Повесть «Кленовые листья». Часть 1

– Расима Шамилевна, – громко позвала Шаура, закрыв за собой открытую дверь квартиры. – Расима Шамилевна, это я! У вас почему-то дверь не заперта.

Шаура Вильдановна поставила свои вещи на пуфик, прислушалась к тишине. Вот уже целый год она, доктор медицины и заведующая кафедрой кардиологии мединститута, в перерывах между лекциями и больничными практиками приходит в эту квартиру в большом и красивом доме недалеко от института. Каждый раз память, вопреки воле, возвращает ее, взрослую женщину, в беззаботное детство, которое до сих пор, звонко заливаясь звенящим в ушах счастливым смехом, бегает по коридорам этой просторной и вытянутой в длину квартиры...

Она позвала снова: из дальней комнаты, наконец, послышались шорох, тихая возня и обиженное ворчание. Шаура, забеспокоившись, быстро прошла в глубь большой квартиры, в которой, как она помнит с детства, всегда смешно терялись люди, пришедшие сюда в первый раз. Комнат с выкрашенными в белый цвет дверями здесь целых четыре, а еще - ванная, туалеты и кухня. Они располагаются так хитро и запутанно, что гости растерянно блуждали по квартире, а ее бабушка говорила за чаем, что те, кто планировал ее, видимо, не наигрались в детстве в прятки. Шаура улыбнулась своим воспоминаниям: целых пять беззаботных лет прожила она в этих лабиринтах, знала каждый закуточек, каждый шкафчик, где часто пряталась от домашних и играла в куклы. Шаура звонко смеялась, когда взрослые люди путали двери и вместо спальной пытались открыть закрытую дверь туалета или ванной, а после, сконфуженные, качали головами и шутили над собой.

Она знала от бабушки Галимы, что эта огромная квартира досталась ее отцу от дедушки Гильмана, которого маленькая Шаура знала только по фотографии. Он, как ей рассказывали, был добрым и хорошим человеком, но умер очень рано от сердечного приступа прямо на работе, с телефонной трубкой в руке. Шаура часто заходила в комнату бабушки за конфетками и мандаринками и иногда видела ее перед фотографией улыбающегося деда в галстуке. Бабушка часто листала журналы с его портретами и задумчиво перебирала дедушкины медали и ордена на бархатных подушечках, а после передала их в деревенскую школу, где дед учился – там открыли его музей. Их было так много, этих блестящих и звенящих медалей, что маленькая Шаура, умевшая считать только до десяти, теряла им счёт и плакала, а бабушка ласково гладила ее по мягким волосам.

А в один дождливый день старенькие тётеньки на скамейке у подъезда, с которыми она всегда громко и звонко здоровалась, сказали, что случилась беда, и дали ей конфетку. В тот день ее из садика почему-то забрала незнакомая женщина в большом платке, не пустила домой и увела к соседке этажом выше, к подруге бабушки – артистке Аглае Львовне. К ней они часто ходили в гости, как говорила, смеясь, бабушка, посплетничать. Пока они пили кофе из крохотных золотых чашек, Шаура ела вкусные-превкусные пирожные. Она с открытым ротиком следила за тонкими, как спички, пальцами артистки с красными ногтями, на которых под светом лампы в абажуре с бахромой сверкали большие красивые кольца, которые ей иногда давали даже примерить. Но они были слишком огромные, всегда слетали с ее крохотных пальчиков, и со звоном катились под стол с витыми, как ее косички, ножками.

И нос артистки, и крючкообразные яркие ногти были похожи на клюв желтого попугая, жившего в клетке в бывшем дедушкином кабинете, которого она не любила, потому что тот противно верещал и что-то зло выкрикивал, пугая маленькую Шауру, приходившую сюда прятаться за бархатные занавески от детей гостивших родственников. Ей нравилась бабушкина подруга. Она была доброй, не жалела конфет и ласково, направив на неё круглые очки на ножке, которую держала, смешно оттопыривая палец с огромным перстнем, называла ее Шурочкой-солнышком. И когда подруги начинали свои долгие разговоры с «охами» и «ахами», маленькая Шаура, спросив разрешения, с восхищением рассматривала и даже трогала белые статуэтки и смешные фигурки на столике и комоде, разглядывала огромные картины в красивых резных рамках и примеряла диковинные шляпки артистки с разноцветными пёрышками и бантиками. Шаура казалась себе такой красивой и даже похожей на большой, в рост, портрет бабушкиной подружки. Она, как живая, хитро улыбалась ей в своем нарисованном красном бархатном платье со сверкающими камушками на шее и в красной шляпе с чем-то пушистым и белым, похожим на хвост кошки Принцессы с голубыми глазами. Кошечка жила у соседей снизу, и иногда их дочка, ее ровесница, очень добрая девочка, разрешала гладить Принцессу, которая ласково мурлыкала и терлась об ее ножки.

Шаура представляла себя в этих нарядах и мечтала, что, когда станет большой и взрослой, как мама, тоже будет артисткой, у неё будут золотой веер и разноцветные кружевные платочки, как у бабушкиной подружки с добрым и всегда улыбающимся лицом. Но в тот день Аглая Львовна, вся заплаканная и грустная, шмыгала носом, как маленькая девочка. Она вытерла глаза своим платочком и сказала, что бабушка умерла, а ее добрая душа улетела в небеса. Шаура тогда быстро подбежала к окну и посмотрела на небо. Оно было пасмурное и хмурое, потому что была осень. День был тоже словно заплаканный. Только желтые листья старого клена, заглядывающего в окна нижних квартир их дома, словно тусклые лампочки, светились в этой сумеречной тишине. Шаура долго смотрела на небо, но кроме мохнатых туч, ничего не увидела. Внизу на ветру качались кленовые листья, срывались и, медленно кружась, падали вниз. Шаура невзлюбила эти, похожие на пауков листочки потому что сразу все поняла. Это они, нехорошие, не дали бабушкиной душе улететь в небо, и она пригрозила им пальчиком.

Бабушку ей не показали, а Аглая Львовна впервые разрешила примерить красивый белый парик царицы из спектакля. Она печально смотрела на Шауру, плакала и сказала, что ее подруга жила красиво, ушла в небытие красиво и была просто величественна даже на смертном одре. Шаура не поняла ее странных слов, но решила, что бабушка, как только листья-пауки отпустят ее душу на небо, чуть-чуть погостит у тучек и обязательно вернётся к своей внучке, будет кормить ее втайне от родителей сладостями и петь колыбельную.

Но бабушка не вернулась ни через неделю, ни через месяц, а в доме стали происходить странные вещи. Она часто видела заплаканную маму и сердитого папу, который говорил очень громко и пугал ее. Потом он вдруг перестал приходить домой, и тогда Шаура прибегала ночами под одеяло только к маме. Все это казалось ей странным, но она не задавала маме вопросов, потому что у неё в последнее время всегда было опухшее от слез лицо.

В один из дней к их дому подъехал большой грузовик с усатыми дядьками. Они поднялись к ним в квартиру, вынесли ее с мамой вещи, загрузили в машину, которая привезла их в маленькую темную квартирку с тяжелым запахом, от которого Шауру сразу стошнило. Она увидела стены с грязными изодранными обоями, на которых были нарисованы ее нелюбимые желтые кленовые листья, и ей стало совсем грустно. Шаура помнит, что она сильно плакала и не хотела жить в тесной комнатке с ненавистными ей листьями, которые не дали тогда улететь бабушкиной душе в небо, а мама, прижав ее голову к груди, целовала в макушку и очень просила ее не плакать, но почему-то тихо плакала сама. Она чувствовала это по тому, как дрожит ее грудь, горячие слезинки капали на ее маленькие щёчки...

– Шаура Вильдановна! Как Вы вовремя! Вильдан Гильманович вдруг решил, что Вы больше не придёте. Он сильно волновался сегодня и теперь плачет, а я не могу его успокоить, – женщина с седыми волосами, опираясь на палку, попыталась подняться с кресла, но у неё не получилось.

Она, тяжело дыша, прислонилась к спинке кресла и беззлобно заворчала. Вот, каракатица, дожила: если встанет – сесть не может, стоит сесть – нет сил подняться. Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то жалкой и похожей на гримасу. Шаура знала, кого ждала Расима Шамилевна – свою дочь Альмиру, которая уже лет двадцать жила вместе с внучкой в Москве и ни разу за эти годы не то чтобы приехать, даже не позвонила родителям.

– Как отец? – шепотом спросила Шаура и с беспокойством посмотрела на кровать с крученой железной спинкой, в которую в детстве страшными ночами прибегала под одеяло родителей из своей спаленки прятаться от злых колдунов, и где сейчас, уставившись полуприкрытым взглядом в невидимую точку на потолке, лежал в полудреме отец.

Он умирал. У него был инфаркт, тяжёлый, уже второй в его жизни. Вильдан Гильманович с трудом разговаривал и каждый раз молча, глазами, полными слез, смотрел на Шауру, которая прибегала к ним после работы или когда выдавалась свободная минутка. Дочь тут же начинала суетиться возле него, а он радовался. Будучи врачом, она знала, как вести себя с такими больными: меняла белье, переворачивала его, как малыша, ласково гладила по высохшим рукам, вытирала слезы и кормила бульоном, который приносила из дома.

Месяц назад уехала домой сиделка Асма-апай – добрая деревенская женщина с быстрыми и мягкими руками, которая больше года ухаживала за двумя больными стариками. Ее младшая дочка родила близняшек, и ее тут же увезли обратно домой. Шаура не могла найти новую помощницу, и пока сама пыталась управиться со свалившимися на ее голову заботами...

Отец уснул, она села рядом, прислушалась к его ровному и тихому дыханию. Шаура не хотела смотреть на спящего отца, но не могла. Она словно пыталась наглядеться на это бледное лицо со впалыми щеками, из которого день за днём тихо уходила жизнь. На ее глаза наворачивались слезы, сжималось сердце, но Шаура была бесконечно благодарна судьбе за то, что она вдруг дала ей неожиданную возможность – хотя бы год побыть рядом с отцом, который был родным и чужим, близким и далеким одновременно.

Тот неожиданный день она помнит как вчера. По дороге в институт ее автомобиль нагло подрезал чёрный пикап, и она, резко пытаясь вырулить, ни с того ни с сего впервые в жизни перепутала педали и, нажав на газ, протаранила ствол молодого клена. Деревце, вздрогнув от неожиданности, осыпало ее треснувшее лобовое стекло разноцветными листьями. Сработали подушки безопасности и больно зажали ее со всех сторон. Она сидела и смотрела на ненавистные кленовые листья: желтые, красные, оранжевые с чёрными, как глаза, точками. Они, как большие разноцветные пауки, нахально приклеились на покрывшуюся, словно паутиной, трещинами мокрое стекло побитого автомобиля и напомнили ту маленькую комнатку с обоями в кленовых листьях. Ей стало неприятно, она нервно передернулась. Позвонив на кафедру, сказала, что ждёт дорожных инспекторов и попросила замену. Как раз должен подойти ее аспирант – он и прочитает за неё лекцию.

День уже с утра был испорчен, и она внутренне была готова ко всем последующим неожиданностям, которые, по подлой традиции, обязательно увяжутся за этой аварией. Шаура утешила себя только тем, что все живы: и она, и молодой лихач с трясущимися руками и побледневшим лицом. Машину можно «вылечить»: запчастей – и родных, и китайских – сегодня хоть пруд пруди, их продают на каждом углу на любой вкус и цвет. У ее бывшего пациента есть приличный автосервис, где за недельку выправят и покрасят железку, вот только у человека запасных частей нет...

Отец вдруг, как ей показалось, перестал дышать. Она наклонилась над ним, и он, словно почувствовав ее беспокойство, широко раскрыл глаза, слабенькие искорки вспыхнули в его угасающем взгляде. Вильдан Гильманович, тяжело ворочая непослушным языком, еле слышно прошептал что-то невнятное. Отец был рад дочери, и это было видно по глазам и еле заметной кривой улыбке, тронувшей его высохшие губы.

Шаура поцеловала отца в лоб, погладила по жиденьким седым волосам и взяла его руку, обтянутую жёлтой сморщенной кожей. Отец, успокоившись, уснул снова, и она молча смотрела на это лицо, которое совсем не было похоже на того красивого мужчину рядом с ее мамой под пальмами на единственном фото, которое хранилось у неё дома. Но это был ее отец, родной и единственный, который в детстве брал ее, маленькую, в свои большие руки и сажал на плечи. Вильдан, подпрыгивая как лошадка, которую Шаура видела в деревне, скакал по квартире, а она заливалась звонким и счастливым смехом. Это был ее отец, к которому она прибегала ночами под тёплое одеяло, а они с мамой таинственным шепотом рассказывали ей сказки про добрых фей и бесстрашных батыров. Затем Шаура сладко засыпала между ними...

Как им было хорошо вместе! Папа забирал ее из садика, покупал разные книжки, конфеты и мороженое в стаканчиках, слушал ее песенки и игру на пианино, которое купили по настоятельному совету Аглаи Львовны. Маленькая Шаура знала, что папа сильно-сильно любит не только ее, но и маму. Очень часто, спрятавшись в шкафчике, где она играла в куклы, она наблюдала в дверную щелочку, как папа тоже носит на руках маму, целует ее лицо и волосы, а она тихо смеётся. Но потом умерла бабушка, и они с мамой вдвоем переехали в квартирку с противными обоями и плохим запахом. Отец остался в том доме с Аглаей Львовной и пушистой белой кошечкой, потому что мама сказала, что их большущий папа просто не уместится в новой малюсенькой кухоньке и комнатке, но он очень любит свою девочку и будет обязательно приходить к ним в гости. Пока же он уехал далеко-далеко в другой город зарабатывать деньги для своей доченьки.

Время шло, но напрасно ждала маленькая Шаура своего отца. Он не приходил и почему-то не зарабатывал много денег, зарабатывала только мама. Она теперь не покупала ей много-много конфет, игрушек и книжек, часто по ночам оставалась на работе в своей больнице, где лечила людей. С ней, все ещё пугающейся злых колдунов, ночевала под одним одеялом соседская девочка. Шаура каждый день ждала папу, но он не приезжал...

Когда она пошла первый раз в школу без него, а только с мамой, мальчик, стоявший рядом на линейке, тихо шепнул ей, что и его папа ушёл к другой тетеньке. Она поняла все. Шаура заплакала, а растерявшийся мальчик стал гладить ее по плечу и отдал свой красивый букет. Рядом молча стояла мама. Она достала из сумочки платочек – значит, тоже плачет. После мама купила вкусное пирожное и уже дома сказала ей, что у папы появилась другая семья, где есть крохотная сестричка, и ей папа нужен больше, чем смелой и взрослой Шауре, которая теперь стала настоящей первоклассницей.

Шаура удивилась: почему же папе нужна ещё одна семья с дочкой, если у него на неё с мамой не хватает денег? Мама сказала, что так бывает, потому что иногда взрослые перестают любить друг друга, расстаются, и у них появляется новая семья. Вот когда Шаура окончит школу, она обязательно расскажет, почему у них с папой так случилось. Денег же у папы, действительно, сейчас не так много, и их хватает только на ползунки и распашонки для ее сестрички. Но пусть Шаура не расстраивается, потому что мама сама скоро будет зарабатывать много-много, но пока они должны беречь каждую копейку. Ещё мама говорила, что папа у неё очень хороший, добрый и красивый, все так же любит свою дочку, только очень занят. Времени у него мало, так что и ту маленькую девочку он видит тоже редко. Киснуть же Шауре не к лицу, потому что она уже ходит в школу, стала большой и умной девочкой, которая должна учиться только на «пятерки», а не плакать, как соседский малыш, которого еле-еле, с ревом на весь подъезд, ранним утром ведут в ясельки. И Шаура больше не плакала, не просила у мамы того, что она не покупала ей сама, гордилась тем, что была настоящей помощницей, мыла посуду, полы и искренне радовалась тому, что квартира их была крохотной и она быстро управлялась с уборкой. Шаура научилась чистить картошку и варила к приходу уставшей после ночных дежурств мамы вкусную еду, и она ее хвалила.

Училась Шаура только на «пятерки». Вылечив вместе с мамой хромого и тощего котёночка, которого подбросили в их подъезд, твёрдо решила стать врачом и лечить по-настоящему не котят, а людей. Мама одобрила ее решение и сказала, что папа тоже будет очень рад, если ее красавица-дочка станет доктором. Мечта же стать артисткой, как Аглая Львовна, осталась где-то глубоко-глубоко в ее детской душе, но музыкальные занятия она продолжила, вечерами ходила заниматься к соседям, у которых было пианино. Каждый месяц мама пекла огромный вкусный бэлеш[1], затем они звали в гости соседей и пили чай с конфетами. Шаура с большим красным бантом на голове играла им на пианино, пела песни собственного сочинения, все ей хлопали – прямо как настоящей артистке…

Историю, почему папа и мама вдруг разлюбили друг друга, Шаура, действительно, услышала, когда уже выросла и влюбилась в первый раз по-настоящему в того мальчика, чей папа когда-то тоже ушёл к другой тетеньке. Он стал высоким и красивым парнем с густыми темными волосами. Шауре нравилось его имя, гордое и хлесткое, – Шатмурат, и сам он был как натянутая тетива – крепкий, мускулистый и чернобровый. Они признались в любви друг к другу на выпускном вечере, первый раз поцеловались и, взявшись за руки, до утра гуляли по безлюдным и тёплым улочкам. Шатмурат сказал, что будет любить ее вечно и никогда не уйдёт к другой. Он выучится на строителя и построит для них красивый дом, а Шаура станет врачом и будет лечить людей и его маму, у которой в последнее время болит сердце. Детей у них будет много, а то сами они выросли несчастными эгоистами-одиночками...

Шаура улыбнулась своим мыслям. Да, ей повезло с мужем, который стал хорошим строителем, затем – директором крупной строительной фирмы. Он перевёз свою семью с сыновьями и дочкой в большую квартиру в центре города рядом с красивым парком, купил жене новое немецкое пианино, на котором вечерами она часто играла его любимые мелодии. Подумав, Шаура улыбнулась снова: в их просторной квартире никто не путал ванную с кухней или туалет со спальней.

Мальчишки пошли по отцовским стопам и строили красивые дома, а дочка стала врачом, как и она, поступила в аспирантуру по хирургии. Шаура была рада за неё. Столько воспитала она кандидатов наук, которые сегодня стали хорошими практиками-докторами, преподавателями и учеными, и дочери своей тоже хотела такую же стезю. Она была довольна тем, что Нэркэс сама сделала свой выбор, но дочь доверила только своему бывшему однокурснику – Каримову, хирургу-нефрологу от Бога, и теперь была спокойна за свою умницу, у которой уже, как недавно призналась сама, появился жених, тоже аспирант Каримова.

Шатмурат стал настоящей опорой в ее жизни. Когда им, окончившим свои институты на красные дипломы, предложили аспирантуру, муж на маленьком семейном совете твёрдо сказал, что учиться дальше будет только Шаура, а он станет зарабатывать деньги. Нужно помогать без конца болеющим мамам, думать о собственном жилье, потому что его умнице нужна отдельная комната для занятий наукой, а будущим детям – простор. Обе матери тогда, переглянувшись, одобрительно кивнули и сказали, что будут молиться за счастье своих детишек, а мать Шауры, Карима Султановна, вдруг заплакала. Только спустя годы Шаура узнала, что и ее маме в своё время прочили блестящую научную судьбу, но жизнь обернулась по-другому.

Шатмурат работал не покладая рук, зарабатывал для семьи деньги. Шаура занималась наукой и без проблем защитила кандидатскую, а после и докторскую диссертации, написала кучу статей, монографий и учебных пособий по кардиологии, получила звание профессора. У неё были кафедры в институте и в центральной городской больнице, своя научная школа, многочисленные «научные дети», которые теперь ездили по миру, дарили ей цветы и привозили из поездок подарки. В ее домашнем рабочем кабинете уже был целый музей из заморских безделушек и красивых вещичек, которые очень нравились гостям...

Отец спал, и она, не отрывая глаз, снова смотрела на его лицо, пытаясь отыскать в осунувшихся чертах те воспоминания, которые жили в памяти с детских лет, но не могла. Все верно, ведь столько времени прошло с тех пор, как он отправил ее, ещё крохотную, с плачущей мамой в грязную и тесную квартирку. Там жил непутевый одинокий мужчина, который чем-то отравился и несколько дней, мертвый, пролежал на кухне. Мама после этого долго выводила дурной тошнотворный запах, въевшийся в каждый уголочек этой квартирки. Шауру передернуло. За всю свою долгую врачебную практику она так и не смогла привыкнуть жуткому духу прервавшейся жизни...

Отец… А ведь он и не знает, сколько пришлось перетерпеть ей с мамой, но ее мама – молодец! Она не сдалась и все эти долгие годы делала все для того, чтобы Шаура выросла умницей и стала хорошим врачом. Столько воды утекло с того дня, когда они уехали из этой квартиры, в которую, как потом сказали ее матери, уже вечером отец привёл «новую тетеньку». Вот сидит сейчас «эта тетенька», его жена Расима Шамилевна, рядом в кресле, сгорбившись, измученная старческими недугами и больным мужем. Стала толстой, седой, с изуродованными ревматизмом руками несчастной женщиной, еле передвигающейся на распухших ногах при помощи палочки. Ей сегодня трудно даже покормить больного мужа и поменять ему пеленки.

Шаура чувствовала ее взгляд в спину, потому что она, немощная и жалкая до слез, смотрела сейчас на неё с надеждой как на волшебника-спасителя и, наверное, думала, что врачи всесильны. Шаура притронулась к своему вспыхнувшему вдруг лицу. Интересно, а задумывалась ли она когда-нибудь над тем, что когда-то разорила чужое гнездо, в пух и прах разнесла семейное счастье матери Шауры, отняла у нее, маленькой девочки, отца?

Мама рассказала Шауре про все, что случилось в их семье, после выпускного вечера. Она, счастливая, пришла под утро. Мать не спала, сидела за столом на кухне и ждала дочку. Шаура расцеловала ее и призналась, что они с Шатмуратом любят друг друга. Ребята обязательно поженятся после института, куда она, отличница, обязательно поступит, а ее любимый никогда не бросит свою семью, как когда-то их отцы.

Шаура посмотрела на мать: она долго ждала этого дня и очень хочет знать, что же случилось тогда, после смерти бабушки, в их большой квартире, и почему мамины глаза навсегда остались такими печальными. Шаура, по-взрослому подперев кулачками голову, слушала маму, и ей казалось, что она страницу за страницей листает книжку в дорогой глянцевой обложке с душещипательной женской историей, сочиненной для эмоциональных и плаксивых тетушек со страдальческими лицами и мокрыми платочками, трогательно всхлипывающих за чтением. Но это была не выдуманная, а настоящая жизненная драма их судьбы, пропитанная болью и слезами…

Вильдан, высокий и кудрявый студент, будущий экономист, сразу заприметил скромную смуглую девушку с огромными, утопающими в густых ресницах чёрными глазами. Она в красивой кофточке и пышной юбочке была похожа на аленький цветочек. Задумчиво стояла в толпе веселых ребят и смеющихся девчонок, молча слушала заливающегося соловьем молодого человека в красной рубашке. Шёл студенческий вечер в фойе филармонии, было весело и шумно. Объявили «медленный танец», но Вильдан не успел: девушку тут же подхватила и закружила в вальсе красная рубаха. Вильдан подошёл к ребятам, поздоровался, пригласил на танец их стриженую подружку. По-хитрому, нашептывая в ухо разные комплименты, быстро разузнал все про таинственный «аленький цветочек».

Оказалось, что девушки – медики, будущие врачи. Она и Карима специализируются по инфекционным болезням, а мальчишки-хирурги будут резать больных во имя их же спасения. Скоро разбредутся кто куда, но Кариму точно оставят в центральной городской больнице. Она отличница, про нее знают все профессора института. Благодарно чмокнув на прощание болтливую девушку в щёчку, Вильдан, окрылённый своей находчивостью, сразу придумал план дальнейших действий. Он учился на последнем курсе и проходил практику в банке рядом с медицинским институтом. На следующий день, отпросившись у руководителя практики, он как истукан простоял у ворот главного корпуса института, пока не дождался «аленького цветочка».

Карима была в ярко-красном платье и была похожа на спелое яблочко. Он подошёл к ней, представился и сказал, что она ему очень нравится. Девушка улыбнулась, и они, как давние знакомые, направились в ее общежитие, рассказывая друг другу о себе, об учебе, о планах на жизнь. Было солнечно, тепло, озорной ветер игриво трепал волосы, и им вдруг показалось, что знают друг друга целую вечность, просто расставались ненадолго и, наконец, встретились. Шли не торопясь и разузнали друг о друге почти все.

Карима родилась под Уфой, ее родители-учителя попали в страшную аварию, и она их никогда не видела – только на свадебных фото. Отец, не приходя в сознание, сразу скончался от полученных травм, а мама умерла в роддоме, успев приложить к груди родившуюся раньше времени дочку. Девочку забрала бабушка, назвала ее Каримой, выкормила, выходила, учила вечерами вместе с ней уроки и, когда внучка выросла, оформила на неё родительский дом. Она научила ее доить корову, стирать, вкусно готовить, шить и вязать, поэтому Карима всегда была нарядно, красиво одета.

Бабушка ее была добрая. Она хотела, чтобы внучка непременно стала врачом и вернулась в деревню, где пустовала без доктора огромная амбулатория. У Каримы было направление в институт. Сдав на «отлично» вступительные экзамены, она стала студенткой-медиком.

Бабушка умерла недавно, была уже старенькая и больная. Карима очень скучает по ней. Она теперь редко приезжает в деревню. В её доме живут молодые учителя, приехавшие на работу. Сам председатель колхоза попросил ее об этом, и Карима согласилась, потому что дом, как и человек, должен жить в тепле и любви. За ним нужен уход, а то он быстро развалится, как старая больная старушка – так ей как-то сказала бабушка. Но на работу в свою деревню Карима вряд ли поедет, потому что сразу после ее отъезда приехал молодой терапевт со своей женой. Они уже построили рядом с амбулаторией настоящий дворец с высоким крылечком. Они не собирались уезжать, и тогда бабушка сказала, что собственный очаг привязывает человека к земле даже больше, чем золотые цепи.

Деревенские старики очень обрадовались приезду доктора: наконец-то появился свой, родной, а не приезжающий один раз в неделю из райцентра врач с уставшим лицом и сердитыми глазами. Да ещё и неизвестно – захочет ли вернуться домой Карима? Молодёжь сегодня в большие города тянется, словно там мёдом намазано. Карима уже знает, где будет проходить интернатуру, а институт оставит за ней пока комнату в общежитии, потому что ее ждут после в аспирантуру.

Вильдан же родился в Уфе, живет с матерью. Отец умер, когда он учился ещё в школе, а мать после его смерти перенесла тяжёлый инсульт, долго лечилась и сейчас дома, на инвалидности. Была учительницей математики, все своё время занималась с ним, намертво привязав сына к цифрам своими математическими играми и задачками. Наверное, именно поэтому Вильдан выбрал профессию экономиста. Он тоже знает, куда пойдёт на работу, а сейчас проходит практику в банке, и ему очень нравится то, чем будет заниматься. Родители его тоже когда-то приехали из деревни, учились в одном институте, познакомились, как и они, на студенческом вечере. Отец хотел стать археологом, но стал историком-преподавателем, и его очень любили студенты.

Через неделю Вильдан захотел познакомить свою девушку с мамой. Он, к удивлению Каримы, привел ее к подъезду огромного белого дома. Девушка совсем потеряла дар речи, увидев милиционера на входе за столом, который, привстав, приветливо улыбнулся ребятам и закивал головой. Вильдан приобнял остановившуюся как вкопанная Кариму. Она робко прижалась к нему, и они, держась за руки, вошли в чистый и сверкающий лифт с огромным зеркалом. Карима мельком взглянула на своё отражение, увидела пунцовое от волнения растерянное лицо и крепко сжала руку Вильдана.

Дверь открыла сухощавая женщина с палочкой в руке. С гордо откинутой назад, как у балерины, головой и с седыми волосами, аккуратно уложенными в строгую прическу, она была похожа на орлицу. У Каримы от страха перехватило дыхание, задрожали коленки. Мать Вильдана подправила накинутую на плечи шаль и, встретившись взглядом со смущенной девушкой, вдруг ласково улыбнулась и пригласила гостью в дом. Словно тяжёлый груз свалился с плеч Каримы, и она с облегчением вдохнула полной грудью. Девушка тихо водила удивленными глазами по огромной и светлой квартире: такую красоту она, деревенская девчонка, видела разве только в иностранных фильмах, на которые они с подружками изредка ходили в свободное от занятий время.

Мать Вильдана, Галима-апай, не стала задавать ей разных вопросов. Она уже знала, что Карима почти врач, отличница, собирается в аспирантуру, а ее погибшие в аварии родители тоже были учителями, как и она. После чая с пирогами хозяйка повела гостью в кабинет мужа, и Карима увидела фотографию отца Вильдана – Гильман-абыя. Он был в галстуке и в чёрном костюме, увешанном медалями и орденами. Взгрустнувшая Галима-апай сказала Кариме, что он был очень известным ученым, профессором, военным историком, долгое время преподавал в институте историю партии, студенты помнят его до сих пор. Последние годы он работал в партийных органах и неожиданно умер от инфаркта в рабочем кабинете с телефонной трубкой в руке, успев набрать домашний номер и шепнуть жене, что он ее любит.

Голос ее звучал твёрдо, и Кариме очень понравилась эта строгая женщина с добрыми и лучистыми глазами. Несмотря на болезнь, она сама содержала огромную квартиру в чистоте, готовила обеды, пекла пироги и тонко нарезала лапшу. Сытая, беззаботная и красивая жизнь за спиной известного мужа не испортила ее. Она была без спеси и высокомерия, вела себя скромно, но с достоинством, и никогда ни на кого не повышала голоса. Самым странным было то, что Вильдан боялся матери как огня, смотрел на неё с особым трепетом и всегда прислушивался к ее советам. Галима была ласковой, но справедливой и суровой матерью. Сын вырос не капризным и самодовольным маменькиным сыночком, а настоящим мужчиной: сильным, самостоятельным и уважительным к женщинам, как и его отец.

Карима приходила в гости к Вильдану почти каждую неделю. Вместе с Галимой Кавиевной они пекли что-нибудь вкусное, и по огромной квартире растекался аромат ванили и печёного теста, который, вырвавшись наружу через плотно обитую чёрной кожей входную дверь, обязательно доходил до ее подруги – сухопарой и прямой, словно проглотившей скалку, Аглаи Львовны, которая жила этажом выше. Она, вся увешанная бусами, в огромных кольцах, с напудренным лицом и кроваво-красными губами, быстро спускалась к ним, на ходу застёгивая свой бархатный халат. Увядающая и жеманная, но добрая и одинокая Аглая Львовна играла теперь в редких постановках вредных старух и старых барынь; молодилась, искренне кокетничала, считая, что это ей идёт, и своими старомодными привычками конфузила Кариму. Она тут же показала ей, как правильно пользоваться вилкой и ножом, куда класть салфетку и как нужно брать хлеб. Подняв вверх пальчик с ярко накрашенным ногтем, как классная дама перед гимназистками, назидательным тоном пропела, что чай из блюдечка сейчас пьют только деревенские бабули.

Кариме она нравилась. Увидев необычные наряды девушки, соседка сразу же поинтересовалась, откуда они у неё. Узнав, похвалила и сказала, что Карима – настоящая модистка-белошвейка.

В следующий раз, когда испекли большой бэлеш, от дурманящего духа которого даже у Каримы закружилась голова, спустившаяся в гости Аглая Львовна дала ей целую кипу модных журналов с различными выкройками. А когда Карима возвращалась из кухни в гостиную с чистыми тарелками, услышала шёпот Аглаи Львовны:

Через месяц Вильдан сделал Кариме предложение, и она согласилась. Ей был по душе этот высокий и симпатичный парень, который почему-то называл ее «аленьким цветочком». Он любил и ее, и свою маму чистой сыновней любовью, дарил им обеим цветы.

После скромной свадьбы Карима пришла жить в их просторную квартиру. Свекровь посоветовалась с Аглаей Львовной, и они решили, что смуглолицей и темноволосой Кариме очень подойдут красные камни. Галима подарила снохе красивые сережки и кольцо с рубинами, заселила молодых в самую просторную и светлую комнату с широким окном на двор со старым раскидистым кленом.

Карима ладила со свекровью. Зимними вечерами они за чаем и пирогами вспоминали деревенскую жизнь, родню и «чёрную баню» с ее волшебными и неповторимыми запахами, которую любили обе. Скорая на руку и быстрая, как огонь, Карима успевала везде: получила диплом, прошла интернатуру. На работе ее, дотошную, начитанную и безошибочно ставящую диагнозы, сразу приметили и коллеги, и больные. Дом блистал чистотой, на столовом серебре, как сказала, манерно прижав к груди свои руки со звенящими браслетами, Аглая Львовна, играло солнце. Вильдан, ухоженный и сытый, медленно, но уверенно карабкался по служебной лестнице и был на хорошем счету у руководства банка.

Когда на день рождения свекрови Карима подарила ей сшитое втайне платье из голубого шифона – такое же, что было на фотографии ее юности – она обняла сноху и, к ее удивлению, заплакала. Ласково погладила Кариму по спине, поблагодарила и сказала, что именно в таком платьице познакомилась с будущим мужем и Карима будто вернула ее в молодость.

Но вторая молодость пришла к ней с рождением долгожданной внучки. В ее душу, всю жизнь мечтавшей о дочери, крохотная Шаура принесла свет и радость: она забыла свои болячки, крутилась, как волчок, возле малышки, попросила переставить детскую кроватку в ее спальню, сама вставала по ночам к ребёнку. Она же и заставила заскучавшую в декретном отпуске Кариму выйти на работу и начать читать свои толстые медицинские журналы, пылившиеся в книжном шкафу.

Карима была счастлива. Свекровь помогала с ребенком, и она, еле дождавшись утра, убегала на любимую работу. Девочка родилась крепкой, здоровой и чернобровой, как Вильдан. Больница с ее родными запахами, суетой, многочисленными больными, которые ходили за ней по пятам и молились за ее здоровье, стала для неё вторым домом.

Она любила свою работу и в душе искренне благодарила свекровь, выпроводившую ее к людям. Как это было вовремя! Карима чувствовала, что ее, как в болото, тихонечко засасывает быт с его пеленками и кашками, она начала полнеть и, изредка листая свои журналы, удивлялась тому, что безнадежно отстала от жизни и медицинских новшеств. С наукой было туговато. Семья, огромная квартира, ребёнок, житейские хлопоты задвинули мечту о диссертации в дальний угол книжного шкафа с забытыми книгами и журналами. Она становилась рыхлой и некрасивой, и порой ей было лень не то чтобы почитать умные мысли, но даже посмотреть в зеркало. И однажды, увидев своё отражение, она ужаснулась. Лицо – как лепешка, собранные в небрежный пучок волосы стали похожими на испачканную сажей мочалку в их деревенской бане, торчащий живот колыхался при каждом движении. Она села в кресло и заплакала, но Вильдан, обняв ее, рассмеялся. Он любил жену, вытер ей слезы, поцеловал и сказал, что все это временно. Девочка их подрастёт, она выйдет на любимую работу, к своим больным, которые никогда не переведутся в этом огромном мире, потому что на свете вместе с людьми живут миллиарды и миллиарды разных вирусов и бактерий! По поводу дальнейшей учебы тоже не нужно расстраиваться – всему своё время, а сейчас она – самая что ни на есть настоящая кандидат материнских наук! Они смеялись, и Вильдан, не стесняясь матери, легко носил ее, отяжелевшую после родов, на руках, а свекровь радовалась за них...

Шло время. Кариму знали в городе как хорошего специалиста и самых тяжелых больных доверяли теперь только ей. Вильдан стал заместителем управляющего банком, на висках засверкала первая седина. Свекровь сказала, что ранняя седина – от отца, который уже в молодости был белоголовым, как лунь.

Росла Шаура и, усадив вечерами родителей и бабушку на диван, пела им песенки, читала стишки, играла на пианино незамысловатые этюды. Все дружно хлопали в ладоши, особенно радовалась за внучку бабушка. В последнее время ее одолевали хвори, она слабела и, несмотря на то, что доктор-сноха лечила ее хорошими лекарствами, тихо угасала. Теперь уже не расставалась с палочкой, все реже поднималась с подросшей Шаурой в гости к Аглае Львовне и зачастую возвращалась от неё с заплаканными и грустными глазами. Кариме становилось печально, она часто садилась рядом со свекровью и с непонятной внутренней тревогой слушала ее воспоминания о детстве, о рано ушедшем муже. Мать почему-то волновало поведение сына, который, как ей казалось, в последнее время стал раздражительным. Он все время молчит, о чём-то думает и думает. Может, он заболел или у него на работе неприятности, но он не показывает вида? Что-то не то с сыном, ей-богу, не то. Кариме не мешало бы присмотреться к мужу, которому, видимо, не хватает внимания и любви жены, с головой нырнувшей в свою работу. Карима призадумалась.

Действительно, Вильдан с недавних пор стал каким-то другим, нервным, начал задерживаться на работе и на днях, впервые за годы совместной жизни, прикрикнул на жену. Он перестал замечать дочку и называть Кариму «аленьким цветочком». Сославшись на усталость, ночами отворачивался к стене и не отвечал на ее ласки. Но все это, как казалось Кариме, – мелочи жизни, не более того. Ее муж – заботливый отец, трудяга до мозга костей, деньги хорошие приносит в семью, и они, в отличие от многих, ни в чем не испытывают нужды. Вильдан любит ее, просто устаёт на своей тяжелой и ответственной работе. Их семейная жизнь течет своим чередом, особых поводов для беспокойства, как казалось Кариме, нет. Все как обычно: мирные ужины за столом во главе со свекровью и щебечущей, как птенчик, Шаурой, театры и концерты, гости и друзья, которые любили к ним приходить и от которых становилось шумно и весело в их огромной квартире. Но Вильдан вдруг перестал носить Кариму на руках и смотреть на нее загадочным взглядом, от которого у неё захватывало дух и начинала сладко кружиться голова.

Видимо, не зря чувствовала неладное Галима Кавиевна. Однажды задержавшаяся допоздна на работе Карима вошла в открытую дверь квартиры и услышала приглушённый разговор матери с сыном, от которого она тихо сползла по стенке на пол и потеряла сознание. У Вильдана появилась женщина, которую он любит и не может без неё жить. Она не замужем, работает в министерстве финансов и уже ждёт от него ребёнка.

В чувство Кариму привела побледневшая свекровь, у которой тряслись губы. Вильдан, впервые за последнее время взяв на руки, отнёс жену на их кровать. Но рядом не лёг, постелил себе в гостиной на диване, а ночью, как всегда, к полумертвой от пережитого Кариме прибежала маленькая Шаура и спряталась под одеяло, спасаясь от злых колдунов, которые сегодня уронили ее маму на пол. Она тихо, чтобы не разбудить девочку, проплакала всю ночь, но под утро ее, наконец вздремнувшую, тронул за плечо перепуганный Вильдан и сказал, что мама не дышит...

Ночной кошмар был лишь началом всех тех жутких событий, которые посыпались одно за другим на голову Каримы. После похорон матери Вильдан словно сорвался с цепи, несколько раз пришёл домой полупьяный с запахом чужих духов и в один из дней сказал, что они должны немедленно развестись. План дальнейшей жизни Каримы и дочери у него уже был готов. Она чувствовала, что голосом Вильдана сейчас говорит та женщина, которую он любит и без которой не может жить.

Все было решено за Кариму и маленькую Шауру. Они расстаются мирно и красиво, чтобы не расстраивать друзей, не радовать завистников и не будоражить своё руководство и коллективы, где достаточно известны и авторитетны. Она срочно продаёт свой дом в деревне, Вильдан добавит денег, купит им однокомнатную квартиру, что будет хорошим вариантом в сложившейся ситуации. Он же не подлец в конце концов и не отправит свою дочь в общежитие или на съемную квартиру. Ещё: было бы хорошо и для него, и для Каримы, если она не подаст на алименты. Это лишняя причина для ненужных пересудов и разговоров, потому что и ему, и ей нужно расти дальше. Вильдан ежемесячно будет присылать деньги, чтобы у его Шауры не было проблем. На отцовскую же квартиру Карима не имеет никаких прав, потому что это святое. Отец ещё при жизни оформил на его имя дарственную, и было бы не очень красиво с ее стороны разводить по этому поводу склоки.

У Каримы от его слов перехватило дыхание. Вильдан говорил, чеканя каждое своё слово, и в его пустых глазах не было ничего, кроме холода и равнодушия. Карима быстро нашла покупателей на дом, который был ещё достаточно крепким: умелый хозяин мог сделать из него, при старании, добротное жильё. Дом купил колхоз – для молодой учительской семьи, которой понравилась деревня и она решила пустить здесь корни. Деньги Карима отдала Вильдану, а через пару недель он сухо сказал ей:

[1] Бэлеш (башк. «бәлеш») – пирог.