Повесть «Кленовые листья». Часть 4

Предыдущие главы повести можно прочитать по следующим ссылкам:

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ истории

ВТОРАЯ ЧАСТЬ истории

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ истории

Все стало ясно: отец бросил маму Расиму и ушёл к маме Свете. Альмира всю ночь проплакала, а Марк просидел на кухне. Утром он пошёл к матери один, вернулся с трясущимися руками и бутылкой водки. Весь день пьяный провалялся дома, его рвало, из глаз текли слезы. Рядом стояла маленькая Ксюша и вытирала папино лицо полотенцем. Альмира, кусая губы, молча смотрела на несчастного мужа. На следующий день она усадила его перед собой, налила кружку травяного отвара и сказала, что очень его любит и они должны беречь друг друга, потому что жизнь продолжается. У них красивая и здоровая девочка, и никого, кроме папы с мамой, у неё нет. Только пить водку больше не нужно, ее пьют слабые и безвольные, а он у неё – сильный, и не стоят их слез предатели-родители, потерявшие человеческий облик и стыд... Марк виновато улыбался и теребил рукав своей рубашки. Ему было неудобно и плохо.

В их уютной квартирке поселилась невидимая глазу боль, которая тихонечко грызла их несчастные души, наполняла слезами печальные глаза Альмиры, сделала Марка угрюмым. Он стал задумчивым и грустным, часто задерживался на работе и долго бродил один вечерами по улицам. Альмира беспокоилась за него, потому что муж ничего не слышал и боялся машин. И совсем скоро темным вечером он попал под трамвай, который сигналил так громко, что во всех близлежащих домах испуганные люди открыли окна. Папу похоронили, они с мамой уехали в Москву…

Ксения посмотрела на Шауру Вильдановну. Это все, что она знает о том, что случилось в их семье, и почему она лет двадцать уже не была в родном городе. А она помнит его улочки, иногда город ей снится по ночам. Просыпаясь, Ксения долго перебирает смыслы своих снов. Ей так хочется в парк, где они любили гулять вместе: она, мама и папа. Ксения снова посмотрела на Шауру Вильдановну, и ее лучистые глаза засветились. Самым неожиданным для неё стало то, что она не знала о существовании тети и братьев, сестрички. В семье деда Вильдана никогда не говорили о них. Мама замуж не вышла, она любит папу, и то, что теперь Ксения не одна в этом огромном мире, ее радует больше всего.

Они долго разглядывали фотографии рослых и красивых ребят, которые Шаура привезла с собой, а с Нэркэс Ксения нашла общие черты и очень обрадовалась.

Раздался звонок в дверь. Ксения встала, сказав, что ей, скорее всего, привезли отчеты, которые срочно нужно было переделать. Видимо, не стали дожидаться понедельника.

– Шаура Вильдановна, Вы пока мои фотоальбомы посмотрите, а я переговорю с ребятами и подойду, – Ксения положила на журнальный столик кипу толстых альбомов в блестящих обложках. – Я очень часто их просматриваю, особенно детские фотографии. Я на них такая смешная!

Шаура открыла альбом, и на неё глянуло красивое лицо Расимы Шамилевны с крохотной внучкой на руках, а рядом улыбался папа. Они были счастливы тогда. Да, были счастливы... Шаура закрыла альбом и задумалась. Перед глазами встали старая и больная Расима Шамилевна, еле дышащий отец в постели. Сердце ее встрепенулось, но она сразу успокоила себя тем, что мобильный молчал. Значит, дома все спокойно, потому что Фарит непременно позвонил бы ей. Мыслями она была там, в той далекой квартире, где ждали ее возвращения отец и Расима Шамилевна. Шаура знала, что они ее ждут, и снова перевела свой взгляд на фотографию улыбающейся Расимы Шамилевны…

Часть 4

Расима, действительно, ждала возвращения Шауры, ждала хороших новостей о своих детях. Она то плакала, то, прижав руки к груди, тихо молилась. Настороженно прислушивалась к дыханию мужа и каждый раз, когда наступала пауза между его вдохами, замирала, от страха у неё холодели руки и ноги. Она молила Бога, чтобы Вильдан выздоровел. Расима как огня боялась одиночества, она уже не представляла свою жизнь без этого человека, который принёс ей и счастье, и горе, сделал больной и никчемной. Но она его простила, потому что любила и любит до сих пор. Ей не хотелось ворошить прошлое, но воспоминания оживали, как только она закрывала глаза...

Когда Вильдан сказал ей, что уходит к Свете, Расима первый раз в своей жизни потеряла сознание. Очнулась от боли – Вильдан с круглыми от страха глазами тряс ее как тряпичную куклу и хлестал по лицу. Она сидела на полу, прислонившись к стене и уставившись на собирающего чемоданы мужа. Наконец муж громко хлопнул дверью, она осталась одна. Тупо ныл затылок, в глазах дрожала мутная пелена. Ей все еще казалось, что это какой-то дурной сон – и только. Расима сначала не поверила его словам, потому что они не умещались ни в какие рамки приличия и стыда. Как? Не может быть! А дети? Альмира?

У неё впервые за последние годы сжалось сердце, вспомнив дочь. Судьба была милостива к ее девочке, она встретила хорошего и доброго парня, создала семью и родила здорового ребёнка. Расима вспомнила, как с тревогой и надеждой они с Вильданом ждали, когда заговорит Ксюша. Когда внучка сказала своё первое слово, ревели как дети. Как это можно было забыть! Он же отец! Он же дедушка! Как же можно вот так, безответственно, пойти на поводу похоти и сотворить такое? Он же взрослый и серьезный человек! Почему не подумал о детишках, и без того обиженных Богом?

Мысли, как осы, пронзали ее сердце, она задыхалась от страха за дочку, проклинала подлую Свету. Ей стало страшно обидно за себя. За что же такое ей? За что? В груди словно застыл тяжелый камень, она хотела заплакать, но слезы пропали. Вдруг словно ударили по голове – она вспомнила презрительные слова сумасшедшей Аглаи, остановившей ее на лестнице перед своим отъездом.

– Милочка, я это обязана высказать Вам в лицо, а не в Вашу спину, – процедила она тогда сквозь зубы. – Вы, не имея на то никакого морального права, разрушили замечательную семью.

Аглая говорила медленно, театрально выдерживая паузу. Опешившей от неожиданности Расиме стало страшно, у нее потемнело перед глазами. Судорожно вцепившись в перила, чтобы не упасть, она задрожала всем телом и почувствовала, как заволновался, толкаясь крохотными ножками, ее малыш. Ей хотелось оттолкнуть артистку, закричать, затопать ногами и не слышать ее дикого бреда, но она застыла как истукан. Слова соседки застучали в висках, и она чуть не потеряла сознание: Расима – страшная грешница, потому что в корне блуда виновата только презренная женщина, а она таковая и есть. И пусть она молится, искупает, как может, свою вину, не то ее постигнет страшная Божья кара. Расима ещё вспомнит ее слова, вспомнит, но будет поздно! И пусть знает, что Бог почему-то вразумляет грешников через слезы и горе собственных детей.

Старуха была похожа на ведьму, а перепуганная Расима даже не знала, что ответить. Аглая, ещё раз окинув ее надменным взглядом, сказала, что она ее презирает. Затем, гордо подняв голову в шляпке с ужасным бантом, простучала мимо неё, дрожащей от страха, на своих высоченных шпильках.

Расима вспомнила ее колючий и пронзительный, как у колдуньи, взгляд, пророческие слова. Вскочила, как ужаленная, но закружилась голова, и она упала на колени. Прижав трясущиеся руки к груди и задыхаясь в собственных слезах, тихо застонала:

– Господи! Господи! Прости меня! Прости меня, прошу тебя! Дай сил моей девочке пережить эту беду, прошу тебя, дай ей сил!

Она зарыдала. Расима, покинутая всеми, как сумасшедшая ползала по пустым комнатам, стучалась головой о стены, рвала на себе уже седеющие волосы и выла, словно попавшая в западню волчица. Она снова потеряла сознание. Когда очнулась, ей показалось, что на неё со строгих фотографий с укором смотрят родители Вильдана. Ей стало неудобно, она тяжело поднялась, собрала всклокоченные волосы в пучок и, шатаясь, пошла на кухню – жить дальше.

Иногда ей казалось, что все происходящее с ней – это чья-то чужая, а неё ее жизнь. Все вокруг – какой-то тяжёлый, жуткий, бесконечный сон, который каждую ночь, с силой вдавливая ее голову в подушку, душит и душит, словно дожидаясь, что она, наконец, в одно прекрасное утро не проснётся и отправится вслед за сватом Семеном. Она каждое утро с потухшими глазами уходила на работу, пугала отрешенным видом девочек из отдела и возвращалась в свое жилье, где ее никто не ждал, поздно ночью. Сердце разрывалось на части, и только цифры, отвлекая от дикой яви, ещё как-то удерживали ее в этой вдруг перевернувшейся вверх дном жизни.

Расима боялась идти в пустой дом, боялась себя, спрятала все ножи и ножницы. Начала ходить в мечеть рядом, раздавала милостыню, стала здороваться со старушками у подъезда, и они ее искренне жалели.

Она заболела – резко подскакивало давление, сдавливая и без того набухшую от разных мыслей голову. Ее без конца увозила «скорая», бесконечные капельницы и болезненные уколы возвращали из полузабытья в жизнь – в реальную и ужасную, в которой она была одна как перст. Потянулись годы в одиночестве. Муж жил с другой и был счастлив, Альмира забрала внучку и уехала в Москву.

Когда случился первый инсульт, старушки у подъезда, не дождавшись Расимы, в субботний день непременно отправляющейся в мечеть, вызвали «скорую». Она пришла в себя уже в больнице. У ее койки стояла Шаура Вильдановна, как две капли воды похожая на мужа, и она поняла сразу, что лечащий врач – ненавистная дочка ее ненавистной соперницы. Врач ничего не заподозрила, была приветлива, называла ее по имени-отчеству и обнадежила, что она обязательно встанет на ноги.

После выписки Расиме дали инвалидность. Она написала письмо Альмире, но дочь не ответила. Часто навещали девчонки из министерства. В такие моменты она оживала, помогала советами, просматривала их отчеты и исправляла ошибки. Расима цеплялась за жизнь как могла, лечилась, проходила курсы реабилитации, заново училась ходить и разговаривать.

Целых три года она, больная и глубоко несчастная, прожила в этой квартире. Перестала ухаживать за собой, стала набирать вес, уже не влезала в свои наряды и в конце концов превратилась в большую и рыхлую одинокую женщину, уныло бродящую по комнатам пустой квартиры. Но однажды неожиданно в субботнее утро, когда она собиралась в мечеть, в замочной скважине заскрежетал ключ. В дверном проёме, как вкопанный, стоял Вильдан со своими чемоданами...

Шаура задумчиво провела пальцами по фото, словно смахивая невидимую пыль, и перевела взгляд с Расимы Шамилевны на отца. Счастливый и красивый, с седыми прядями на висках, он радостно обнимал жену с внучкой и улыбался. Отец, отец... Шаура вздохнула. Ну почему сильные и крепкие, как дубы, мужчины оказываются вдруг бессильными перед сладкими чарами хитрых разлучниц, слепо идут за ними, не думая ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем? Сколько разбитых сердец, женских и детских слез оставляют они за собой... Душевные раны тех, кого они предали, перерастают затем в болезни, инсульты и инфаркты – Шаура знает об этом на собственном опыте. И мама ее, и свекровь ещё могли жить да радовать близких, увидеть даже правнуков, если бы их жизнь сложилась по-другому. Если бы... А ведь редко кому это предательство приносит счастье. Выброшенных на улицу, словно ненужный хлам, хоть пруд пруди. Ее отца Света выпроводила обратно. Жизнь полна таких примеров, но никто почему-то не хочет учиться на чужих ошибках, не желает вовремя остановиться у роковой черты. Никто! Шауре стало грустно...

– Шаура Вильдановна! Ну и как я Вам в своём древнем младенчестве? –Шаура вздрогнула от неожиданного веселого голоса Ксении рядом. – Мама как-то сказала, что я похожа на бабушку Расиму, а мне кажется, что не очень. Пойдём на кухню, ребята торт принесли, чай попьём.

Скоро вернулась Альмира. Они снова пили чай и вспоминали город, который очень изменился за эти годы, стал красивым. Им нужно непременно его увидеть самим! Шаура сказала Альмире, что она искренне рада тому, что, наконец, увидела свою сестру. Жизнь быстротечна, дети выросли, и им со своими заботами в этом бешеном мире будет не до них, родителей. А сестры – это родная кровь, нужно держаться вместе. Их отец, наделавший в жизни много ошибок, умирает, ему осталось жить совсем недолго. Расима Шамилевна больна, и у неё никого, кроме Шауры и Альмиры, нет. Немощная старость невинна, она по ту сторону добра и зла – безгрешна и чиста, как детская слеза. Старики ждут их возвращения, Альмира должна непременно поехать домой, простить и обнять этих несчастных людей, которые жестоко поплатились за свои ошибки.

В родном городе – огромная квартира, насквозь пропитанная запахом тлена и забвения, но в ней живет дух их великого деда, которого до сих пор помнят и уважают люди. Эта квартира – тоже святость, которую нужно беречь, ее нельзя отдавать в чужие руки. Альмиру и Ксению ждёт родной город, любимый парк, душа Марка, больные старики, их ждут Шаура и ее дети... Голос Шауры Вильдановны задрожал...

Альмира жестами что-то объяснила дочери. По лицу Ксении побежали слезы, и она медленно перевела жесты: нет, она не поедет. Пусть простит ее Шаура Вильдановна, но она не хочет возвращаться в прошлое, и это решение – окончательное.

Шаура не стала уговаривать Альмиру, это ее право. Каждый в ответе за свой выбор. Она лишь попросила фотографию улыбающейся Ксении за столом на совещании, которую видела в альбоме. Шаура не осталась ночевать, нужно было лететь домой. Там ее ждал отец, ждала Расима Шамилевна.

Из аэропорта она сразу поехала к отцу. Ему было лучше. Фарит шепнул, что Вильдану Гильмановичу вчера было очень плохо, он несколько раз терял сознание, сильно бредил и все время звал Шауру Вильдановну, но сегодня бодр как никогда. Хорошо поел, попросил почитать свежие газеты, долго говорил с женой, которая после плакала, даже пришлось дать успокоительное.

Шаура вошла к отцу. Он полулежал на высокой подушке и, увидев дочь, улыбнулся.

– Мой отец – как царь на троне, – Шаура села рядом. – Я вчера была занята и очень по тебе соскучилась.

– Ты летала к Альмире, – Вильдан Гильманович взял ее за руку. – Как там моя Принцесса? Как Ксюша?

Он все знал. Видимо, Расима Шамилевна не стерпела, проговорилась. Как они там? Хорошо. Альмира сегодня – столичный дизайнер, квартиры оформляет, и это у неё здорово получается. Ксения – бухгалтер, замуж ещё не вышла, стала красавицей. Шаура вынула из сумочки фото и показала отцу.

– На Расиму молодую похожа, – Вильдан Гильманович остановил свой взгляд на фотографии. – Бухгалтер – это хорошо, по нашим стопам пошла… С хлебом будет всегда, копеечка любит счёт и толковых бухгалтеров. Спасибо, Шаура...

Он вернул фото, посмотрел на дочь. Глаза его заблестели, но этот лихорадочный блеск и оживление не радовали Шауру. Ей стало не по себе, и она взяла отца за руку. Вильдан Гильманович попросил воды, сделал глоток. Он ждал ее и хочет поговорить…

Вильдан никогда не верил сказкам о том, что человек чувствует свой уход из этого мира, видит разные сны или знаки какие-то вдруг ни с того ни с сего дают о себе знать. И сейчас не верит. Сны не снятся, но знает, что пришло уже и его время. Сегодня он попросил прощения у жены – за все, что он сделал с ней. А перед ее матерью, видимо, придётся встать на колени на том свете. А Принцесса с Ксюшей – это отдельная печальная история в его непутёвой жизни. Он знает, что дочь никогда не простит его, потому что такое невозможно простить...

Отец говорил медленно, еле ворочая языком, останавливаясь, чтобы перевести тяжелое дыхание. Пусть только Шаура выслушает его, потому что он должен ей все это рассказать, должен…

* * *

Вильдан вернулся домой, потому что Света его выгнала как мальчишку. Идти было некуда, и он позвонил в дверь своей квартиры. Сначала не узнал свою жену с искривленным ртом и синими губами – изуродованную болезнью, располневшую. Поздоровался, прошёл в отцовский кабинет, сел в кресло и оглянулся по сторонам. Вот он и дома. Словно и не было этих трёх лет другой жизни в другой квартире, как будто он утром просто ушёл из этого кабинета на работу и вот, усталый и голодный, пришёл домой. Расима молча, шаркая еле двигающимися ногами, покормила его. Ему стало жаль ее и неудобно, но ничего ей не сказал. Жизнь потекла своим ходом...

Вильдан стал угрюмым и молчаливым. По утрам долго о чем-то размышлял, пил кофе, затем уходил на работу. Вечерами сидел на диване, уткнувшись в газеты и копаясь в прошлом. Он часто думал о том, что произошло, но в его душе не было ни капли раскаяния, потому что знал – если бы не ушёл тогда к Свете, сердце просто бы не выдержало, и он давно общался бы со сватом Семеном на том свете.

После того как их здоровый ребёнок стал инвалидом, Расима обвинила Вильдана в том, что муж нарушил их святую клятву и без конца проклинала тот день, когда встретила его и родила от него беду на всю оставшуюся жизнь. Вильдан жалел жену и молча переносил ее истерики. Но когда маленькая Альмира оставила открытым кран и затопила кухню, а она ее ударила, Вильдан возненавидел Расиму. Ее красивое лицо теперь казалось ему чудовищно-безобразным и гадким, а ее хрупкие руки, требующие после бесконечных дневных скандалов ночные ласки, стали напоминать ему извивающихся вокруг его шеи ядовитых змей. Он ее разлюбил и любил лишь свою несчастную Принцессу. Даже записался на курсы сурдопереводчиков, чтобы хоть как-то жить ее особенной жизнью.

Расима постепенно успокаивалась, но эта жестокая проверка их чувств и сил больным ребёнком была не в их пользу. Они стали почти чужими и жили сами по себе в этой огромной квартире, которая совсем опустела после того, как Альмиру отправили в спецшколу. Расима думала о своей загубленной жизни и наотрез отказалась от второго ребёнка. Шло время, она ожила, стала покупать, как и раньше, новые наряды и дорогие украшения, донимала мужа своей любовью и ревностью, о дочери вспоминала редко.

Вильдан жил словно в каком-то тумане – без веры, надежды, любви. До темноты засиживался на работе и не хотел идти домой к опостылевшей Расиме. Он был ещё молод, полон сил и желаний. Душа его выворачивалась наизнанку, когда видел счастливые лица тех, кто любил и был любим. Он умирал... И вдруг неожиданно появилась в его жизни Светлана – с глубокими, как омут, зелёными глазами. И он, как заколдованный, бросился в эту пучину, не думая ни о жене, ни о своей Принцессе, ни о Марке. Да, поступил подло, и он знает, что случившееся с ним после – это жестокая расплата за его греховную страсть.

Человек должен любить и быть любимым – природой так заложено, и ничего здесь не поделаешь. Он часто думал о своей жизни со Светой и о том, что она, поимев от него все, что можно было, выкинула вон из своей жизни как потрепанный старый рубль. Ему становилось больно и обидно. Но судьба подарила ему целых три года счастья. Он так хотел жить, любить и быть любимым! Именно этим обстоятельством оправдывал Вильдан свой роковой выбор, разрушивший в один миг жизнь дочери и превративший в инвалида его цветущую жену, и ему становилось легче.

После расставания со Светой мысли о поздней любви, которая затмила все на белом свете и просто свела его с ума, не отпускали его душу, хотя он упорно гнал их прочь. У него не получалось, и он страдал, как молодой и пылкий юноша, отвергнутый юной красавицей, потому что до безумия любил Свету. Вильдан был безмерно счастлив с ней и порой не верил своему счастью. Он задаривал ее шубами и украшениями, возил по санаториям, купил машину, сделал ремонт в квартире и регулярно платил за Ингу, которую отправили в хорошую коррекционную школу. Он даже, забыв свои седые годы, начал мечтать о сыне, но Света только кокетливо пожимала плечами и загадочно улыбалась.

Но все в этом мире, к сожалению, имеет свое начало и конец. Пришло время, и эта волшебная жизнь, полная сладких ночей и горячих объятий, неожиданно лопнула как мыльный пузырь. Вильдан каждый раз с содроганием вспоминает тот страшный день, который отнял у него позднее мужское счастье.

В то хмурое осеннее утро к нему снова в кабинет ворвалась Альмира с обезумевшими глазами. Из ее лихорадочных и спутанных жестов он понял, что Марк вчера попал под трамвай и умер только что в больнице. Вильдан похолодел, схватился за стол, и тут же, взяв себя в руки, попытался обнять свою бледную, как смерть, Принцессу. Широко раскрытые глаза дочери, полные отчаяния и ненависти, проткнули его словно шилом. У Вильдана больно кольнуло в груди, он отпустил ее. У его лица судорожно замелькали растопыренные пальцы несчастной Альмиры, он не успевал за ее жестами, еле улавливал обрывки перепутанных смыслов. Она его ненавидит, это он виноват во всем, это он отнял у нее и у ее дочки самое дорогое в этой жизни, что было у них, – любимого мужа и папочку! Она его проклинает и презирает, и у него больше нет дочки и внучки!.. Альмира наконец, остановилась, резко занесла руку и наотмашь, изо всех сил, ударила по ненавистному холёному лицу отца с трясущимися губами и растерянными глазами. Закрыла руками свои бледные губы и, громко всхлипнув, выбежала вон. Вильдан качнулся, но успел свалиться в кресло и нажать на кнопку вызова. Примчавшаяся за считанные минуты «скорая» вколола кучу уколов, ему стало легче, и в больницу он не поехал.

Марка похоронили рядом с отцом. Альмира не плакала и без конца прижимала к себе сразу повзрослевшую дочку. Ксения гладила ее руку и, заглядывая в грустные глаза матери, что-то говорила особенное, Вильдан не понимал жестов внучки. Света, как монумент, стояла в отдалении, была величественно-печальна с чёрным кружевным платочком и в чёрной ажурной шали, изящно наброшенной на корону из косы. Расимы не было – в очередной раз попала в больницу.

Вильдан незаметно посматривал на дочь. Она застыла, как каменная статуя, у входа на кладбище, и только ее руки, прижавшие к себе дочку, дрожали, как осенние листочки на ветру. Она, не мигая, смотрела на то, как мужчины, тихо переговариваясь между собой, устанавливали памятник и ограду. Наконец, начали расходиться. Вильдан подошёл к дочери, тронул за плечо, но, увидев ее остекленевший взгляд, опустил глаза. Взяв за руку Ксению, медленно побрел за уходящими, однако внучка выдернула ручку и дальше пошла одна. Остановившись, Вильдан спрятался за дерево – он боялся за дочь. А та, прислонившись к ограде, закрыла глаза, но не заплакала. Марк не любил ее плачущую и сильно расстраивался, когда голубые глаза любимой наполнялись слезами. Альмира поднесла к губам пальцы. Вильдан почти прочитал ее жесты: они скоро уедут далеко-далеко, и пусть Марк их не теряет. Ей даже показалось, что муж на фотографии улыбнулся, словно благословляя в дальнюю и трудную дорогу.

– Прощай, Марк, мы тебя будем помнить всегда. А Ксюшу я воспитаю умницей, как ты хотел, – ее пальцы замерли, и она, протянув руку через железные прутья, долго гладила фотографию любимого. После, не оглядываясь, прошла мимо отца, не заметив его.

Через сорок дней после похорон Света сказала Вильдану, чтобы Альмира как можно быстрее освободила квартиру Марка. Усадив его перед собой, красиво всплакнула, жеманно вытерла слезы и тихо заговорила, отводя глаза в сторону. Она безумно любит его и благодарна за все, но не может с ним больше жить – Вильдан напоминает ей эту трагедию, и он должен уйти. Немедленно.

Вильдан схватился за сердце. Взяв Свету за руки, пытался заглянуть в ее странно бегающие глаза, но она твердо сказала, что у них с этим жутким настоящим нет будущего. Собрав вещи, Вильдан ушёл обратно в свою квартиру. Скоро Света вышла замуж за бородатого мужчину, с которым Вильдан не раз лицом к лицу сталкивался на лестнице, приезжая из дальних командировок, и от этого ему стало ещё хуже. Вильдану было очень плохо и страшно обидно. Его, опытного финансиста, заместителя управляющего целым банком, за всю свою жизнь не совершившего ни одной роковой финансовой ошибки, как сопливого мальчишку обвела вокруг пальцев его любимая, оказавшаяся жадной и хитрой змеей.

Вильдан тосковал по ней, вспоминал ее неземные ласки и жаркий шёпот по ночам, плакал и ругал ее про себя последними словами. Паскудница, что ещё он скажет про неё! И он хорош! Вильдан копался в себе, терзая душу, пригоршнями глотал таблетки от сердца. Иногда он раскаивался и ругал уже себя последними словами. Да, не остановился, влюбился, не смог устоять, потому что сердце мужское просит ласки, как иссохшая душа – живой водички в жаркий день. Все ведь могло быть иначе, могло. Ну помечтал бы о Свете, обнимая ночами Расиму вместо неё, и успокоился бы. Нет, сама ведь позвонила, поманила пальцем, а он и побежал, как мальчишка, не подумав о дочери. Он страдал, потому что его предали, и сам стал иудой. Больше всего было плохо от того, что прошлое не вернуть. А самое страшное – не вернуть Марка. Хороший был парень, любил Альмиру и Ксюшу.

Альмира после ухода из квартиры Марка в родительский дом не вернулась. Она пришла к Расиме одна, оставив Ксению у бывшей няни, молча забрала ключи от московской квартиры и уехала навсегда. Вильдан знал, что дочь возненавидела их. Наверное, так и должно было случиться. Расима из-за своей глупой ревности к первой жене навсегда лишила Альмиру слуха и языка. А он, родной отец, любимый и единственный, своей поганой собачьей любовью растоптал ее душу и лишил любимого человека, сделав вдовой, а внучку – сиротой. Но Вильдан знал, что Альмира была сильной, с крепким стержнем – вся в деда Гильмана. Она не потеряется в большом и чужом городе. Ему становилось легче от того, что у неё там есть крыша над головой, есть умница-дочка, а любимое занятие позволит заработать на кусок хлеба себе и ребёнку. Вильдан скучал по своей Принцессе и внучке, писал им, звонил, но они молчали.

Шли годы. Расима болела, ходила тенью по комнатам, без конца перебирала фото Альмиры и Ксении, разговаривала с ними. Вильдан боялся, что она сойдёт с ума. Как-то, будучи в командировке в Москве, он не выдержал и постучался в квартиру дочери. Дверь открыла выросшая Ксения, превратившаяся в голубоглазую красавицу. Она поздоровалась и побежала за матерью. Альмира с тяжелым взглядом и каменным лицом, на котором появились глубокие некрасивые морщины, нервно жестикулируя, спросила, зачем он приехал. В квартиру даже не пригласила. Они смотрели друг на друга, и он не увидел в ее холодных глазах ничего, кроме равнодушия и пустоты. Дочь закрыла дверь, Вильдан ушёл. Дома у него случился первый инфаркт – очень тяжелый, который не только чуть не убил его, но и выбил из-под него насиженное кресло. Теперь он, больной, тоже был дома, рядом с больной женой.

Ему дали инвалидность, определили хорошую пенсию. Главным занятием его теперь стали телевизор и газеты. Однажды, перелистывая газету, он вдруг наткнулся на некролог, в котором известные и серьёзные люди выражали искренние соболезнования доктору медицины и профессору мединститута Шариповой Шауре Вильдановне в связи с безвременной кончиной ее матери, заслуженного врача республики Шариповой Каримы Султановны. Было ещё много соболезнований ее мужу и сыновьям, известным в городе строителям, ее дочери, аспиранту кафедры нефрологии мединститута, в связи с кончиной их тещи и дорогой бабушки. Вильдан заплакал. Он плакал смешно, по-детски вытирая кулаками глаза, всхлипывая и тонко поскуливая, как потерявшийся щенок. Вильдан не знал, почему плачет: от раскаяния, обиды, счастья или просто от того, что дочь, которую он бросил тогда, носит его фамилию. Подошла Расима, пробежала глазами по газете, села рядом и сказала, что ее лечащим врачом после инсульта была Шаура. Она кардиолог и очень похожа на него.

А когда с Расимой недавно случился очередной инсульт, он попросил социального работника, ухаживающего за ней, позвонить Шауре. Вот и все…

* * *

Отец замолчал, он устал – от воспоминаний и от того, что долго говорил. Молчала и Шаура. Она не просила, но отец сам рассказал ей свою историю. Шаура не могла понять – зачем это сделал? Хотел выплеснуть душевную боль, которая раздирала изнутри не меньше, чем сердечный недуг? Хотел освободиться от прошлого, чтобы хоть как-то зацепиться за своё хрупкое и больное настоящее, потому что чувствует, что не только дни, но даже часы его сочтены? Или угрызения души и позднее раскаяние не давали ему покоя? Шаура не знала. Она ничего не сказала, но по его посветлевшему лицу увидела, что ему стало легче. Отец улыбнулся, закрыл в умиротворении глаза. Вдруг она поняла все – он ждал этого часа, ждал ее возвращения из Москвы из последних сил, боялся умереть и не дождаться, потому что ему обязательно нужно было выговориться перед ней, найти хоть какое-то оправдание своим безумным поступкам и очиститься. Он, как перед духовником, пытался раскаяться в своих ошибках, которые, как капканы, больно вцепившись в память, все еще удерживали его в этой жизни. И сейчас он ждал от дочери только одного: чтобы она простила его, чтобы он спокойно, с чистой совестью и легкой душой, смог, наконец, уйти туда, откуда не возвращаются.

– Отец, отец! Я люблю тебя, родной мой! Я всегда любила тебя, – зашептала, задыхаясь, Шаура и прильнула к его груди, чтобы он не видел ее слез. – Я люблю тебя, люблю тебя!

Он по-детски тонко всхлипнул, по его лицу потекли слезы, лоб покрылся испариной. Подошёл Фарит, увёл Шауру Вильдановну в кабинет – отцу нужен покой, и ей тоже не помешало бы отдохнуть.

Домой Шаура не поехала, позвонила Шатмурату и сказала, что останется у отца. К вечеру ему стало хуже, он впал в забытье и практически никого уже не узнавал, а Расима Шамилевна беззвучно плакала в своём кресле и молилась. В огромной квартире стало тихо и тревожно.

Нетерпеливо разорвав мертвую тишину в комнатах, неожиданно раздался звонок в дверь. Вздрогнули все, а резко вскочившая со своего места Расима Шамилевна выронила палку и чуть не упала, ее подхватил бросившийся к ней Фарит. Широко открытыми глазами, полными отчаяния и надежды, Расима Шамилевна смотрела на Шауру.

– Шаура, доченька, иди, открой, – еле выдохнула она. – Иди скорее, дочка, иди.

Шаура, спотыкаясь, побежала по коридору, широко распахнула дверь и вскрикнула. На пороге стояли Альмира с Ксенией. Увидев ползущую по коридору мать, Альмира бросилась к ней...

К отцу Фарит ее не пустил – он был без сознания, и Альмира, закрыв губы трясущимися руками, издали молча смотрела на отцовскую кровать. И уже через полчаса у постели умирающего Вильдана стояли, крепко держась за руки и еле сдерживая слезы, дочери и внуки. Вильдан словно ждал этих драгоценных минут. Он вдруг пришёл в себя, туманным взглядом обвёл всех, узнал своих детей и внуков. Еле ворочая языком и задыхаясь, он попрощался с каждым и, когда к нему подошла Альмира, зашевелил обессилевшими руками. Его холодеющие пальцы сложились в привычные жесты:

– Спасибо, моя Принцесса.

…Вильдана Гильмановича похоронили рядом с отцом и матерью. За руль автомобиля сел Шатмурат, сестры – на заднее сиденье. Ехали молча, Шаура и Альмира, как дети, держались за руки. Когда сестра громко всхлипнула, Шаура по-матерински погладила ее по голове и снова взяла за руку.

Шатмурат что-то сказал. Шаура подняла глаза и вдруг увидела, как на лобовое стекло кинуло ветром два кленовых листочка. Одна – желтая, как перезревший лимон, другая – багрово-красная, с коричневыми пятнами, словно девичьи веснушки на юном лице. Они, выросшие на одной веточке стебелёк к стебельку, были похожи на них, двух сестёр, крепко державшихся за руки. Шаура улыбнулась и впервые в своей жизни посмотрела на них легко и радостно. Она знала, что эти листья – к добру, потому что вчера Ксения сказала, что они возвращаются домой. Она пойдёт на работу в контору дяди Шатмурата, а мама будет заниматься своим любимым делом. В первую очередь займётся дизайном квартиры, где теперь будет жить не только дух великого деда, но и их отца.

Зугура РАХМАТУЛЛИНА