ВЕРА БЫЛА И БУДЕТ ДУХОВНОЙ ОПОРОЙ НАРОДА

– Для каждого человека важны его истоки, его атайсал – малая родина. Я родился в башкирской деревне Туктубаево, что в Челя­бинской области, известной в округе больше под названием Табын. «В начале жизни школу помню я…», – писал Александр Пушкин, вспоминая лицейскую пору своего детства. У меня это выражено даже еще больше, поскольку мои родители были учителями. Отец, фронтовик, вел уроки физкультуры. Мама препо­давала русский язык, а еще была директором школы, на тот момент – семилетней.
Дома, естественно, все раз­го­воры в основном велись о школе. И в первый класс я пошел в шесть лет, как и моя сестра, которая была на год старше меня. Детский садик, как таковой, в деревне отсутствовал, и мы все время крутились в школьном дворе, поэтому родители здраво рассудили: пусть дети лучше раньше начнут учиться, хотя бы будут при нас. Деревня, сельская школа, учительская семья – это главные вехи моего становления. И бьющие рефреном воспитывающие слова: «Вы дети учителей, а значит, во всем должны быть примером!»
Далее средняя школа и истфак пединститута, поскольку еще в школе учитель истории Файзулла Ахмадуллович Арсланов увлек меня этим предметом. После получения диплома – комсомольская, партийная, советская работа. Потом окунулся с головой в журналистику, возглавлял городскую газету. Большой импульс в жизни дала учеба в Новосибирской высшей партийной школе, на отделении журналистики. Заинтересовался наукой, сдал кандидатский минимум, защитил диссертацию. Девять лет трудился директором центра занятости, шесть лет – заместителем главы администрации района. Каждая из этих ступеней давала бесценный опыт, открывая новые грани в раскрытии мира, в понимании человека и человечества, а это главное для каждого, кто берется за перо.

– Рашид Шавкатович, ваши первые шаги в литературу в качестве писателя? Какие произведения уже увидели свет? О чем они?

– Все началось с работы в газете. Журналистика – это, прежде всего, наука человековедения. Очерки, расскази – первые плоды моего писательского творчества. Дебютная книга «Табын – моя малая родина» историко-краеведческого характера, она об Аргаяшском районе и родной деревне. Затем последовали научные монографии «Красная звезда против полумесяца» (взаимоотношения власти и ислама в советский период на Урале); «Неизвестная депортация» (выселение неугодных власти людей из районов вокруг секретного химкомбината «Маяк» в 1948 году); «Кунашакское дело или дело №5339» (уничтожение мулл в 1937–1938 гг.); «История одной жизни» (о Галее Сафарове, земляке Хафиза Кушаева, он десять лет пробыл на Колыме).
Как видно даже из названий книг, будучи научными, созданными на документальной основе, они несут на себе печать публицистики. Действительно, во мне соединились историк и журналист, что помогает писать книги живым языком, но в то же время на документальной основе, сохраняя научность. Заметил, что людей такой подход очень привлекает. Особенно хорошо это было видно на примере моей последней художественно-документальной повести «Долгая и длинная дорога к свету» – «Яҡ­тылыҡҡа оҙон-оҙаҡ юл» об истории пешего хаджа в 1933–1934 го­дах одиннадцатилетней девочки Ханифы вместе со слепым отцом-ишаном Мингажетдином... А так у меня увидели свет четырнадцать книг, включая научные монографии.

– Япон-мулла – это историческая личность. Скажите, почему вы решили заняться исследованием биографии своего, не побоюсь этого слова, легендарного земляка, более того, переложить ее в художественное русло?

– Я всегда берусь за темы, пишу о людях, которые вызывают неподдельный интерес и находят отклик в моем сердце. Именно в этом случае книга, скажем так, получается. Как, например случилось с «Неизвестной депортацией»: о том, как в 1948 году из Кыштыма выслали моего деда только за то, что он в 1931 году был раскулачен, а потом три года провел в сталинских лагерях.
«Япон-мулла, или Тяжкий путь имама» сначала также родился в моем сердце. Не очень близко, но я его знал, поэтому и возникло чувство, что обязан о нем написать. История – это река времени, очень текучая и быстрая, все уходит, а ведь живы еще люди, знавшие имама Курбангалиева, здравствуют его родственники. И для автора важно чувство, что только он может написать о герое и больше никто другой. Ему надо утвердиться в этом мнении. Эту мысль, конечно, кто-то может посчитать бахвальством, но, поверьте, иначе невозможно заставить себя сесть за стол и начать писать.

– Что в романе является художественным вымыслом? Или вы старались максимально следовать исторический линии?

– В основе романа – архивные документы, публикации историков.Здесь отдельно выделю доктора наук Айслу Билаловну Юнусову. Некоторые диалоги героя, например, с белыми генералами, докумен­тально подтверждены. Историческая достоверность – это как некий каркас, на котором автор средствами художественного вымысла выс­траивает образ героя. Художественный вымысел в романе, несомненно, присутствует, но он абсолютно органичный. Знание жизни главного героя не позволяет злоупотреблять вымыслом сверх меры.
Биография Курбангалиева и без того полна таких драматических моментов, перед которыми отступает любая фантазия автора. Надо только глубоко и кропотливо исследовать жизнь своего героя. Неслучайно я назвал роман исследованием. Так, наверное, можно сказать о каждом, кто проживает земную жизнь. Не зря же сказано, «в каждой человеческой могиле зарыта всемирная история». Мне очень нравится эта цитата.

– Вы были комсомольским, партийным функционером. Обе организации – Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодежи (ВЛКСМ) и Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС) – были ярыми противниками религии, считая ее опиумом для народа. Сегодня вы придерживаетесь противоположной точки зрения. Какая трансформация должна произойти в сознании, жизни человека, чтобы он вернулся к своим истокам?

– Думаю, не стоит отношение к религии партийно-советского аппарата, коммунистов сводить к одному отрицательному знаменателю. Оно было отличным не только в отдельные исторические периоды, но и в различных регионах. Да, были фанатики-ниспровергатели, крушившие и церкви, и мечети, и синагоги. И отношение к вере во Всевышнего в нашей стране имеет различные периоды: сталинская «безбожная пятилетка» с репрессиями священнослужителей, ослабление давления в годы войны, затем хрущевское наступление.
Но, сравните, сколько лет коммунистической идеологии, максимум с середины XIX века, а история религий насчитывает тысячелетия! То есть более прочная укорененность в человеческом сознании. И поэтому отрицание веры в Бога у многих коммунистов, партаппаратчиков было поверхностным, формальным, особенно в среде башкир, татар, узбеков, таджиков и других мусульманских народов. Потому что история ислама для них намного продолжительнее, чем православие для русских. И сохранение религии для них напрямую было связано со сбережением своей идентичности и корней в государстве, где они составляли мень­шинство. И многие годы преобладало двойственное сознание: на соб­раниях говорим одно, а дома – другое. На бытовом уровне, в воспитании детей догматы мусульманской веры присутствовали всегда как некая «прошивка», если говорить современным языком. Это было характерно и для меня.
В хрущевский период в учительской семье без огласки, а потом в ­70-е годы редко, но открыто дома проводились аяты, хотя мама была коммунистом, директором школы, затем и медучилища. Я уже не говорю о Средней Азии, Северном Кавказе, где ислам фактически все годы существовал параллельно с советской властью. Поэтому лично у меня переход на осмысление роли религии по-новому не был болезненным.

– Вы один из героев романа, который встречался в жизни с Япон-муллой. Какие ваши впечатления не вошли в роман?

– Скорее, это авторский голос в самом начале, призванный что-то объяснить, что-то обосновать перед читателем. Япон-мулла был огромным духовным авторитетом в Челябинске и одноименной области. Правда, не все это понимали. Советский период его жизни пришелся на годы глухого безвременья, духовного обнищания народа.
Имаму Мухамед-Габдулхаю было неимоверно трудно разбивать этот панцирь безверия, сковавший души людей. Курбангалиев испытывал и большие материальные трудности, от него многие отворачивались, его не понимали даже некоторые близкие родственники. Вот это может в меньшей степени вошло в роман. Праведникам, несущим слово истины, возможно, всегда было трудно.

– Вы подошли к своему детищу не только как писатель, но и как историк. Что особенно вас взволновало в судьбе своего героя? Какие уроки из этой неординарной человеческой истории можем сделать мы, живущие в сегодняшнем дне?

– Род Курбангалиевых десятилетиями предавался преследованиям и незаслуженному забвению, я бы назвал, вытравливанию из истории и памяти народа. А ведь Габдул-Хаким Курбангалиев был духовным наставником Зайнуллы Расулева, по известному выражению академика Василия Бартольда, «духовного короля своего народа». Мухамед-Габдулхай стал ярким представителем башкирского национального движения, религиозной мысли башкир.
К великому сожалению, за семьдесят лет господства коммунистической идеологии в стране полностью исказили только начавшиеся формироваться к началу ХХ века национальное самосознание и общественную мысль башкир. История народа писалась уже по советским идеологическим колодкам. В ней не находилось места людям, которые мыслили иначе. И еще страшнее, что новая власть безжалостно уничтожала молодую поросль башкирской национальной элиты – политической, религиозной, культурной. «Пусть поднимают голову – легче рубить...» Это одно из самых тягчайших сталинских преступлений – уничтожение национальных элит (башкирской, казахской, якутской и других).
Потерю своих духовных лидеров башкирская нация чувствовала десятилетиями. И только сегодня очень медленно восстанавливается этот зияющий провал. Я постарался представить в романе всю незаурядность одной из таких величин башкирской элиты, как Мухамед-Габдулхай Курбангалиев, который мог разговаривать и с премьер-министрами, и с генералами, и с партийными вождями. Вдумайтесь только, как один человек смог укоренить ислам в Японии, в стране с древнейшей культурой, мононациональной и практически моноконфессиональной.
Незаурядность Курбангалиевых видна во всем. В маленькой деревне они основали медресе, в скором времени получившее известность в Челябинском уезде и за его пределами. Мухамед-Габдулхай был имамом Петроградской соборной мечети, его брат Харун проявил себя как блестящий командир. В целом можно говорить о сотне имамов, вышедших из этого знаменитого рода.
И потомки тоже проявили себя людьми, от которых исходила энергия, инициатива. Я долгое время работал в партийных и советских органах вместе с Альбертом Киреевым, племянником Япон-муллы. Это был творческий, энергичный, что называется, «человек-мотор». То же самое можно сказать про аргаяшцев – Карию Зиннурову, Альберта Шарафутдинова, Эмму Юнусову из Учалов, Шакаевых из Красноармейского района.
Какие уроки можем извлечь? Необходимо взращивать, не побоюсь этого слова, пестовать и беречь национальную элиту. В ней будущее любой нации, в том числе и башкирской. Что бы мы ни говорили о роли народных масс, но выразителем ее интересов и мотором прогрессивного движения вперед являются, прежде всего, элиты.

– Роман пропитан чувством любви главного героя к своей родине, родному языку. В самых сложных ситуациях ему помогала выстоять вера во Всевышнего. Почему вы считаете это важным?

– Мухамед-Габдулхай был плоть от плоти из башкирского народа. И потому он, как и его отец Габидулла-ишан, всегда и везде отстаивал свою идентичность, родной язык и веру. Ислам для башкир со времени его принятия стал духовной опорой, а в годы векового угнетения одной из редких свободных ниш, где они могли сохранить себя как народ и свое духовное начало. И потому, как писал исследователь-этнограф Михаил Лоссиевский: «Не было башкирской деревни, где не имелась мечеть». Ислам, как духовная скрепа, объединял башкир.
Пример трудного жизненного пути Курбангалиева убеждает, что именно вера была стержнем в этом удивительном человеке, именно она сохранила его и помогла ему сберечь для своих соплеменников истончившуюся донельзя в советский период нить Имана (Веры) для поколений 1960–70-х, чтобы передать ее нынешнему. По большому счету мы унаследовали это духовное богатство. И наша задача сохранить и развивать его дальше для детей наших детей, внуков-правнуков.