ДЕРЕВЕНЬКА НАША, КАРАТАУЛЫ

Согласно жалованным грамотам

В результате присоединения Башкортостана к русскому государству земли башкир закрепили за отдельными племенами. Многие из них получили жалованные грамоты, в которых указывались границы земель. Их описание производилось словесно: например, «по речке такой-то от истока до устья, затем направо к вершине холма Буляк-тау» и т.д. Некоторые не получили эти документы, у иных они утерялись. Поэтому к концу XVII века стали возникать споры по земле и участились обращения башкир к властям, даже в адрес царя. Так возник деловой документооборот. Многие письма от имени коренного народа, особенно полученные государственными учреждениями, дошли до нашего времени. Есть они и по Каратаулинской волости.
Изначально эта волость упоминается в исторических документах за 1695–1702 годы. Слово «волость» произошло от тюркского слова «олеш», означающего «доля». В этих документах Каратаулинская волость упоминается уже как существующая, но деревни Каратаулы в них нет. Значит, ее в то время не было. Центром волости считалось поселение вождя племени, бия. В указанное время племя Каратаулы при Петре I возглавлял бий Кызан Гиреев. Жил он в деревне Кызырбак на правом берегу Юрюзани, близ устья ручья Лази (Лазия, Лайры).
До нас дошло судебное дело по спору за землю между башкирами Каратаулинской и Кудейской волостей. Документы опубликованы в многотомнике «История башкирских родов» в 23-м томе. В связи с этим спорным делом мне припомнились события послевоенных лет, наши детские годы.
...Лето, конный двор каратаулинской колхозной бригады, раннее утро. Возле колхозной кузницы собрались деревенские старики. Что привело их сюда в столь ранний час, ведь они давно на заслуженном отдыхе, кто по старости, кто по инвалидности, по ранению, полученному на фронте? Не спится им. С рассветом скотина ушла с деревенским табуном на пастбище, бабушка стряпает что-то к завтраку, сноха с ведрами и коромыслом направилась к колодцу за водой, сын прибирается во дворе. Глава семейства тоже должен быть при деле. Вот и идет он на конный двор, будто колхозные дела без него никак не разрешатся. Не так много стариков тут собирается, не более десятка человек. Война и раны, полученные на войне, сильно сократили их число, ведь призвали всех в самом начале, летом сорок первого года. И попали они в самое пекло. Немногим довелось вернуться домой, а те, кто вернулся, каждый день живут как последний, не хотят быть в стороне от колхозных дел.
Сидят они кружком – кто на телеге, привезенной к кузне на ремонт, кто на корточках. Курят самокрутки, свернутые из газетной бумаги и набитые махоркой или табаком-самосадом, выращенным в своем огороде. Махорка – это тот же рассыпной табак, только фабричного производства, упакованный в бумажные пачки, и который можно купить в магазинах. Дым от него сильно вонюч и едок. Кто-то закашливался и сплевывал, но это не мешало вести неспешные разговоры. Говорили о колхозных делах, сенокосе, лошадях, приплоде, но быстро скатывались к славной старине.
Близкую историю и политику старики старались не трогать, помнили еще сталинские годы, когда за болтовню на такие темы можно было угодить «в места не столь отдаленные». А вот предания о временах Салавата Юлаева и более ранних старики обсуждали с большим удовольствием, вспоминая заветы предков. Первый и главный из них – берегите и защищайте свою вотчинную землю от захвата соседями и заводчиками. Поминался их главный пособник – Шаганай Барсуков, старшина Шайтан-Кудейской волости, его частые попытки захвата нашей каратаулинской вотчины.
Как следует из документов судебного дела, притязания кудейцев на каратаулинские земли имели место еще при отце Шаганая – Барсуке и деде его Янымбете (Илимбете) Кадырове. Разногласия возникли по территории на реке Бияуш (Биянка) от истока с южного склона хребта Каратау и до устья при впадении в реку Миньяр (Минияз). Здесь проходила западная граница каратаулинской вотчины, в которую входил и хребет Каратау. Это его тюркское название, а прежнее угорское наименование хребта – Арка Кугеш, упоминаемое в документах. Смена языка башкир с угорского на тюркский началась в XIII веке после прихода на Урал кипчаков в составе монгольской орды. Соответственно название Каратау появилось не ранее этого времени. Надо полагать, название племени Каратаулы, означающее «хозяева горы Каратау», возникло также в XIII веке. Что дает основание полагать, что было какое-то большое древнебашкирское племя, распавшееся на части, одно из которых было обозначено в перечне Чингисхана как «хозяева горы Каратау», Каратаулы.
Что это за древнебашкирское племя? После его распада должны остаться следы. Имеет смысл их поискать. Бывая в разных башкирских деревнях по Юрюзани, я обратил внимание на то, что во многих из них сохранились группы родственных семей под народным названием «таз ара». Оказалось, что в нашей деревне большинство населения еще в 50-е годы признавали свою этническую принадлежность как «тазлар», несмотря на 200-летнее проживание в Российской империи в Каратаулинской волости и столько же в Каратаулинском улусе во времена монголов (шежере Х.Кульмухаметова). Такие «тазлар» есть в деревне Кусяляр и Кызырбак на Юрюзани, в Яун-ауле на Ае и в других местах. Это прямое указание на древнебашкирское племя Таз, известное еще по Геродоту как «лысые аргиппеи», ведь «лысые» по-башкирски «тазлар». Видные башкирские ученые, например, Дж. Киекбаев, признавали идентичность «лысых аргиппеев» и «тазлар». Во времена Геродота (V век до н.э.) этнос аргиппеев еще только складывался, а в начале XIII века, спустя 1800 лет, тазлар отмечены в хронике западного похода Джучи, сына Чингисхана (1207 г.) В наше время от тазлар сохранились лишь «осколки» в виде «таз-ара» по Юрюзани, Аю, Таныпу.
Название племени Каратаулы говорит о том, что гора принадлежала каратаулинцам. На реке Юрюзани, у подножия этой горы, предок из тазлар Кусабий заложил деревню Кусяляр. Это 1-я Кусяляр Каратаулинской волости. В середине XVIII века рядом возникла деревня припущенников – 2-я Кусяляр, по пятой ревизии 1795 года она вошла в Мурзаларскую волость. В дальнейшем переписи учитывали только одну, 2-ю деревню Кусяляр.
На рубеже XVII–XVIII веков в 1-й Кусяляр жил Бултый, в документах Болтанка Тлявбердин, родоначальник каратаулинцев. Его род (ара) имел свой участок в общей вотчине племени, который в документах назывался «жребий», так как достался ему этим способом при очередном переделе вотчины из-за изменившейся численности. «Жребий» являлся спорным, на него претендовали и башкиры племени Кудей. Кроме того, Бултый на свою землю пускал припущенников: черемис (марийцев) и чувашей для бортничества и охоты. Они отдавали ему часть добычи шкурками куницы и медом, чем Тлявбердин рассчитывался при уплате ясака государству.
В 1699 году случился конфликт. Один из припущенников Бултыя, некто Исянгул, украл у кудейца Букаса Иткулова 12 рублей. Вора поймали и отдали в руки бия кудейцев Барсука Янымбетова (отца Шаганая). Барсук (Бурчачка по документам), связав Исянгула и избив его, заставил дать показания, что тот якобы украл деньги, чтобы отдать их каратаулинцу Бултыю. Когда последний приехал к кудейцам, чтобы разобраться с кражей, они, связав его, повезли в Уфу. Под угрозой расправы избитый Бултый в Уфе вынужден был уступить кудейцам земли каратаулинского племени по правобережью и притокам речки Бияуш – от истока до устья.

Петр I восстановил справедливость

Это был настоящий, только в средневековом исполнении, рейдерский захват земли каратаулинцев. Он удался, более того, его оформили документально: Бултый «дал запись», оформив свой отказ письменно. Однако у этой сделки имелась противозаконная сторона. Был виноват Бултый или нет, но он уступил часть вотчины племени в тайне от бия Кызана и других влиятельных вотчинников-каратаулинцев. Они по-прежнему считали данный участок своей вотчиной, пускали на него черемис и чувашей, сами там охотились и бортничали.
Ситуация обострилась в 1701 году, когда кудеевец Барсук застал на спорной земле, на борти, каратаулинца Имангула Менлибаева. Барсук хотел его поймать, но Имангул от него отбился, ушел, бросив скот, ремень-кирам для лазания на борть и брюш – инструмент, выпуклое тесло для делания борти (брюш касау). Состоялось разбирательство у воеводы Ефима Злобина. Допрошенный кудеевец Барсук показал, что он черемис не грабил, а указанные инструменты бортничества отобрал у Имангула Менлибаева в своей вотчине, которую, дескать, ему уступил каратаулинец Бултый. Допрошенный отец Барсука Янымбет Кадыров сказал те же речи, что и сын его, и тамгу приложил.
Каратаулинцы при разбирательстве утверждали, что спорный участок изначально принадлежал им, и Бултый дал кудейцам отказную запись, не согласовав этот шаг с остальными вотчинниками, втайне от них. Каратаулинцы при разбирательстве сослались на третьих лиц. Их поддержали уфимский дворянин Дерюшкин, ведавший у воеводы земельными делами и ахун Бекбулат Тикеев.
В спорном деле о земле воевода принял решение в пользу каратаулинцев, но «владенную память» не выдал. Тогда каратаулинцы Кызанка в декабре 1701 года обратились к царю Петру I с просьбой выдать им грамоту о земле. «Владенная память» каратаулинцам была дана. Специальной комиссией с выездом на место установили границу между вотчинами каратаулинцев и кудейцев, закрепив договором (записью) с ответственностью за нарушение в 500 рублей.
Во времена Петра I действовал запрет на продажу башкирских земель, установленный Соборным Уложением царя Алексея Михайловича (отца Петра I) от 1649 года (глава 16, статья 43). Этой статьей указывалось «боярам, окольничим, думным людям, стольникам, дворянам и детям боярским, и всяких чинов русским людям башкирских земель не покупать, не менять, в заклад и в наем не брать». В случае нарушения этого закона, приобретенные земли изымались в пользу царя, а нарушители оказывались в опале вплоть до ссылки.
К чему такие строгости и почему царская власть так заботилась об обеспечении башкир землей? Дело в том, что они были служилым сословием, охраняли внешнюю границу России с юго-востока и находились на полном самообеспечении – каждый со своим конем, оружием и одеждой. Как видно из документов судного дела между каратаулинцами и кудейцами, сделки по земле между самими башкирами допускались. Иногда этим пользовались, чтобы скрытно приобрести их владения. В этом плане будет интересно рассмотреть возникновение деревни Калмак на каратаулинской вотчине.
Ее появление связано с вторжением калмыков в Зауралье и Поволжье в XVII веке. Башкиры оказали серьезное сопротивление этому нашествию. Война между калмыками и башкирами длилась сто лет – с 1620 по 1720 годы. Пленные калмыки из числа невозвращенных создавали семьи, принимали ислам и вливались в башкирское общество. Они перенимали язык и культуру. Дети башкир от калмычек считались башкирами и обладали вотчинными правами на землю. Некоторые группы калмыцких семей «обашкирились», несли воинскую службу наряду с коренным населением. Однако между ними встречались еще калмыцкие имена, выдававшие их происхождение. В результате этого имелись некоторые притеснения по национальному признаку, особенно в условиях дефицита земли. Калмыки в таких случаях уходили к другим башкирским племенам.
Так по соседству с племенем Каратаулы ниже по течению Юрюзани расселились башкиры племени Мурзалар. В их среде в начале XVIII века жили девять семей «обашкиренных» калмыков. Они происходили из пленных, помнили еще свою веру и соблюдали ритуалы. Поэтому со строительством мечети в Мурзалар и обострением религиозных противоречий, они не имели равного положения среди мурзаларцев. Это отражалось и на распределении земельных участков, что вынудило калмыков искать землю на стороне. Они обратились к каратаулинскому племени, которое имело достаточно территории, но из-за малочисленности испытывало трудности в уплате ясака. В результате каратаулинцы приняли этих мурзаларцев-калмыков и заключили договор (дали запись): «1729 г. мая 19. Уфимского уезду, Сибирской дороги, Каратаулинской волости башкирцы Истамгул Елдашев (внук Кызан-бия. – Авт.) с товарищи, будучи в Уфе, дали оную на себя запись тое же Сибирской дороги, Мурзаларской волости башкирцам Сакесыпу Калмакову, Кошаю Маметеву, Каракусюку Аркаеву, Секе Иреневу с братьями, и с детьми, и с племянниками в том, что пустили мы, Истамгул с товарищи, их, Сакусыпе с товарищи жить вечно им и детям их, и правнукам на вотчинной земле, которая имеется у нас. И во оной вотчине ходить им, Сакесыпу, с нами Истамгулом с товарищи и борти делать, и всякого зверя ловить воопще. А который ясак положен на нас, Каратаулинскую волость, оной ясак платить им Сакесыпу с товарищи с нами, Истамгулом с товарищи воопще. А ежели во оную, пущенную нашу вотчинную землю и во всякие наши угодья будет кто вступаться и нам Истамгулу с товарищи, их Сакесыпу с товарищи очищать и убытка никакого не довести. А ежели в чем мы, Истамбул с товарищи, против написанного не устоим или их в оной вотчине защищать не будем, то им Сакесыпу с товарищи, взять от нас, Истамгул с товарищи, за неустойку 300 рублей денег.
И к той записи Истамгул тамгу свою приложил и запись взял. Такую же запись башкирец Сакусыпе с товарищи от башкирца Истамгула Едашева с товарищи принял и тамгу свою приложил».
Это договор о припуске, каких было немало в то время, но этот имел свои особенности. Во-первых, каратаулинцы припустили калмык под видом башкир. Иначе и не могло быть. Столетняя война калмыков с Россией закончилась лишь девять лет назад, и власти не допускали припуск недавних врагов на землю своего иррегулярного башкирского войска. Хотя эти калмыки и сильно «обашкирились», жили давно среди коренного населения, имена-то у них сохранились калмыцкие: Сакесыпу, Секе, Кошай наряду с башкирским Каракусюк. Фамилия у главного припущенника Калмаков, а башкиры так называли калмыков, отставших от своих при бегстве и вошедших в состав башкирского народа. Калмак переводится с башкирского языка как «отставший».
Во-вторых, припуск был без оплаты в пользу каратаулинцев, на условии совместной оплаты ясака в казну Российского государства. Мурзаларцы допускались жить вечно в вотчине каратаулинцев, борт­ничать, охотиться и пасти скот, ведь ясак башкиры платили царю, медом и мехами, а скот обеспечивал продуктами питания.
Припущенники поселились и образовали свою деревню на Юрюзани, ниже по течению от скалы Миси-таш. Первоначально она называлась Сакино, так она обозначалась на картах XVIII века. Позже, в документах второй половины того же века, она значилась уже как Калмак-аул, Калмыкова деревня. Население еще долго помнила свое калмыцкое происхождение. Так в 50-60-х годах XX века на Юрюзани еще ходили предания о Зулейхе, жене Салавата Юлаева, калмычке по национальности, взятой им из Калмак-аула. Эти предания опубликованы в сборнике «Башкирские предания и легенды», том 2, с.259.
Моя бабушка Фатима, также сосватанная из Калмака, помнила предания о жене Салавата. Когда я расспрашивал ее о названиях близлежащих урочищ, она говорила, что Зулейха-кул назван так потому, что Зулейха, жена Салавата, навещая родителей в Калмак-ауле, спускалась с нагорья через этот распадок, расположенный на ее пути из Юлай-аула. Гарифьян Султанов, родной брат моей прабабушки Хабиры, известный краевед, говорил, что Салават Юлаев – зять нашего рода Султановых-Наймановых. Его арестовали близ нашей деревни Каратаулы, а потом перевезли через Юрюзань в Калмак-аул, где состоялся первый допрос. Подполковник Н.Аршеневский, руководивший поимкой Салавата и первым допросивший его, написал в рапорте, что это было произведено в деревне Калмыковой, что еще раз подтверждает нашу версию о калмыцком происхождении деревни Калмак. На карте Ерофея Струкова 1737 года эта деревня обозначена как Сакина по имени первопоселенца.
Отметим, что калмыки, будучи припущенными к пользованию каратаулинскими землями и к совместной уплате ясака, не стали полноправными вотчинниками. Они, например, не участвовали в продаже этих земель, не могли участвовать в припуске других людей.

Упоминается в путевых заметках Палласа

Итак, деревня Калмак (Сакина) зародилась в 1729 году. Еще раньше возник Кызырбак (Кусяк-аул). Когда же появилась Каратаулы? Здесь надо обратиться к путевым заметкам Петра Симона Палласа, руководителя одной из академических экспедиций XVIII века. В 1769 году путешественник направился в Оренбург, затем в Уфу и далее на северо-восток, на Сибирскую дорогу. Ехал он трактом Уфа-Екатеринбург. В его путевых заметках, написанных в 1770 году, впервые упоминается деревня Каратаулы: «…поехал я по ту сторону речки Кускянде на север к Каратавл-аулу. Переезжал маленький, в ту речку впадающий ручей, Лемешь-елга (Яше-елга. – Авт.) и прибыл в сумерках чрез редкие сосновые и березовые перелески на Юрюзань, чрез которую при объявленной деревушке перевозят паромом».
Здесь оторвемся от заметок Палласа и перенесемся на берег ручья Яше-елга. Я бывал там подростком, когда ездил на сенокос с бабушкой Фатимой. Тогда работникам районных учреждений выделяли сенокосные угодья для личного скота на лугах под названием «Госфонд». Моя тетя Нажия-апай работала в райкоме комсомола, и нам был выделен там сенокосный участок. С вечера я отбил косы, пригнал к нам во двор выездного райкомовского коня по кличке Ампер, и раненько, с рассветом, с бабушкой направились на сенокос. Деревня еще только пробуждалась: с некоторых подворий раздавались голоса, мычали коровы, увидев хозяек, вышедших их доить. Позади остался колхозный зерноток, въехали на раскинувшееся цветным ковром урочище Болон-бай. Вот и Шаганайская дорога, тянущаяся вверх на нагорье. Бежавший рысью конь Ампер перешел на шаг. Солнце встало из-за скалы Миси-таш, и стало припекать по-летнему, когда впереди показался ольховник. Бабушка сказала: «Яше-елга! Напои коня и воды наберем». В прогалке ольховника открылся переезд через ручей. Мы остановились. Я разнуздал коня и отпустил чресседельник. Конь без понукания, сам вошел в источник и начал пить, медленно, не спеша. Только тогда я обратил внимание на воду. Она была чиста и прозрачна, как слеза младенца. «Может, отсюда название», – подумал я, ведь «яш» по-башкирски «слеза». Сколько слез пролили здесь башкирки, убегая с детьми от карателей, сжигавших деревни лишь за то, что их мужья с оружием в руках защищали свою вотчинную землю.
Попробовал воду на вкус. Она была холодна, как будто меж ледников текла. Этот ольховник и ручеек с перекатывающейся по камушкам чистой и холодной водой остался в моей памяти на всю оставшуюся жизнь. Мысль побывать у его истоков не оставляла меня. Хотелось увидеть место, где стоял конь Ампер, где бабушка Фатима набирала воду во флягу. Нет уже давно ни бабушки, ни коня Ампера, но та картина из прошлого в памяти осталась. Несколько лет назад, шестьдесят лет спустя после той поездки, моя мечта осуществилась. Будучи на родине, съездил к этому ручью вместе с Радисом Юмадиловым. Успокоилась душа, когда увидел воды ручьев нашего детства.
Яше-елга и Шардале-елга начинаются в одном месте, болотце, называемом «Бота саз» – «топкое болото». Это недалеко от русской деревни Новой Михайловки и ее жители переделали название болота на свой лад – «Матасаз». Яше-елга несет свои воды в Кускянде, а Шардале-елга – к Юрюзани. Осмотрев исток ручьев, где бобры соорудили плотину, мы вернулись на берега нашей «большой реки», Юрюзани, где в далеком XVIII веке остановился путешественник Паллас и пытливым взором изучил округу: «Река здесь довольно широка и местами более полутора сажен глубиною (три метра), почему тут же за деревней находится Твердышевская пристань, где от Юрюзаньского и Катавских заводов отпущенные суда полный груз получают».
Итак, по Палласу в 1769 году уже была деревня Каратаулы на берегу Юрюзани, паром при ней, перевозящий путников, следующих по тракту Уфа–Екатеринбург. Неподалеку располагалась пристань с названием от фамилии заводчика Твердышова. Она участвовала в заводском процессе. Суда, отпущенные с указанных заводов, лишь частично груженые железом, догружались здесь до нормы. Сюда же подвозилось железо и изделия с Симского завода.
Но расскажу об этом по порядку. К середине XVIII века колонизация Урала вступила в свою решающую фазу. Стране требовалось железо, но его доступные месторождения находились на землях башкир, запрет на продажу которых устанавливался еще Соборным уложением 1649 года царя Алексея Михайловича, отца Петра I, при котором начались наглые захваты башкирских вотчин. Башкиры боролись за свои угодья, было пролито много крови. Указом императрицы Анны Иоанновны от 11 февраля 1736 года башкирам запрещалось заниматься металлургией и металло­обработкой, иметь свои кузницы, но зато снимался запрет на продажу башкирских земель. И они стали доступны «разным людям» – купцам, помещикам, военным. На Урале началось строительство металлургических заводов.
Катав-Ивановский, Усть-Ка­тавский, Юрюзанский и Симской железоделательные заводы появились в 1757–1758 годах. К 1762 году они начали выпускать свою продукцию. Понадобились транспортные пути для доставки выплавленного железа в центральные губернии, в Москву, Санкт-Петербург, Тулу и другие города. Доставка железа конным обозом на такие дальние расстояния становилась нереальной. Единственной большегрузной транспортной магистралью от Урала до центра России мог быть водный путь от Юрюзани по рекам Уфа, Белая, Кама, Волга. Если до устья Камы суда плыли по течению, то по Волге вверх их должны были тянуть бурлаки, те же экипажи этих судов. Сложности возникли и в начале этого пути. Река Юрюзань в верховьях которой располагались эти заводы, была ограниченно судоходна только по вешней воде. Для решения проблемы сплава судов с железом от этих заводов потребовались специальные устройства и действия. Организация такого сплава достойна восхищения. Заводы, их пруды, барки, сплав, оповещение, догрузка судов на пристани около деревни Каратаулы образовали единую систему, снабжавшую Россию железом около 130 лет.
Путешественник Паллас при посещении Юрюзанского завода отметил: «Здесь и в Усть-Катаве строят плоскодонные суда, называемые коломенками, на коих уральское железо отвозят по Юрюзани в реку Уфу, по ней в Белую и, наконец, в Каму и Волгу. В обеих сих местах нагружают на каждое судно не более, как шесть тысяч пуд (около 100 тонн. – Авт.) и с оным грузом идет оно в воде на аршин глубиною. При всем том, суда сии кроме весенней большой воды в другое время по сей быстротекущей и мелкой реке иттить были бы не в состоянии… Приплыв к Каратавл-аулу сии суда железом Симского завода полным восьмитысячным грузом догружаются (восемь тысяч пудов, 128 тонн. – Авт.), с которым идут оне в воде на пять четвертей (90 см), и как река там нарочито велика, то суда везде имеют хороший ход. Однако случается, что по причине быстрины и многих каменьев не всегда счастливо пройти удается, и нередко несколько из оных разбиваются. Однако по причине мелкости реки в таком случае кроме времени и трудов ничего не теряют». Судя по названию судов коломенками, их доводили до центра России, до города Коломна, расположенного при слиянии Москва-реки и Оки.
Не все узнал Паллас, будучи проездом на Каратаулинской пристани. Юрюзань – быстрая и своенравная река, особенно по вешней воде, изобилует крутыми поворотами, упираясь в высокие скалы. Барки разбивались часто, гибли сплавщики, уходил на дно груз. Достать железо со дна в период вешней воды было трудно, а в иное время не удавалось вывезти. И по сей день на дне Юрюзани еще лежат крупные якоря для морских судов, выкованные на якорной фабрике Симского завода.

Металл доставляли по воде

Река в деятельности средневековых металлургических заводов являлась источником энергии, играла такую же важную роль, как руда и уголь. Поэтому заводы строились на берегах рек с устройством пруда и плотины для спуска воды на водяное колесо, приводящее в движение различные механизмы: горны, молоты, пильные мельницы для распила круглого леса на доски, мучные мельницы для помола зерна. Плотины имели затворы, с помощью которых можно было управлять уровнем воды в пруде и при необходимости спускать воду в русло реки.
Вот как описывает Паллас территорию Симского завода: «Самая большая и пространнейшая гора лежит на восточной стороне и называется от башкирцев Джиггер-тау. Вдоль при оной течет река Сим от юга к северу, где на ней в южной части между двух противолежащих гор сделана плотина. Пруд при заводе длиной с версту, весьма глубок. В сем пруде ловят лососей в пол сажени длиной (один метр. – Авт.) и некоторый род форелей, кутема называемых, величиной более полуаршина (36 см). Плотина при заводе не длиннее ста саженей (200 м), при основании укреплена она поперек положенными брусьями. При особливом водяном спуске (канал слива на колесо. – Авт.) построены пильная по образцу голландскому о двух рамах (пилорама. – Авт. ) и мучная мельницы. На западной стороне плотины находятся заводские строения, а имянно: три молотовые, из которых в каждой по четыре молота и по шести горнов, но теперь работают только на семь молотов, по причине недостатка в работниках, да и воды на все сии молоты чрез целый год доставать не будет. Там же при заводе находится якорная кузница с одним горном, в коем молоты и другие надобные орудия делают, а в некоторой отдаленности обжигальная печь, в которой выкованное железо разогревается и размягчается. Чугун, который они здесь куют, привозится с Катавского либо Юрюзанского заводов».
С другой стороны, река служила транспортной магистралью, началом водного пути для вывоза продукции заводов на металлообрабатывающие предприятия, расположенные в центральных губерниях России. Однако здесь были сложности. Юрюзань – мелководная река, даже по весеннему половодью ее глубины не хватало для прохождения судов, особенно в верховьях, где располагались заводы. Тогда мастеровые люди придумали способ создания водяного вала с помощью спуска воды, запасенной в заводских прудах. Он поднимал барки на свой гребень, и глубина тем самым увеличивалась, позволяя судам пройти мелководные участки. Заводы располагались по реке с верховьев в таком порядке: Катав-Ивановский, Юрюзанский, Усть-Катавский, ниже пристань догрузки симским железом в деревне Каратаулы. Для создания искусственного водяного вала требовалась синхронизация спуска воды из заводских прудов в таком же порядке.
Зимой делали барки на берегу реки неподалеку от завода. Тогда же, конным обозом, на санях завозили железо Симского завода на Каратаулинскую пристань. Ближе к весне барки на заводах загружали железом по облегченной норме, собирали команду и снаряжали к сплаву. Весной реки вскрывались, лед уходил, растекалось половодье. По вешней воде на заводских прудах собирали необходимый запас воды. И все готово!
Сплав начинался с Катав-Ивановского завода, по реке Катав, левому притоку Юрюзани. Открывались затворы пруда, уровень воды в реке Катав поднимался, и барки, подхваченные водяным потоком, уплывали вниз по течению. Сразу направлялся верховой гонец на Юрюзанский завод, чтобы дать сигнал об открытии тамошнего заводского пруда. При этом наполнялась Юрюзань, и отправлялись в путь барки этого завода. Гонец скакал дальше к Усть-Катавскому заводу. Здесь реки Катав и Юрюзань сливались, открывались запоры местного пруда, и мощный единый вал нес караван барок навстречу крутым поворотам скалистых берегов. Вода текла здесь с большой скоростью. Барки и сплавщики проходили суровые испытания. Некоторые суда разбивались, и бревна, как спички, разлетались в разные стороны. При потерях – менее десяти процентов барок – сплав считался удачным, хоть и погибало немало сплавщиков.
После деревни Верхняя Лука Юрюзань вырывается из узких скалистых каньонов, разливается по широкой долине. Река будто успокаивается от бурной молодости, проведенной среди хребтов Уральских гор, ее течение замедляется. Барки, оставив по правому берегу скалу Миси-таш и пройдя поворот на север, подплывали к Каратаулинской пристани.
Здесь они ненадолго останавливались. Их ремонтировали после битья о скалы и догружали до нормы железом Симского завода, завезенным еще зимой по санному пути. Экипажи пополнялись людьми и продуктами, а затем отправлялись дальше. Торопились. Водяной вал был недолгим, после него вода в реке спадала, и отставшая барка садилась на мель и уже не могла догнать свой караван. Приведу некоторые количественные оценки. Караван состоял из 30-40 барок. Хоть эти суда и не имели движителя, ими надо было управлять, особенно в опасных местах. Барки садились на мель, приходилось снимать их вручную, поэтому в каждом экипаже состояло не менее 40 человек: заводские рабочие и «бабайки» – башкиры, приехавшие специально, чтобы наняться на эту работу.
По свидетельству А.Ф.Муко­молова, автора книги «На южноуральских заводах» первый караван барок отправился по Юрюзани в апреле 1763 года. Он вез 70 тысяч пудов железа, из которых затонуло порядка десяти процентов – 7,5 тысяч пудов. Заводчики поставили железо по воде в свой родной Симбирск, Саратов, Ярославль, Москву и заграницу в Стамбул. Следующий караван 1764 года вез уже 100 тысяч пудов железа. По такому резкому увеличению загрузки каравана на 43 процента надо полагать, что его догрузили симским железом на Каратаулинской пристани. Действительно, 18 февраля 1763 года Оренбургское горное начальство рапортовало в Берг-коллегию о начале работы Юрюзанского и Симского заводов, которые начали перековывать чугун, выплавленный на Катав-Ивановском заводе. Металл пошел, каратаулинская пристань начала работать. Вокруг нее образовалась деревня Каратаулы на левом берегу Юрюзани, напротив деревни Сакино (Калмак). Этот 1763 год можно считать годом зарождения деревни Каратаулы.
Учитывая участие деревни в промышленном производстве, можем полагать, что кроме жилого сектора, неподалеку имелся склад для железа, завозимого зимой с Симского завода, конюшня для рабочих лошадей, кузница и другие помещения, обеспечивающие рабочий процесс пристани. Здесь прошел Сибирский тракт, тянувшийся из Уфы через Златоуст и Миасскую долину в Сибирь. На левом побережье Юрюзани он разветвлялся в сторону Екатеринбурга. Возникло оживленное движение экипажей на конной тяге. Для каторжников, которых гнали в Сибирь, здесь построили служебное помещение, где они ночевали. За день они проходили около 20-22 верст. Соседний этап со стороны Уфы был в Текей-ауле, а со стороны Сибири – в Лаклах. Таким путем каторжники «шли по этапу» в Сибирь.
Пристань возникла на земле Каратаулинской волости. Поэтому ее населяли, в основном, башкиры-вотчинники этой волости. Сюда переселились каратаулинцы из деревень Кызырбак, Кусяляр и других поселений. В родословных шежере каратаулинцев упоминаются имена Кызанки и Бултыя, проживавших в Кызырбаке и Кусяляр. Но возможность заработать на сплаве железа привлекала башкир и из других деревень и волостей. Некоторые оседали, получив увечье на сплаве, другие, наоборот, удачно найдя свое место в этом процессе. В результате, среди каратаулинцев возникли различные «ара» – группы семей чужеродного происхождения.
Старшиной Каратаулинской волости в это время был Яун Чувашев. Однако, если сказать точнее, он был старшиной объединения Айле, в которое входили Каратаулинская, Айлинская, Тырнаклинская и Тюбелясская волости. Непосредственным бием Каратаулинской волости считался Байтулла Кызанов, один из сыновей Кызана Гиреева.
Место зарождения нашей деревни Каратаулы знакомо мне с детства. Старшее поколение односельчан называли его «Иске йорт» (старое поселение), а развалины пристани «Иске паром» (старый паром). Поросли крапивы с многолетним упорством отмечают каждый год остатки фундаментов домов. Места сараев обозначаются кучками перегнившего навоза, в которых мы копали червей для ловли рыбы. На берегу еще заметны съезды к воде, оставшиеся от пристани и парома. Ведь прошло не так много времени, как ввели в эксплуатацию Самаро-Златоустовскую железную дорогу и этим закончился сплав железа по рекам, длившийся около 130 лет. Последний караван барок ушел по воде в 1891 году. С тех пор каратаулинцы стали покидать это затопляемое место, переселились на нагорье, на новом месте раскинувшееся по берегам речки Шардали. Краевед Хайрулла Кульмухаметов на новом месте описал две улицы, существовавшие уже в начале XX века.