаеву, сыну друга М.Иванова, кантонного начальника Ишмухамета Уметбаева, видно, что он очень переживал, узнав о кончине М.Иванова, и попросил М.Уметбаева съездить на Аскинский завод, уточнить, когда он умер и где похоронен, принять меры по сохранению и отправке его творческого наследия в Оренбургский кадетский корпус. Письмо было написано 3 марта 1876 года. Но, к сожалению, М.Уметбаев сразу не смог выполнить просьбу своего остаза. В ответном к нему послании, написанном спустя значительное время, он сообщает, что на месте проживания и работы М.Иванова ему не удалось обнаружить никаких его трудов. По словам местных жителей, он примерно в начале 1876 года умер и был похоронен в деревне Иваново в 12 верстах от Стерлибашево. Далее он с огорчением пишет о своем раскаянии, что в свое время не повидался с близким другом своего отца и своевременно не ответил на письмо остаза-наставника [2].
Все эти вышесказанные факты дают нам основание утверждать, что Мартиниан Иванов был выходцем из башкирской среды, до конца своей жизни служил его просвещению и просвещению других тюркоязычных народов, в частности – татар, казахов и мишарей.
Грамматика и хрестоматия М.Иванова представляют собой ценные памятники по истории башкирской, татарской и казахской литератур и литературных языков. В свое время они были одобрительно встречены критикой. В 1842 году журнал «Отечественные записки» в разделе «Библиографическая хроника» отмечал, что книги М.Иванова «как практические руководства имеют большое достоинство», что их автор основательно знает свой объект исследования – «наречия оренбургские – татарское, киргизское (казахское. – Г. К.) и башкирское» [19]. Труды М.Иванова были высоко оценены также видным историком отечественного востоковедения В.В.Григорьевым [9].
Будучи преподавателем татарского языка, М.Иванов не замыкался только в его рамках. Под названием татарский язык он и его единомышленники, прежде всего, подразумевали группу тюркских языков. Ярко свидетельствует об этом высказывание М.Иванова о том, что «на татарском языке, как и всяком другом, есть свои наречия, мне предстояло преподавать оренбургское». Его «Татарская грамматика» является, в сущности, одним из первых опытов сравнительного изучения родственных языков в истории отечественной тюркологии: в ней «строй татарского языка сравнивается с таковым башкирского и казахского языков» [11, с.194] с разъяснительными переводами на русский язык. При этом автор обращает пристальное внимание на изучение башкирского «наречия», фактически признавая его самостоятельным разговорным языком. В своей «Татарской грамматике» в качестве иллюстраций приводит большое количество примеров с башкирского языка, подробно показывает ряд специфических особенностей его фонетики и морфологии, не имеющие, как он писал, «сотни исключений, которые затрудняют изучение европейских языков». Такое же стремление наблюдается и в отношении татарского, киргиз-кайсакского, то есть казахского «наречий».
Таким образом, по своим взглядам на лингвистику Иванов принадлежал к сравнительно-исторической школе. Его деятельность в этом плане была продолжена ученым-просветителем, педагогом М.Биксуриным. Вообще, «Татарская грамматика» и литературный сборник «Татарская хрестоматия» М.Иванова были новым словом в истории тюркской филологической науки и художественно-эстетической мысли. В них автор весьма настойчиво высказывает мнение о необходимости понятного башкирским, татарским и казахским народным массам письменного литературного языка. Так называемый язык тюрки он считал «книжным», сложным и непонятным для представителей «оренбургского наречия», т.е. татарскому, башкирскому и казахскому языкам [15, с.314]. «На здешнем наречии, – писал он, – ...вошло в употребление пестрить и украшать слог в переводных и в подлинных сочинениях арабскими и персидскими словами. Грамотный татарин щеголяет набором их и заставляет неученого собрата своего сидеть по целым часам добиваться таинственного смысла своего писания» [23, с.131].
М.Иванов вложил много сил и знаний для реформирования книжного языка тюрки, освобождения его от арабско-персидских архаизмов. Видя основу изучения народного языка в фольклоре, он глубоко интересовался им, собирал и включил многие его образцы в свою хрестоматию, а в «Татарской грамматике» привел многочисленные примеры из башкирского разговорного языка, преследуя цель создать именно понятную широким народным массам книгу. В его хрестоматии мы встречаем 128 крылатых выражений, пословиц и поговорок, 71 песню-четверостишие и 34 загадки. Вот некоторые из них: «Үҙ утына ҡан ҡойған – кеше утына май ҡоймаҫ» («Проливший кровь на свой очаг, не прольет масла на чужой»), «Ғаҡыл айнымаҫ, алтын серемәҫ» (Ум не выдохнется, золото не сгниет»), «Һабанда һайрашмаһаң, ураҡта ыңғырашырһың» («Не запоешь на пахоте, заноешь в страду»), «Яҡшы менән юлдаш булһаң, етерһең моратҡа; яман менән юлдаш булһаң, ҡалырһың оятҡа» («Если будешь спутником хорошего человека – достигнешь цели; если будешь спутником плохого человека – опозоришься») и др.
Эти примеры свидетельствуют о том, что на фольклор М.Иванов смотрел с точки зрения не только ученого-лингвиста, но и писателя и педагога-воспитателя. Собирая образцы фольклора, он обращал внимание не только на языковые особенности, но и на житейскую мудрость и художественную красоту. В них видел источник просвещения народа, воспитания у него высоких моральных качеств и эстетических чувств. Неслучайно собранные им образцы фольклора принадлежат к тем его жанрам, в которых больше чем в других жанрах устного народного творчества заложена сила идейно-эстетического воздействия, проявляются находчивость и остроумие народа, его наблюдательность и жизненная философия, думы и чаяния. Например, содержание значительной части приведенных в хрестоматии народных песен, рожденных и нашедших широкое распространение в башкирской среде, составляют размышления над жизнью, мысли о природе, переживания любящих друг друга молодых людей, чувства разлуки и одиночества, тоски по родной земле и близким. Приведем несколько примеров:

Һандуғас һайрар ер түгел:
Һайрар ғына ере киң түгел,
Һағынһам да, ни хәл итәйем,
Йүгереп кенә етер ер түгел
(Это не место, где бы пел
соловей,
Нет простора песням его.
Кручинюсь, но что поделаешь,
Не добегу — [родная земля]
очень далеко).

Яйыҡ ҡына һыуының буйында
Шаулай ғына бейек ҡамышы.
Ғашиҡлыҡтың хәле мөшкөл икән,
Һарғайта ла мине һағышы...
(На берегу тихого Яика
(р.Урала. – Г.К.)
Шумят высокие камыши.
Нелегки любовные страдания,
Сохну я от грусти и тоски…).

(Подстрочный перевод).

Читая такие образцы фольклора, нельзя не увидеть прогрессивный характер взглядов собирателя их, любовь к народу, уважительное отношение к его духовному богатству и языку.

Мартиниан Иванов – переводчик

Стремясь усовершенствовать старый письменный язык тюрки, осуществить качественные изменения в литературе, башкирские творческие деятели данного времени не замыкались в рамках родного языка и фольклора. Они обращали внимание и на духовное богатство народов Востока и Запада, в первую очередь – на прогрессивную русскую литературу. Их привлекали, прежде всего, ее демократический дух, совершенство и живость языка. Они выражали свое отношение к этому, переводя доступные широким народным массам и по содержанию, и по форме произведения [12, с.314]. В этом плане большую активность проявил М.Иванов. Он перевел на русский язык довольно большое сказание «Еда кочевника» («Бадвам ашы») и на тюркский язык рассказ «Оронт» и повесть «Иван Костин» русского писателя В.Панаева, трагедию «Вольдемар» В.Печерина, а также 17 басен И.А.Крылова, И.Дмитриева, Эзопа и И.Хемницера и поместил их в своей хрестоматии [24].
Большинство басен принадлежит перу великого мастера эзопова языка И.Крылова. Вот, к примеру, басня «Маска и Лисица» («Һүрәт һәм төлкө»), в основе которой лежит сюжет произведения Эзопа. Когда Ишак усердно облизывал блестящее, как золото, место в зеркале, подошла к нему Лисица. Посмотрев на отражение Ишака в зеркале, сказала: «Ай-вай, оказывается, эта голова довольно-таки хорошая, большая, но жалко, что внутри нет мозгов» и ушла своей дорогой. В конце переводчик в вопросительно-утвердительной форме выводит мораль басни: «Эй, безмозглые начальники, неправда ли, вы похожи на это отражение-маску?!» («Эй, мейеһеҙ түрәләр, һеҙҙең был һүрәткә оҡшауығыҙ дөрөҫ түгелме?!»). Почти все переведенные произведения, таким образом, являются творческими плодами дидактического характера, отражающими просветительские взгляды.
Яркий тому пример рассказ «Оронт», помещенный в разделе «Задача» грамматики татарского языка ученого-педагога «для упражнения в переводе» (в учебном пособии его название не дано [23, с.331–341]. Очень замкнутый человек по имени Оронт ни с кем не общается, никому не помогает, не дает советы, живет по принципу «не вмешиваться», «нет дела до других». Этот мужчина, действующий с суждением «Самое главное в жизни – золотая середина», страшно боится как бедности, так и богатства, но считает себя очень умным человеком. Переведя такой рассказ, создавший образ странного человека, М.Иванов ясно показывает свое критическое отношение к такому опасному для общества явлению, как равнодушие, беспечность, пассивная позиция в жизни, призывает народ быть активным в жизни, не брать пример с таких странных людей.
У переводных произведений, помещенных в книге М.Иванова, довольно широкая идейно-тематическая и проблематическая сфера. Скажем, трагедия профессора-филолога, поэта В.С.Печерина «Вольдемар» (1833–1834) проникнута пафосом бунтарской борьбы против старых обычаев и порядков, идеей разрушения старого мира до основания.
Причину своего обращения к русской литературе переводчик объясняет тем, что не нашел в творчестве восточных, в том числе башкирских и татарских писателей, таких произведений, язык которых был бы понятен простым читателям. В литературно-художественном отношении переводы М.Иванова не претендуют на высокий уровень. Особенно это касается басен: стихотворная форма их не сохранена, содержание пересказывается языком прозы. С одной стороны, это можно объяснить отсутствием поэтического таланта у переводчика, но, с другой, для него и не обязательно было сохранение художественной формы басен, главное – идея, заложенная в содержании. Как педагог, поборник просвещения, М.Иванов особое значение придает нравственному воспитанию и при отборе произведений для перевода старается исходить из своих общественных, этических и эстетических взглядов. Ярко свидетельствует об этом и переведенная им небольшая повесть В.И.Панаева «Иван Костин» (1829), в которой идет речь о деспотизме, самоуправстве и корыстолюбии сельского писаря, типичного представителя царской администрации, и о гуманном поступке бедного крестьянского парня Ивана, отдавшем все свои деньги, заработанные в течение пяти лет тяжким трудом, сестре для выкупа ее мужа, занесенного писарем в отместку его шурину – Ивану в список рекрутов, из солдатчины и тем самым навсегда потерял надежду на совместную счастливую жизнь с любимой Дуней: на ней против ее воли женился писарь и увез в другую деревню.
Судя по содержанию повести, В.И.Панаев довольно ярко и реалистично осветил тяжелую жизнь крестьян в условиях крепостной кабалы. В ней поднимаются проблемы социальной несправедливости в обществе, умственного и нравственного воспитания народа. Именно злодейство, самоуправство и корыстолюбие сельского писаря, представителя царской администрации, невежество, элементарное незнание своих прав любящих друг друга крестьянского парня и девушки приводят их к невозможности совместной счастливой жизни. Однако из событий социального плана писатель еще не мог перейти к подобающим художественным обобщениям. Сводя суть поставленных и освещенных проблем к просветительскому руслу, причину драматической судьбы главных героев он объясняет лишь их безграмотностью, отсутствием должного воспитания. А есть ли для этого у них необходимые условия, возможности – эта сторона вопроса в произведении остается открытой.
Одним словом, повесть «Иван Костин» является произведением народно-демократического характера, созданным на основе принципов просветительского реализма, когда вопрос о жизни и судьбе российского крепостного крестьянства только начал становиться объектом художественного исследования. Это значит, что с первых же дней своего зарождения новая башкирская литература проявляла интерес к демократической тематике, усиливающимся в русском обществе народно-демократическим, реалистическим тенденциям. С этой точки зрения литературные переводы кумрук-табынского башкира М.Иванова представляют огромный интерес не только как факты башкирской, но и общероссийской литературной жизни той эпохи, показывающие процесс вливания башкирского искусства слова в ее народно-демократическое русло [13, с.19].
Во 2-й части своей хрестоматии М.Иванов приводит образцы «книжного» (письменного) языка. Они представлены в основном произведениями восточной литературы. В разделе прозы помещены отрывки из сочинений историко-литературного характера, рассказы о царях и ханах, а также образцы писем. Раздел поэзии же составлен в целом из фрагментов произведений поэтов-классиков Востока, в частности, Алишера Навои.
Обозревая жизненний путь и творческую деятельность Мартиниана Иванова, можно сказать, что в его трудах отразились тенденции общественно-политических, этических и эстетических взглядов периода появления в башкирском крае первых ростков капитализма. Они носили просветительский характер, что в первую очередь выразилось в осуждении отсталости в области духовной культуры, в стремлении к новому философскому, этическому, педагогическому, художественно-эстетическому, языковому самосознанию.

1 По всей вероятности, здесь по вине издательства или самого автора допущена ошибка. Указанный в грамматике М.Иванова языковед Г.Гальфин – это никто иной, как толмач Сагит Хальфин (1732–1785), издавший в 1785 году свой труд «Татарский словарь и краткая татарская грамматика в пользу обучающихся в казанских гимназиях юношества татарскому языку». Это столь необходимое для того времени учебное пособие получило довольно широкое распространение. Оно было разослано в губернские пограничные управления для переводчиков, в министерство иностранных дел, в школы для солдатских детей и гимназии.

2 Эта ода до 80-х годов ХХ века считалась творением М.И.Уметбаева. Однако, как свидетельствуют обнаруженные в это время архивные материалы, он лишь переписал его с одной рукописи 22 нояб­ря 1875 года, назвав его «О Мартиниане Иванове» [2].

Литература

1. Аксаков С.Т. Собр. соч. В 4-х томах. Т.1 / Вст. статья, подготовка текста и примечаний С.Машинского. – М.: Изд-во Художественная литература, 1955. – 640 с.
2. Архив географического общества РФ. Разряд 53, on.1, №1.
3. Башкирия в русской литературе, в шести томах. Том второй / Предисловие, биографические справки, комментарии и библиография М.М.Рахимкулова. – Уфа: Башк.кн. изд-во, 1990. – 432 с.
4. Башкирская энциклопедия. В 7 т. Т.2: В–Ж. / Гл. редактор М.А.Ильгамов. – Уфа: Башкирская энциклопедия, 2006. – 624 с.
5. Башкирская энциклопедия. В 7 т. Т.3: З–К. / Гл. ред. М.А.Ильгамов. – Уфа: Башк. энцикл., 2007. – 672 с.
6. Валиди Тоган А.-З. История башкир / Перевод с турецк. А.М.Юл­дашбаева; авт. вступ. статей А.М.Юл­дашбаев. – Уфа: Китап, 2010. – 352 с.
7. Вильданов А.Х., Кунафин Г.С. Башкирские просветители-демократы XIX века / Отв. редактор Г.Б.Хусаинов. – М.: Наука, 1981. – 256 с.
8. Государственный архив Оренбург­ской обл. Ф.6, оп.5, ед. хр. 10485,
9. Григорьев В.В. Библиография // Санкт-Петербургские ведомости. – 1847. 18 апреля. – №85.
10. История башкирского народа: в 7 т. Т.3 / Гл. ред. М.М.Кульшарипов. – Уфа: Гилем, 2011. – 476 с.
11. Кононов А.Н. История изуче­ния тюркских языков в России. Дооктябрьский период. – Л.: Наука, 1972. – 272 с.
12. Кунафин Г.С. Башкирские про­светители // История башкирского народа. В 7 т. Т.IV/ Гл. ред. М.М.Кульша­рипов. – СПб: Наука, 2011. – 340 с.
13. Кунафин Г.С. Культура Баш­кортостана и башкирская литература Х1Х – начала ХХ века. – Уфа: Китап, 2006. – 280 с.
14. Мартиниан Иванов – видный представитель башкирского просве­тительства первой половины Х1Х века // Языки и литература в поли­культурном пространстве: современное состояние и перспективы развития. Сборник материалов международной научно-практической конференции, посвященной 85-летию доктора филологических наук, профессора, академика АН РБ М.В.Зайнуллина (г.Уфа, 25 ноября 2020 г. – Уфа: РИЦ БашГУ, 2020. – С.242–247.
15. Ҡунафин Ғ.С. Башҡорт мәғри­фәтселек әҙәбиәте (Башкирская про­светительская литература). – Өфө: Китап, 2019. – 536 б.
16. Ҡунафин Ғ.С. XIX быуат башҡорт әҙәбиәте (Башкирская литература XIX века). – Өфө: Китап, 2010. – 408 б.
17. Краткий очерк истории Орен­бургского Неплюевского кадетского корпуса. – Оренбург, 1913. – 32 с.
18. Научный архив Уфимского исследовательского центра РАН. Ф.22, оп.1, дело 1.
19. Отечественные записки. Учено-литературный журнал, издаваемый Андреем Краевским, на 1842 год. Том ХХV. – СПб., 1842.
20. Пушкин А.С. Полн. собр. соч. Переписка. Т. 16 / Ред. комитет: М.Горький, Д.Д.Благой, С.М.Бонди и др. – Л.: Изд-во АН СССР, 1949. – 504 с.
21. Российский государственный военно-исторический архив. Ф.1754, оп.1, ед. хр. 37; ед. хр. 51; ед. хр. 124.
22. Рычков П.И. История Оренбург­ская (1730–1750). – Оренбург, 1896. – 102 с.
23. Татарская грамматика, состав­ленная Мартинианом Ивановым. – Казань, 1842. – 341 с.
24. Татарская хрестоматия, состав­ленная Мартинианом Ивановым. – Казань, 1842. – 182 с.
25. Федоров А.М. Степь сказалась / Подготовка текста, предисловие и комментарии М.Г.Рахимкулова. – Уфа: Башкирское кн.изд-во, 1981. – 272 с.