«ОТ УФЫ ДО БУХАР ДЛЯ ПРОВОЖАНИЯ ЕГО, МАКСЮТА, ДАТЬ ИЗ БАШКИРЦОВ ДЕСЯТЬ ЧЕЛОВЕК…»

Служебные поездки Максюта Юнусова

Торговой и дипломатической деятельности Максюта-муллы и его странствиям, связанным со служебными поездками в казахские степи, Бухарское ханство, в Москву и Санкт-Петербург в 1722–1726 годы был посвящен ряд публикаций (см. [19, с.44]). Максют дважды выполнял роль дипломатического курьера: в первый раз он доставлял секретную реляцию российского посланника Флорио Беневени из Бухары в «Посольский приказ» в Москве, а во второй раз он был послан Коллегией иностранных дел (КИД) обратно в Бухару с указом императора об отзыве «обретающего тамо секретаря (Ориентальной экспедиции. – А.Г.) Флорио».
Во время второй поездки в Бухарское ханство в 1724 году Максют Юнусов оказался участником переговоров с каракалпакскими «владельцами» об условиях выкупа российских пленников. В 1725 году им было инициировано первое обращение казахского хана Абулхаира к российскому правительству с просьбой о помощи в борьбе против джунгар и о принятии казахов под покровительство России. Как считает Н.С.Лапин, «М.П.Вяткин впервые в историографии отмечает роль российского представителя в Средней Азии Максюта Юнусова, выполнявшего различные, в том числе посольские поручения, который встречался с Абулхаиром и «склонял» его к российскому подданству» [17, с.121; 22]. Этот факт отражен и в канцелярском переводе доношения, поданного Максютом Юнусовым в Коллегию иностранных дел в январе 1726 года, где так и сказано: «…калмыцкий владелец контайша своим войском Абулхеир хана киргиского изь ево владения Туркистанского выгнал, которой с своим войском принужден приехат[ь] х каракалпаком, и я в бытность своего в Каракалпаках с ним, Абулхеир ханом, виделся и всякие розговоры, надлежащие к пол[ь]зе Российской империи, имел…» [1, л.14]. Более подробные и весьма любопытные сведения об этом содержатся в оригинале доношения (см. [18, с.161–166; 25, с.107–111]).
По поводу первой своей поездки в Бухару он говорит следующее: «По прошению Сибирской губернии сына боярского Ивана Григорьева сына Шарыгина ездил ... сыскивать в полон отца ево, Григорья Шарыгина, в Каракалпаки и в Бухары для окупу»1 [2]. Как видно из письменных доношений Максюта от 16 декабря 1723 г., конца 1725 – января 1726 г., он разыскивал еще одного сибирского дворянина – Павла Ушакова, зятя известного полковника Л.И.Парфентьева («Леонтия полковника»), военные акции которого в Казахскую «орду» надолго запомнились степным обитателям. Даже в середине XVIII века казахские старшины упоминают «Левентия-батыря» в разговоре с А.И.Тевкелевым [21, с.385].
В конце лета 1722 года Максют-мулла отправился в Казахскую орду, затем поехал в Каракалпакию, расспрашивая про Павла Ушакова и Григория Шарыгина. Одновременно он вел торговлю. Ушакова он не нашел, а Шарыгина отыскал в Каракалпаках и освободил из плена, но его вынужден был там оставить, так как «проехать ис Каракалпак (в Бухару. – А.Г.) за несвободным проездом от других неприятельских народов невозможно…» [1, Л.12].
Каракалпаки сообщили Максюту, что молодые и крепкие русские пленники стоят дорого, а они, в большинстве своем, в Бухаре. Поэтому в поисках Ушакова Максют со своим караваном отправился в Бухару. Вероятно, здесь речь идет о «Сибирского полку капитане Ушакове», для поиска и выкупа которого и в 1742 году в казахские степи совершили поездку две группы башкир, с одной из которых был крестьянин Чумляцкой слободы [21, с.203]. В доношении конца 1725 – января 1726 года Максют сообщает [18, с.162; 25, с.107–108]: «И вот, когда Абулхаир-хан отправил посольство в Бухару – двух биев и еще других десять человек, и нас, нижайшего, назначил ильчи-баши [главой посольства], тот же час отправился к [русскому] послу, и по каким делам имел странствие, [ему] сделал объявление…»
О характере данного посольства Абулхаира в Бухару в 1722 году можно предположить, что это было в большей степени торговое мероприятие. В канцелярском переводе цитированного доношения так и сказано: «Також от Абулхеир хана киргис-касацкого послан я в Бухары к хану Абулфеизу для проезду купцам из Бухар в Каракалпаки, а ис Каракалпак в Бухары, и тогда с посланником его величества Флорием я виделся, и для чего я в Бухары был послан, ему, Флорио, объявил…» [1, л.12 об.]. Здесь же: «А которые были пис[ь]ма дворянина Шарыгина, посланные со мною для сыскивания отца ево в Каракалпаках, и оные ему, Флорио, все я отдал…»
Максют-мулла находился в Бухаре с октября 1722 года до конца марта 1723-го. В том же доношении Юнусова сообщается еще следующее: «Жил я в городе Бухаре пять месяцев, и с ханом Бухары каждую пятницу вместе мы были на намазе. И в его дворце каждую пятницу [на угощении] бывали. И господину Флорио Беневени обо всем сделанном, виденном и узнанном нами объявление делали…» [18, с.162; 25, с.108]. В итоге, окончательно убедившись в его надежности, российский посланник поручил Максюту отвезти «нужнейшие письма» в Коллегию иностранных дел: «В кызылбашской2 стороне должен быть корабль его величества падишаха, нас ожидающий. [Хорошо бы знать], имеется ли сейчас этот корабль. Если им устно скажешь [о моем поручении], то они поймут [что к чему]»3 [18, с.130].
Максюту было приказано отправиться в сторону Астрахани и сказано также: «Если туда прибудете, то застанете либо самого великого падишаха, либо графа Головкина; или Шафирова, или Петра Андреевича Толстого» [18, с.130]. Здесь упоминаются имена высокопоставленных чиновников Коллегии иностранных дел: граф Г.И.Головкин – президент-канц­лер; вице-президент, подканцлер П.П.Шафиров; П.А.Толстой – приближенный Петра, дипломат, прапрадед Л.Н.Толстого; в 1718–1726 гг. начальник Тайной канцелярии. В Персидском походе он возглавлял канцелярию Петра I. Как видно, его имя некоторым образом выделяется в указанном списке, во всяком случае, Максют запомнил не только его фамилию, но и имя с отчеством. Дело, видимо, в том, что П.А.Толстой, как давний начальник и покровитель, чаще других упоминался в речи Ф.Беневени (в служебных письмах Максюта – «Питр Әндрәич Тулстуй». – А.Г.).
Как известно, среди «нужнейших писем» была секретная реляция Ф.Беневени от 4 марта 1723 года, написанная «цифирью» (тайнописью. – А.Г.)4. В доношении Максюта Юнусова в Коллегию иностранных дел от 16 декабря 1723 года говорится: «…Итак, мы по поручению Флорио двинулись в путь в сторону Астрахани, но когда мы не доехали еще и Яицкого казачья городка (Гурьева. – А.Г.), в 4–5 днях пути от него, нагнали нас воры кыргыз-казахи и ограбили нас, взяли [у меня] 2000 мерлушек, бухарские мерлушки были, 300 лисиц и волков, 100 [концов] кумача, 100 [концов ткани] хаса, одну волчью шубу, две корсачьи шубы, а мелкого товара без счета. А также захватили 2-х верблюдов, 11 лошадей, 3[-х] слуг, моего сына Рахматуллу… Причем и письма (видимо, некоторые. – А.Г.) к его величеству падишаху были утрачены» [18, с.130–131].
Тем не менее, Максют «у них, каракалпак, ушел и те письма (см. [4]) с собою унес; и прибыл он на казачей караул, который близ Яику…» [2]. После допроса в розыскной канцелярии находившийся там полковник Захаров отправил его через Самару и Симбирск в Казань, а оттуда он был отправлен в Москву, в контору Коллегии иностранных дел.
Шифрованная реляция Ф.Бе­невени от 4 марта 1723 года была доставлена Максютом в московскую контору КИД достаточно быстро – в конце ноября 1723 года5 [18, с.203]. А 3 декабря того же года в Санкт-Петербурге Государственная коллегия иностранных дел приняла решение «послать к Флорио Беневени» рескрипт императора Петра I с тем же «башкирским татарином молою Максуд Юнюсовым Армемзеем (Амремзеем. – А.Г.), кой прислан был от него, Флория, с реляциею» [5]. А 16 декабря 1723 года было дано распоряжение послать уфимскому воеводе князю Ивану Шаховскому указ о том, чтобы посылающемуся к Ф.Беневени «Максюту Юнусову от Уфы до Бухар для провожания ево, Максюта, дать башкирцов десять человек…» [4, л.70].
В середине января 1724 года Максют Юнусов прибыл в Уфу. В доношении полковника и лейб-гвардии капитана И.Шаховского в Коллегию иностранных дел от 26 января 1724 года сообщается, что «башкирцы всех 4-х дорог ни людей, ни лошадей не дали», и что Максют отправлен будет вскоре. «И в провожатые ему, Максюту, дан знающей татарского языку уфинского иноземского списку Филип Лутохин, а он, Максют, скаскою подписал, что де он до Бухар проехать и бес провожатых может» [6].
В доношении от 7 ноября 1724 года Максюта Юнусова в Коллегию иностранных дел о его второй поездке в среднеазиатский регион сказано следующее [18, с.141]: «Те башкирцы сказали: «Нас в пути перебьют», – устрашились и [к нам] не приехали. Мы же, полагая упование на бога всевышнего, [рассуждая:] «если умрем, то умрем на службе падишаху, останемся [в живых], то тоже на службе падишаху», – [узнали, что] сын известного изменника Сеита приехал на Ногайскую дорогу в Юрматынскую волость к своим друзьям, решили присоединиться к нему [и с ними вместе] прибыли на реку Сыр[-дарью] и ныне живем среди каракалпаков6. Ибо каракалпаки задержали нас и взяли наших лошадей, ограбили двух моих слуг, но меня самого не тронули. И потом, когда собрались каракалпакские бии, то спросили [у меня]: «Ну, для чего приехали?» Я ответил: «Мы – посол белого падишаха». «Ну, для чего послом прибыли?» – так спросили. Я тогда ответил: «Нам велено узнать про послов, что были отправлены раньше нас». И с теми каракалпакскими биями и азизами мы кочевали, вели многие беседы, стараясь, чтобы на имя падишаха не села пыль, расхваливали [славу и мощь] великого шахиншаха. И все они были довольны и сердцем рады, и находившихся в Каракалпакском юрте в неволе двух посланников (русского офицера Афанасия Филиппова и толмача Семена Яковлева. – А.Г.) привели и отдали в наши руки, заявив при этом: «Мы до сих пор не знаем, что они за люди» … Обо всем [подробно] расскажет сей Афанас7».
Обстоятельства вынудили Максюта проявить находчивость и сделать этот, пожалуй, единственно верный, хотя и безусловно рискованный шаг: «И все это делал я без указа («ошбу эшләри эшләдүм мән биз указ»), ибо падишах сего мира подобен богу, добрых от злых отделяя, цену всякого поступка знает. Ежели за эти мои дела указанные четыре человека (те, кому было адресовано письмо: «высокопревосходительные» Г.И.Головкин, П.П.Шафиров, П.А.Толстой, П.И.Вельяминов-Зернов. – А.Г.) [на меня] прогневаются или [наоборот, похвалы и награды] удостоят, то все это в их власти и разумении (в момент составления письма Максют не знал, что П.П.Шафиров был в опале и не занимал никаких должностей, был лишен всех чинов и находился в ссылке. – А.Г.).
По указу его императорского величества велено мне стараться, использовав какую бы то ни было хитрость и проявив [верноподданническую] преданность, чтобы тот Флорио Беневени прибыл (со мной. – А.Г.) к его величеству шахиншаху. И о том буду стараться, насколько разум позволит, то дело устроить, [и знаю о том, что] нам зло причинили каракалпаки, а не падишах, и мы от своего падишаха не отступимся, ежели будет то во власти бога всевышнего. Думалось мне: если [им, каракалпакам] правду сказать, то убьют или станут мучить («Хыйал ҡылдум ки, тугурусын әйтсәк, үлдүрур вә йа бер жәфа ҡылурлар»)…» [25, с.80–81]. Хотя и скрыл, что дипломатический курьер, Максют не слишком лукавил, представляясь послом белого падишаха, поскольку он действительно был посланником императора.
Прапорщик Афанасий Филиппов сказал: «И в 1724[-м] году приезжал [в] Каракалпаки он, башкирец Алдар (Исекеев. – А.Г.), и спросил русских полонян[н]иков ис плену, и они ему отказали и никого не отдали…» [7]. «А сего де 724[-го] года в осень приехал в Каракалпацкую орду Уфинского уезду Нагайской дороги башкирец Максют мулла Юнусов, который был в Государственной коллегии с пис[ь]мами. И оной де башкирец ево, Филипова, и толмача Семена Яковлева у каракалпаков выпросил и отпустил ево, Филипова, с товарыщем своим башкирцом Сафаром Рысъхозяевым да с яицким казаком Андреем Семеновым, которой был в Каракалпаках в полону, в Казан[ь]8; и прислал с ними в Ыностранную коллегию три пис[ь]ма; написаны татарским языком, запечатаны, а по переводу татарских переводчиков на тех пис[ь]мах подписано: на первом – Подать в Ыностранной коллегии; на втором – Подать в Московском царстве в Посольском приказе; а третье пис[ь]мо – бес подписи» [8]. Здесь речь идет о письмах: первое – «изменника Сеита», второе – Худайназар-бия, третье – шейха Мурата и каракалпакских биев, адресованные императору Петру I. Сафар Рысхозяев подал еще одно письмо – доношение Максюта от 7 ноября 1724 г. (адрес – на персидском языке рукой Максюта: «Сие письмо в надлежащее время и в надлежащий час да будет отдано в руки начальника в Посольском приказе в городе Москве». Рядом – канцелярская помета: «Подал башкирец»). Адреса в первых двух письмах написаны почерком муллы Максюта, а в третьем письме – надпись его же рукой: «Печать Мурат-шейха азизлара, сами мы тоже у этого азизлара [нынче] живем. Он – шейх всех каракалпаков». Под текстом этого письма, а также письма Худайназар-бия заверяющая подпись Максюта: «К сему письму я, Юнус-ахуна сын Максуд, руку приложил». Под текстом письма Сеита овальная печать Худайназар-бия [18, с.139, 283–285; 25, с.69–99].
О содержании писем и о российско-каракалпакских переговорах достаточно подробно изложено в предыдущих публикациях, цитируемых выше, особенно – в письменных доношениях самого Максюта Юнусова в Коллегию иностранных дел 1724 г. (около 7 ноября) и конца 1725 – января 1726 года [18, с.140–147, 161–166; 25, с.79–85, 107–111].
В показаниях яицкого казака Андрея Семенова говорится, что Максют Юнусов «в сентябре [1724 г.] приехал в Казацкую орду…» [11]. В этой связи естественно возникает вопрос о том, по каким причинам Максют-мулла так долго задержался в пути в «Каракалпацкую орду». Ведь в Уфу он прибыл из Москвы еще в середине января 1724 года [6].
В конце ноября 2023 года в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ – далее) удалось выявить новые документы, проливающие свет на события этого промежутка времени. Ниже речь пойдет о новых подробностях подготовки и отправки Максюта Юнусова из Уфы в «Бухарскую орду», а именно публикуются документы АВПРИ из фонда 109/1 «Сношения России с Бухарой» (1724 г.). По-видимому, они в полном объеме нигде не пуб­ликовались раньше.

Об этнонимах в публи­куемых документах

Поясним, как следует понимать те или иные этнонимы и термины, относящиеся к личности Максюта Юнусова в документах архива, в том числе в его письмах и устных доношениях. Прежде всего, отметим, что ни в одном из «своеручьных писем» он не указывает ни свою сословную, ни этническую принадлежность, а заявляет лишь, что является сыном Юнуса-ахуна: «Я, Максуд-мулла, сын Юнуса-ахуна». Но в «сказках» (устных донесениях), где упоминается место его рождения – Казанский уезд – писарь, возможно, со слов Максюта пишет, что он – «служилый татарин», или иногда сокращенно «татарин». Однако в тех же документах Максют подписывается по-прежнему, например: «Я, Максуд, Юнуса-ахуна сын, руку приложил».
В канцелярских бумагах (и в губернских, и в столичных) наиболее употребительными в отношении к Максюту являются слова «татарин», «татарин Максют». Ясно, что это никак не связано с его принадлежностью к какому-либо конкретному этносу. Действительно, как отмечает М.З.Закиев, «татарин» – обобщенное название всех нерусских народов России, которым пользовались русские ученые в течение всего XVIII в. [20, с.65–66]. «В.И.Татищев дает сведения о том, что в России татарами называли всех магометан, но сами народы… себя этим этнонимом не называют, даже не ведают, что означает это слово татар» [Указ. соч. C.68]. Историк XVIII в. Петр Рычков (1712–1777) писал, что у тюркских народов имя «татар» «употребляется за презренное и бесчестное звание». Он же авторитетно заявляет: «Я совершенно уверен, что во всех тамошних сторонах ни одного народа нет, который бы татарами именовался» [26, с.54]. Но в некоторых случаях обозначение «татарин» в представленных здесь документах, возможно, связано с сословным статусом Максюта, который, как видно из документов, принадлежал (по крайней мере, до переселения в Башкирию) к сословию служилых татар9, куда входили, как известно, представители разных народов, в том числе и башкиры.
Любопытно, но слово «татар(-ский)» было все-таки применено и Максютом, но один-единственный раз, а именно в доношении от 16 декабря 1723 года, адресованном «Великому падишаху, его величеству императору»: «И все обстоятельства дела были изложены в русском письме, которое он [Игнат Романов] привез с собою. Мною то русское письмо было [тогда же] переведено на татарский язык» [25, с.62]. На самом деле здесь речь идет о письме (обращении) к казахским старшинам или иным степным правителям, переписанном им на языке «тюрки» с характерной для его писем-доношений «пестротой [и обилием] речевых оборотов, отчасти достигаемых за счет разбавления среднеазиатскими заимствованиями» [15]. Это был общий для целого ряда тюркских народов (в том числе башкир, ногаев и казахов) литературный язык, который служил своеобразной латынью Востока (язык дипломатии, которым могли пользоваться лишь образованные люди).
С точки зрения этноязыковой принадлежности И.М.Васильев особо выделяет «доношения» (из них три – дипломатические отчеты, и одно – прошение в связи с предстоящей поездкой в Бухару) муллы Максюта Юнусова, «имевшего опыт долговременного проживания в Башкирии, казахских степях и в Средней Азии»10 [15, с.113].
До своей первой поездки в Бухару Максют проживал среди башкир Табынской волости вблизи Чумляцкой слободы Тобольского уезда. Он был хорошо известен среди представителей сибирской элиты, и его называли «мулла Максуд»: «Просят вас о том и передают поклон добрые, знатные люди и [в их числе] дочь Леонтия-полковника: пусть мулла Максуд попробует поехать и разыскать Павла…» [25, с.56–63]. Как видно из посланий каракалпакских биев и духовных лиц, во время вынужденного пребывания Максюта в Каракалпакской «орде» (1724–1725 гг.) его также почтительно называли «Максуд-мулла» [25, с.86–89, 90–95]. Разумеется, российский посланник в Бухаре Ф.Беневени о «Моле Максуде» обязан был знать все или почти все – этому обязывали и его положение, и весьма непростая ситуация. Общаясь с Максютом продолжительное время, «поддерживая с ним общение дружественным и приветливым образом», опытный царский дипломат, видимо, сумел разузнать о Максюте очень многое, в том числе и о его происхождении.
Только после пяти месяцев их знакомства Максюту была доверена «важная служба»: «Мы вас, находя достойным, решили послать с [секретными] письмами к его величеству падишаху» [12; 18, с.128–131]. В своей реляции от 4 марта 1723 года в Коллегию иностранных дел Максют Юнусов назван Ф.Беневени «башкирцем из Уфимского уезда». И во всех его более поздних доношениях Максют обозначен как «башкирец»11 [13, л.12] и, скорее всего, не случайно. Во-первых, в показаниях русского прапорщика А.Филиппова, которого в 1724 году Максют сумел освободить из каракалпакского плена, это обстоятельство находит еще большее подтверждение: «А сего де 724-го года в осень приехал в Каракалпацкую орду Уфинского уезду Нагайской дороги башкирец Максют мулла Юнусов…» [8]; во-вторых, Ф.Беневени хорошо знал Восток, нравы, обычаи и национальные особенности народов, населяющих Среднюю Азию, казахские степи. В своих донесениях он всегда указывает этническую принадлежность, сословие или род деятельности и другие характеристики человека или группы людей, с которыми ему по долгу службы приходилось иметь дело. Так, например, о Максюте, как уже говорилось выше, российский посланник сообщает: «башкирец один, торговой человек», «Мола Максуд» и даже его прозвище – «Амремзей»; об астраханском жителе Иване Дементьеве в его донесении от 10 марта 1722 года сказано: «Сей куриер породою гречанин, при мне служил яко казацкой сотник, везде верную свою службу … оказывал. Ибо я его в некоторые дела употреблял и в разные места про золото проведывать посылал» [16, с.75]; далее: «озбеки хивинские, бухарские, также пантхойские (антхойские. – В.В.), авганы в войне давно с кизилбашами. Одни индейцы остались, и те пуще всех в беспокойстве обретаются… А что ташкенцы, киргисы (киргизы. – В.В.), каракалпаки и казаки (казахи. – В.В.), и те никакое помешательство учинить не могут, а наипаче ныне, ибо черные калмыки (контайшинцы, джунгары, ойраты. – В.В.) оных казаков в пень разорили» [16, с.75]; из текста его реляции из Бухары от 10 марта 1722 года выясняется, что «нагайцы», «степные татары уругу мангуцкого», «нагайские татары» – названия одного и того же народа. Видимо, у Ф.Беневени не возникло никаких сомнений и в том, какой «породы» его курьер Максют-мулла. Но почему же тогда в документах архива достаточно часто употребляются слова «уфимский татарин», «татарин Максют» и т.д.?
Объяснение, кроме сказанного выше, скорее всего, следующее. Впервые Максют назван татарином в доношении от Казанской губернии [2]: «…того ж де октября 12-го дня писал к нему сь Яику обретающейся тамо при розыске полковник Захаров, а в пис[ь]ме ево написано, [что] на Яике в розыскную канцелярию c отводного караулу привели татарина, которой допросом показал: житель де он Уфинского уезду – Максют-мулла Юнусов сын». Ясно, что здесь речь идет о «татарине», личность которого предстояло выяснить, потому этим словом, очевидно, обозначен «нерусский человек». Как видно из серии документов АВПРИ, главное содержание этого первого допроса в последующем систематически дублировалось. В результате этого в материалах архива мы достаточно часто встречаем термин «татарин»: уфимский татарин, татарин Максюта, Тингаурской волости татарин, башкирский татарин и т.п.
Как утверждает М.З.Закиев, многие историки и этнологи XIX–XX вв. «часто татарами называли разные народы, этнически не связанные друг с другом… По мере изучения восточных народов русские ученые поняли, что …татары состоят из многих этносов со своими этнонимами, но не отказались и от общего их названия «татары», начали применять его с определениями, состоящими из самоназваний или названий мест обитания этих народов: абаканские татары (хакасы), … башкирские татары [башкиры], … киргизские татары (казахи и киргизы), кумыкские татары, ... узбекские татары («нагайские татары», т.е. ногайцы. – А.Г.), … и т.д.» [20, с.6–10]. В качестве примера отметим, что в одном из документов Архива внешней политики Российской империи к «тем татаром трем человеком» отнесены Максют, Смаил [Исмагил], а также казахский посланец Ко[й]багар12 [14]. Таким образом, «башкирский татарин», а также «Тингаурской волости татарин», «уфимский татарин» означают одно и то же – «башкирец».
В одном из своих прошений 1729 года императору Петру II Максют Юнусов просит причислить себя к башкирам Иликей-Минской (Илкей-Минской) волости: «…и быть бы мне по Нагайской дороге Иликей в Минской волости башкирцом, понеже дед мой Муразим мурза Идигин сын был в башкирских улусах, також и мне чтоб повелено было быть в той Иликей в Минской волости башкирцом»13 [9].
Неизвестно, удовлетворило ли правительство данную претензию Максюта, приведенную в челобитье в 1729 году: «Однако спустя какое-то время ему удалось добиться фактического причисления к башкирам Тангаурской волости – благодаря факту длительного проживания в Башкирии, благодаря принадлежности к уважаемым представителям духовенства, благодаря родству по жене с местным старшинским семейством и, может быть, иным родственным связям. Необходимо отметить, что случай подобного перехода из сословия служилых татар в число башкир-вотчинников составлял для первой половины XVIII в. достаточно редкое явление» [18, с.231]. (Примечание И.М.Васильева. – А.Г.).
По поводу деда Максюта «Муразима мурзы Идигина сына» можно сказать следующее. Вероятнее всего, по материнской линии (по ветви ее отца Янсары бин Байсары) Муразим Идигин был просто башкиром-вотчинником Минской волости, жившим в XVI–XVII веках, и он приходился ему дедом или иным предком [19].
В 2023 году С.Хусаинов и Н.Гариф опубликовали интересный документ РГАДА, относящийся к 1601 году. В нем, в частности, сказано (см. в [27, с.23]): «Да под тем же селищом [Чюдское] за Омарою рекою озеро Черное да подле Каму реку заводь Ка[т]мыш, верхнее устье из Камы реки, а нижним устьем падет в Омару ж реку. И по той реке Амаре в заводи Катмыши и в Черном озере бобровые гоны и рыбная ловля. А откупают ту реку и озеро, и заводь чюваша14 Урсек Берсют деревни да Урасай Качиль деревни, а оброку де дают в государеву казну на год по два рубли».
В данном фрагменте, скорее всего, речь идет об Урсае – деде Юнуса-ахуна, который в 1601 году проживал в деревне Качи (с.Качелино Арского района РТ). Чем же объяснить хозяйственную деятельность Урсая Качеви в местах поблизости рек Кама, Омар и Катмыш (территория Мамадышского района РТ), ведь в этом документе д.Качи указана в списке «дальних деревень»? Как утверждают авторы статьи, вотчины качелинцев раньше находились в Прикамье, и проживали они в этих местах издавна. А переселились они в Заказанье гораздо позже [27, с.20–21].
Упомянутые публикации в журналах «Ватандаш» (2019 г.) и «Безнең мирас» (2023 г.) в какой-то степени позволяют судить и о происхождении предков Максюта Юнусова.

Документы о подготовке к отправке Максюта Юнусова в Бухару с указом императора

1. 1724-го июня в 4 де[нь] в Государственной коллегии иностранных дел решено отправить рескрыпт к посланнику Флорио Беневени, обретающемуся в Бухарах, следующаго содержания.
Всеподданнейшей твоей реляции, отпущенной из Бухар от 4-го марта 1723-го году15, дупликат с прибавкою апреля от 10-го тогож году чрез нарочно посланного твоего камердинера Миколая (Минера. – А.Г.) здесь исправно получен, и как из оного, так из словесного того присланного доношения нам донесено. Мы о всем известны, и понеже в отправленных к тебе напред сего наших указах в 1722-м году июля 14-го дня из Астрахани с нарочным куриером и потом в прошлом 1723-м
году декабря 5-го дня с присланным от тебя башкирским татарином16 молою Максудом Ю[ну]совым Армемзеем (Амремзеем. – А.Г.). И повелено дабы ты ехал из Бухар ко двору нашему.
Но получил ли ты оные наши указы, о том мы известия не имеем17. Того ради сим паки повелеваем тебе ехать оттуда из Бухар ко двору нашему немедленно, которым путем безопаснее и чрез которые места наилутче и способнее ты усмотриш[ь]. А для ведома твоего как в прежних наших отправленных к тебе рескрыптах дано тебе знать, так и ныне паки об[ъ]является, что ныне в персицких краях войска наши обретаютца, а имянно в Дербене и Баке, також и в Гиляне, в Ряще и других той провинции местах, дабы ты, ведая о тех наших войсках, ежели способно тебе будет, на те места, где оные войска наши ныне обретаютца, проехать мог.

Канцлер граф Головкин.
Андрей Остерман.
Василей Степанов.
Обер секретарь Иван Ильев.
С сего протоколу рескрыпт исправно отправлен.
Читал подканцелярист Спиридон Ларионов.
И отдан оной вышеписанного числа асессору Петру Курбатову для посылки к нему, Флорию, с присланном от него камердинером Николаем Минером.
АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1724 г. Д.1. Л.11–11 об.; подлинник.

2. В Государственную коллегию иностранных дел из Уфинской правинцыи

Доношение

В указе его императорского величества из Государственной коллегии иностранных дел, писанном декабря 16 прошлого 723 году, а полученном в Уфе генваря 15 числа сего 724 году в Уфинскую провинцыю писано. Велено де послат[ь] в Бухары ко обретающемуся тамо секретарю Флорио Беневении с его императорского величества указом уфинского татарина18 Максюта Юнусова, а для провожания ево дат[ь] ему от Уфы до Бухар из башкирцов десять человек, да для толмачества, которо[й] бы мог говорит[ь] по татарски и по бухарски, одного русского человека с лошедми и по получении его императорского величества указу велено ево, Максюта, отправит[ь] с Уфы немедленно; и по оному его императорского величества указу помянутой татарин Максют Юнусов из Уфинской правинцы в Бухары отправлен прошедшаго марта 1 дня сего 724 году. Да с ним отправлен Уфинского иноземского списку умеющей татарского языку Филип Лутохин. И дано ему, Лутохину, собранные из [У]финского уезду из мещерских сотен четыре лошеди да в провожатые послан с ним присланной с Казанской дороги башкирец один человек, а для собрания и наряду башкирцов десяти человек в провожатые помянутого татарина Максюта послан с Уфы нарочной уфинского ж иноземского списку Иван Гавренев в Уфинской уезд на Сибирскую дорогу к лутчим башкирцом Кусяку Кумакаеву с товарыщи того марта 1 дня19. Повелено ему, Гавреневу, собрав обща с ними Кусяком с товарыщи башкирцов, которых оные Кусяк с товарыщи нарядят, отвести ему, Гавреневу, на Ногайскую дорогу, где будет ожидать оной Максют, и велено ему отдать при себе.
А сего июня 10 дня посланной с Уфы со оным Максютом помянутой Лутохин явился в Уфе и в доезде своем написал. Повелено де ему ехать с помянутым Максютом до Бухарей да для де провожания велено ехать до определенного места до Бухаре же Уфинского уезду всех четырех дорог башкирцом десяти человеком. Из с тех де башкирцов толко прислан был к ним помянутой Казанской дороги один человек. И выехав де они [на] Нага[й]скую дорогу, и ждали башкирцов, которые подписалис[ь] дать с ними до Бухар из своей братьи. И по подпискам де своим никого не присылывали. Толко де приехал к ним Сибирские дороги Айлинские волости башкирец Калмак батыр с товарыщи человек с пятнатцать, в том де числе Ногайской дороги Кубеляцкие волости ахун Ногай да Куваканские волости Пепеня мулла Труппердин, которой де посылан был Сибирские дороги от башкирцов с письмом в Киргиз казачью орду до Оболгаир хана для примярения меж себя и розмены ясырей. И оно[й] де Максют со оными попутными башкирцами до Казачье орды поехали проше[д]шаго апреля с 4 дня. И едучи де в пути, не доехав Киргиз казачья орды дня за три или за четыре, съехалис[ь] де в стрече убегам из оной Казачьей орды Уфинского уезду Ногайской дороги башкирцов два человека – Бурзенской волости Азикей Акзюлов да Усергенские волости Сеит Назаров. И оные де башкирцы говорили со оным Калмыком батырем с товарыщи, что де их братья башкирцы с оной Ногайской дороги разных волостей Ази абыз и Алдарбай Исекеев с товарыщи двести дватцать семь человек пограблены без остатку и держат де их, розобрав по кошам, под караулом. А они де Азикей и Сеит, уметався20, ушли толко двоя. И означенные де башкирцы Калмак батыр с товарыщи, убоясь, возвратились в домы свои. Також и оной Максют, убоясь, возвратился, понеже де в вышеписанной путь до Бухар попутчиков в вожах21 кроме вышеписанного Калмыка батыря с товарыщи не было. И оной же Максют, возвратясь, прибыл на Ногайскую дорогу в Юрматинскую волость к Азе[й] абызу22 и Кулчюку23 с товарыщи и требовал от них, башкирцов, чтоб они для езды в Бухарею дали от себя провожатых. И башкирцы де в том отказали и говорили, что де они, башкирцы, едут во оную в Кыргиз казачью орду. И прислал он Максют с ним, Лутохиным, в Уфу татарское пис[ь]мо, а в присланном татарском пис[ь]ме от оного Максюта по переводу написано. По указу де его императорского величества поехал было в Бухарскую орду с которым было де делом, с тем жа и возвратился, что де в Бухарскую орду проехат[ь] не могли, понеже де сто дватцат[ь] семь человек (двести двадцать семь? – А.Г.) пограблены; а в первом де грабежу у Алдара бая шапку черной лисицы взяли, а в другом де грабежу и ничего не оставили. И те де башкирцы, ведая свои вины, без ведома его императорского величества указа бежали и знатно де на себя недеяся, и отповед[ь]24 де дадут, совет чинили. И их се дело на одну сторону стало быт[ь]. А он де Максют как можно пу[т]ь изискать, которым путем ехат[ь] в Бухарскую орду, – обещание имеет как бы доехат[ь].
И о вышеписанном Государственная Коллегия иностранных дел что благоволит?

Полковник и лейб-гвардии капитан князь Иван Шаховской.
Июня 14 дня 1724 году.
Ниже текста помета: Подан в московскую в контору июля 8 дня 1724.
На л. 15 об. в верхней части имеется запись: В Санкт Петербурге получено […] (Подпись – неразборчива).
Июля 16 дня 1724.
На л. 14 в верхней части помета: Записано.
АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1724 г. Д.1. Л.14–15 об.; подлинник.

3. 1724-го августа в 20 день в Государственной коллегии иностранных дел решено послать его императорского величества указ на Уфу к полковнику и лейб[-]гвардии капитану князю Ивану Шеховскому следующаго содержания.
Писал ты в Государственную коллегию иностранных дел в доношении своем от 14 июня 1724-го, что ты по указу его императорского величества ис Коллегии иностранных дел от 16-го декабря прошлого 1723-го года татарина Максют[а] Юн[у]сова, посланного в Бухары с указами его императорского величества к посланнику Флорио Беневени чрез Уфинскую провинцию, туда было отправил. Но что он за некоторыми препятствии, показанными в оном твоем доношении, проехать в Бухары не мог и писал к тебе он, Максюта, что он как можно путь изыскать, которым бы в Бухарскую орду проехать обещается; на что ты просил его императорского величества указу. И тебе надлежит по получении сего старание приложить. Ежели паче чаяния25 по сие время оной татарин в Бухары еще не поехал, отправить ево туда с указами к посланнику Флорию Беневени, которым путем возможно.

Канцлер граф Головкин.
Андрей Остерман.
Василей Степанов.
Обер секретарь Иван Ильев.
С сего протоколу рескрыпт августа в 24 де[нь] исправно отправлен.
Читал подканцелярист Спиридон Ларионов.
И послан на почте в Москву для отсылки в Уфу.
АВПРИ. Ф.109. Оп 1. 1724 г. Л.16–16 об.; подлинник.

4. В Государственную коллегию иностранных дел из Уфинской правинцыи

Доношение

В указе его императорского величества из вышереченной Каллегии, писанной во оной Каллегии августа 24[-го], а в Уфе полученной октября 14 числа сего 724 году, в Уфинскую правинцы писано. Из Уфинской правинцы в Государственную каллегию иностранных дел доношени[и] де писано июня 14 дня сегож 724 году, что по указу его императорского величества ис Коллегии иностранных дел от шестаго на десять [16-го] декабря прошлого 723 году татарина Максюта Юнусова, посланного в Бухары с указами его императорского величества к посланному Флорию Беневение чрез Уфинскую правинцыю, туда было отправлен. На что он за некоторыми препятствии, показанноми во оной из Уфинской правинцы доношении, проехать в Бухары не мог и писал де в Уфинскую правинцыю он, Максют, что де он как можно путь изискат[ь], котором де в Бухарскую орду проехат[ь] обещаетца. На что из Уфинской правинцы просили его императорского величества указу. И по получении оного указу велено старание приложит[ь]. Ежели паче чаяния по сие время оной татарин в Бухару еще не поехал, отправить ево туда с указами26 к посланному Флорию Беневении по котором путем возможно. И по оному его императорского величества указу для сыску оного татарина Максюта в Уфинской уезд в башкирские жилища посланы из Уфы нарочныя посыл[ь]щики. А как сыскан будет, то оного татарина Максюта в Бухары с указами к посланнику Флорио Беневении отправим немедленно.

Майор и Уфинской правинцыи
асес[с]ор Иван Тюменев.
Секретарь Иван Протопопов.
Октября в 14-го дня 1724 году.
На л. 19 в верхнем левом углу помета: Записано.
На л. 19 об. запись: Подано декабря 28 [дня] 1724[-го].
АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1724 г. Д.1. Л.19–19 об.; подлинник.

5. 1724-го ноября в 5 де[нь] в Государственной коллегии иностранных дел решено послать его императорского величества указ к Астраханскому губернатору господину Волынскому следующаго содержания.
По резолюции его императорского величества, записанной в протокол августа 24 дня сего 1724.
Понеже секретарь Коллегии иностранных дел Флорий Беневени, обретавщейся в Бухарах посланником, хотя ему о выезде в Россию многие указы посланы, за опасностию от тамошних народов в пути оттуду проехать не может, о чем от Коллегии иностранных дел докладывано его императорскому величеству. И его величество указал бухарцам, которые в Астрахани живут, об[ъ]явить, дабы они то учинили, чтоб помянутой Флорий Беневени из Бухар в Россию безопасно проехать мог27. И притом пригрозить им, бухарцом, что естли такого способу к безопасному из Бухар Флория Беневени выезд[а] они не сыщут, то как с ними, так и с имением их поступлено будет жестоко, и тако надлежит тебе, губернатору, оное объявление бухарцам учинить по вышеписанному у его императорского величества указу. Каким образом пристойнее быть, разсудите и стараться чрез сие способы вышеупомянутого секретаря Беневени с обретающимися при нем люд[ь]ми из Бухар высвободил, и что в сем произойдет, о том тебе доносить в Коллегию иностранных дел.

Канцлер граф Головкин.
Андрей Остерман.
Василей Степанов.
Обер секретарь Иван Ильев.
На л. 20 ниже подписи Федора Протопопова помета: С сего протоколу указ вышеписанного числа при указе в Москву к асессору Курбатову исправно отправлен.
Читал подканцелярист Спиридон Ларионов.
АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1724 г. Д.1. Л.20–20 об.; подлинник.

Сказка28 Максюта Юнусова (1726 г.)

1726-го году генваря в 21 де[нь] в Государственной коллегии иностранных дел прибывшей из Каракалпак в Санкт-Петербург Уфинской татарин Максюта Дюнюсов29 сказал.
Что в прошлом 1723-м году по указу его императорского величества блаженныя и вечно достойныя памяти отправлен он из Москвы с присланным из Санкт-Петербурга указом в Бухары к посланнику Флорию Беневени и, будучи в пути, от каракалпаков задержан под караулом и тот указ к Флорию в Бухары отправил с нарочным своим человеком Мачакбаем тайно, которой до него, Флория, доехал и тот указ ему отдал и ответное от него доношение принял; и как к нему, Максюте, в Каракалпаки возвратился и об[ъ]явил о том, то он,[Максют,] оставя там сына своего Рахметуллу и казанского толмача Семена, ушел тайно с тем своим человеком Мачакбаем, которого посылал в Бухары, и с тем ответным доношением, которое от посланника Флория, поехали в Санкт-Петербург30. А что пакет с твоим доношением31 с одной стороны пробился, и то учинилось оттого, что оной положен был в крепкую вощанку32 и в полотняной мешечнию33; и для лутчаго обережения от неприятельских людей привязан был у того ево человека к поясу и хранен денно и ночно, чтоб не осмотрили неприятели; и что путь зело дальной, и ехал многое время, от чего де бумага сама изветчала и обилась. А кроме Коллегии иностранных дел они того пакета нигде не показывали и никому об оном не об[ъ]являли.
На л. 59 об. ниже текста арабографическая подпись Максюта: Мән, Мәҡсуд Йуныс уғлы, ҡул ҡуйдум. Перевод подписи: Я, Юнуса сын Максуд, руку приложил.
АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1726 г. Д.1. Л.59–59 об.; подлинник.

 

Сноски

1 Так цитируются показания Максюта Юнусова в розыскной канцелярии на Яике в октябре 1723 г.

2 Кызылбаш – Персия.

3 Здесь имеется в виду нахождение Петра I в Персидском походе в 1722–1723 гг.

4 Около 20 ноября 1723 г. «3 пис[ь]ма, писанные по цыфири, обретающегося в Бухарах секретаря Флория Беневении» от 4 марта 1723 г.
подал в Московской конторе Коллегии иностранных дел Максют Юнусов [3]. На самом деле это одно письмо. Дело в том, что сама реляция представляет собой три листа бумаги, каждый из которых размером с двойной тетрадный лист с аккуратно вписанными цифрами в колонках с обеих сторон и сложенный пополам [4].

5 Ровно 300 лет спустя, 24 ноября 2023 г. в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) я смотрел оригинал этого документа. Он отлично сохранился. Его, как ценную реликвию, я держал в своих руках. Настоящая статья написана под влиянием этого поистине знаменательного события.

6 По словам Максюта, «с оным казанским татарином и двумя моими служительми из башкир (Сафаром Рысхозяевым и Мачакбаем Пулатовым. – А.Г.) поехал» [1, л.13; 18, с.252]. Из показаний Сафара Рысхозяева в Коллегии иностранных дел в феврале 1725 г.: «Для провожания … Максюты записались со всех 4-х дорог башкирцов 10 человек…» Далее он заявил, что они [башкирцы], зная, что в «в Каракалпацкой орде есть опасение от неприятельских людей, с ним не поехали». «Что видя, он, Сафар, хотя и имеет опасность… для провожания его, Максюты, чрез Каракалпацкую орду в Бухары с ним… поехал для того, что он ту дорогу знает» [18, с.205].

7 А.Филиппов – прапорщик, в 1722 г. был послан из Казанской губернской канцелярии с грамотой к каракалпакскому Ишим-Мухаммед-хану. Освобожден в 1724 г. из каракалпакского плена Максютом Юнусовым. Им же был освобожден и толмач С.Яковлев.

8 Из прошения Максюта Юнусова императору Петру II: «…И как прибыл в Каракалпаки, и тамо у киргиз-казаков сына моего выкупил; и по договору вместо оного сына своего дал я яицкого казака Андрея Семенова, и оной казак послан был от них, каракалпак, с пис[ь]мами в Санкт-Петербурх; и по посылке сына моего в закладе оставили у себя до приезду ево из Санкт-Петербурху. И оной сын застает в Каракалпаках и поныне» [9].
Каракалпаки собирались отпустить сына Максюта Рахматуллу, толмача С.Яковлева и еще трех российских пленников «в то время, как оной товарыщ Сафар привезет каракалпацких пленников [из знатного рода] Аркеля, который был на Яике, да каракалпака Конгрецкой волости – как зовут, и где был в полону, не знает…» [10].

9 Название сословных групп «ясачный татарин», «служилый татарин», как известно, были порождены административной системой Московского государства.

10 Указывая на ряд слов и словосочетаний в письмах Максюта, характерных для башкирской диалектной речи, в качестве примера автор выделяет слова: нәhәрсә (нәрсә – hәрсә?), мәhәржан (мәржан – hәржан?), Битр Әлекчәйич (Петр Алексеевич), Фидажай – графический вариант Фидачай (Федосей), а также иләү (волость).

11 В «дупликате реляции» Ф.Беневени от 10 апреля 1723 г.: «Прошедшего марта месяца в последних числах отправил ориджинал чрез казацкие юрты с одним башкирцом (Максютом. – А.Г.), который сюда за торгом приезжал» [16, с.81]; в реляции посланника от 16 марта 1725 г. говорится, что рескрипт императора, отправленный «с башкирцом Моли Максудом Юнусовым, сего марта шестого верно получил. И чрез иного башкирца – Мачакбая Пулатова…» [16, с.87] и т.п.

12 Сафар Рысхозяев – по словам Максюта, один из его «служителей из башкир» [1, л.13] – во многих русских документах также обозначен словом татарин. В другом документе: «…да башкирец [Сафар] подал одно пис[ь]мо, … [которое, по его словам] отдал ему башкирец Максют» [3, л.7 об.]. В следующей фразе сказано, что 1-е письмо – «от уфимского татарина Максюта…» (Там же).
13 Зачем же понадобился Максюту соответствующий правительственный указ, претендуя на который он приводит такую, надо полагать, весомую аргументацию? Здесь допустимы несколько объяснений [см. 18, с.230–231]. В любом случае, как представляется, здесь не обошлось без известной «истории с утраченной грамотой» [18, с.223–228].

14 Здесь «чюваш» – термин не этнический, а социальный, означающий, видимо, «ясачный татарин».

15 Получена в московской конторе КИД в конце ноября 1723 г. В конце письма имелась приписка: «Податель сего будет башкирец один, торговой человек, имянованный мола Максу[д], Юнусов сын, прозвищем Амремзей, из Уфинского уезду…» [16, с.80].
16 То есть башкиром (по этому поводу см. выше и в [18, с.117–123]).

17 Указ императора от 5 декабря 1723 г. Ф.Беневени получил только 6 марта 1725 г. Сам курьер Максют Юнусов осенью 1724 г. был задержан в Каракалпаках, но этот указ сумел сохранить и тайно переправить к российскому посланнику через своего товарища – башкира Мачакбая Пулатова [18, с.208].

18 Здесь и далее – башкира. Указ. соч. С.117–123.

19 Первая неудачная попытка сбора 10 башкир из всех 4-х дорог для сопровождения Максюта Юнусова была предпринята уфимскими властями еще в январе 1724 г. [6].

20 Собравшись.
21 В распоряжении, под рукой.
22 Кази (Хази – башк. Хажи) Аккускаров. Один из предводителей Башкирского восстания 1704–1711 г.; по некоторым сведениям, в 1709 г. был провозглашен ханом [24, с.120]; приходился родственником Кильмяку Нурушеву.
23 В документах по истории Башкортостана упоминается Муталлап Кулчуков – старшина Юрматынской волости в 50–60-х гг. XVIII в., вероятно, сын Кулчюка [23, с.93].

24 Ответ; несогласие, возражение.

25 Паче чаяния – вопреки ожиданиям.

26 Максют еще в сентябре прибыл в Приаралье [11].

27 После получения указа императора от 5 декабря 1723 г., который доставлен был ему Максютом и его спутником Мачакбаем, Ф.Беневени выехал в Хиву, куда он прибыл 19 апреля 1725 г.; в сентябре 1725 г. посланник приехал в Астрахань, а в начале декабря – в Москву [16, с.26–27].

28 Сказка – словесное донесение или письменный документ, фиксировавший данное донесение.
29 Правильное написание – Максют Юнусов. Искажение, вероятно, вызвано тем, что в расшифровке донесения Ф.Беневени от 4 марта 1723 г. вместо «Максуд Юнусов» написано «Максу Дюнусов» [13].
30 Речь идет о поездке Максюта Юнусова с казахским посланцем Койбагаром Кобяковым в Санкт-Петербург осенью 1725 г. [18, с.153–166].

31 Вероятно, словесное донесение Максюта перевел и записал сам Флорио Беневени, который в то время уже находился в столице.
32 Вощанка – непромокаемая ткань или бумага, пропитанная воском.
33 Видимо, полотняная мешочная ткань.

 

Литература

1. Архив внешней политики Рос­сийской империи (АВПРИ). Ф.122. Оп.1. 1726 г. Д.1. Л.12–15; подлинник (Канцелярский перевод).
2. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1723 г. Д.1. Л.50–51; копия (Доношение от Казанской губернии в Коллегию иностранных дел).
3. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1729 г. Д.1. Л.6–7 об.; подлинник.
4. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1723 г. Д.1. Л.1–3 об.; подлинник.
5. Там же. Л.39–39 об.; подлинник.
6. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1724 г. Д.2. Л.2; подлинник (Доношение уфимско­го воеводы князя И.Шаховского в Коллегию иностранных дел).
7. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1729 г. Д.1. Л.10 об.–11; подлинник.
8. АВПРИ. Ф.117. Оп.1. 1724 г. Д.1. Л.10–10 об.; копия (Из доношения Казанской губернской канцелярии в московскую контору Коллегии иностранных дел).
9. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1729 г. Д.1. Л.1–1 об.; подлинник; на гербовой бумаге.
10. Там же. Л.18–20 об.; подлинник.
11. АВПРИ. Ф.117. Оп.1. 1724 г. Д.1. Л.46 (Из резолюции Сената).
12. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1723 г. Д.1. Л.64–65; подлинник.
13. АВПРИ. Ф.109. Оп.1. 1723 г. Д.1. Л.7–12; подлинник.
14. АВПРИ. Ф.122. Оп.1. 1726 г. Д.1. Л.6 об.; копия.
15. Васильев И.М. О языке публикуемых материалов // Торговля и дипломатия: Документы о российско-среднеазиатских отношениях 1723–1725 гг. / сост. Васильев И.М., Гайсин А.М. – Уфа: Гилем, 2012. – С.112–132.
16. Воловников В.Г. Посланник Петра I на Востоке. Посольство Флорио Беневени в Персию и Бухару в 1718–1725 годах. – М.: 1986. – 159 с.
17. Вяткин М.П. Очерки по истории Казахской ССР. Т.1. – М.: ОГИЗ; Госполитиздат, 1941. – 367 с.
18. Гайсин А.М. Посол белого падишаха: Наследие Юнуса-ахуна и документы АВПРИ о дипломатических поездках Максюта-муллы. – Уфа: Башк. энцикл., 2019. – 344 с.
19. Гайсин А.М. Тангаурский след Юнуса-ахуна // Ватандаш. – 2019. – №1. – С.44–67.
20. Закиев М.З. История татарского народа. – М.: 2008. – 560 с.
21. Казахо-русские отношения в XVI–XVIII веках: Сб. док. и мат. – Алма-Ата: 1961. – 743 с., ил.
22. Лапин Н.С. Направлял ли казах­ский хан Абулхаир своего посла в Россию в 1725–1726 гг.? // Сб. статей научно-практ. конф. «Большаковские чтения: Оренбургский край как историко-куль­турный феномен». – Оренбургский госпедуниверситет, 2020. – С.28–33.
23. Материалы по истории Баш­кирской АССР. Экономические и социальные отношения в Башкирии и управление Оренбургским краем в 50–70-х годах XVIII в. / сост. Н.Ф.Демидова. – М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т.4. Ч.1. – 494 с.
24. Таймасов С.У. Башкирско-казахские отношения XVIII века. – М.: Наука, 2009. – 344 с.
25. Торговля и дипломатия: Документы о российско-среднеазиатских отноше­ниях 1723–1725 гг. / сост. Васильев И.М., Гайсин А.М. – Уфа: Гилем, 2012. – 160 с.
26. Хамидуллин С.И. «Исчезнувший» народ чуваши в этнологическом конструктивизме // Ватандаш. – 2015. – №1. – С.48–59.
27. Хөсәенов Салават, Гариф Ну­рулла. Мамадыш тарихыннан уникаль документ // Безнең мирас. – 2023. – №7. – 20–25 б.