ИСХОД КАЛМЫК В ЦИНСКУЮ ИМПЕРИЮ В 1771 ГОДУ. Часть I

Восстание калмыкских татар

Кто знает что-либо о современном Исходе, том самом Исходе, причем в светской, а не религиозной истории? Об изгнании, по своим масштабам соперничающем с Исходом народа Моисеева, и намного превосходящем его по количеству людей, подвергшихся страданиям и лишениям.
Признаем, что до недавних пор мы и сами пребывали в полном неведении касательно данного вопроса; и, будучи уверены, что многие наши читатели также в нем пребывают – поскольку подробности этой истории никогда не были особо известны широкой публике – мы собрали сведения по всем доступным нам источникам информации, дабы посвятить часть этой страницы крат­кой хронике восстания калмыкских татар во второй половине восемнадцатого века. Событию, которое имело место быть на памяти ныне живущих, и которое, несомненно, может поставить под сомнение традиционные взгляды, романтические сочинения, а также исторические свидетельства, и взамен этого породить что-то сопоставимое с ним же по масштабу достижений, силе сплочения людей и поэтическому величию.
Люди, чью историю мы расскажем, вели исключительно кочевой образ жизни. В их владениях встречались городки и села, но основная масса их народа жила в палатках и кочевала с места на место в поисках пастбищ для своего многочисленного скота; а поскольку они не возделывали землю даже для заготовки сена, их стада были вынуждены самостоятельно искать себе пропитание зимой, подобно диким зверям. В то же время рацион местных жителей практически полностью состоял из рыбы, мяса и дичи, без овощей и хлеба. Их страна, входившая в состав русских владений в Азии, находилась на Кавказе, между Волгой и Уралом, к северу от Каспийского моря, и простиралась от сорок седьмого до пятьдесят третьего градуса северной широты. Они делились на несколько орд, каждая из которых находилась под управлением хана, но все признавали верховную власть одного главного Хана, который, в свою очередь, являлся вассалом Российской империи.
Непосредственно перед тем, как разыгралась великая драма их Исхода, хан Убача, которому на тот момент было около двадцати восьми лет, был главным калмыкским ханом. Его полномочия признавала русская царица Екатерина Вторая, хотя Зебек-Дорчи, его двоюродный брат, имел практически равные с ним права на власть и несколько раз пытался сместить его. Убача был не лишен способностей, однако был ленив, доверчив и с трудом удерживал бразды правления во времена предательства и опасностей: в то время как Зебек-Дорчи, в противоположность ему, был дерзким, искусным интриганом, обладал большими талантами и ловкостью, был полон вероломства и напрочь лишен великодушия. Поэтому он стал опасным противником для Убачи, тем более, что последний не осознавал его целей.
Зебек-Дорчи был достаточно проницателен, чтобы понимать, что ничего не добьется, бросив открытый вызов правящему хану. Царица намеренно признавала его соперника и не была склонна отказываться от своих предпочтений без веских на то причин. Осуществляя свои планы, он преследовал три цели мести, и мы сформулируем их в самом начале – как драматург в своем вводном монологе декларирует цели своего героя, чтобы зрители могли лучше оценить единство и развитие сюжета. Посему, первым делом Зебек-Дорчи жаждал отомстить России за то, что эта держава предпочла поддержать его кузена, а не его, в борьбе за ханство. Во-вторых, отомстить следовало и самому Убаче за то, что он одержал победу над ним в этой борьбе. И в-третьих, возмездие ждало калмыцкую знать за то, что она не отстояла его взгляды при Российском дворе и пренебрегла им после того, как эти взгляды были растоптаны.
Первым делом ему было необходимо снискать расположение императорского двора, куда он получил доступ под предлогом поиска защиты от дворян, которые сговорились убить его. После того, как он был допущен к личным переговорам с кабинетом, ему не составило труда убедить российских советников согласиться с некоторыми из его политических взглядов. В конце концов, он так преуспел в этой предварительной интриге, что вернулся домой с новой должностью, созданной специально для него, со всеми полномочиями, которые он только сумел вложить в свое поручение, и за счет которых вскоре он взял управление государством в свои руки; и это все без ведома Российского Двора или номинального хана!
Достигнув столь многого, Зебек сразу же приступил к реализации своей скрытой цели, которая заключалась в том, чтобы одним чудовищным ударом довести до конца тройную схему мести: ни много ни мало, отделить калмыкский народ от Российской империи. Ни с кем не советуясь, он в одиночку принимает твердое и бесповоротное решение перевести древний народ через бескрайние степи Средней Азии. Путем, который постоянно пересекали полноводные и быстрые реки, редко оборудованные мостами, а броды были известны только тем, кто предпочитал их скрыть. Путем, который пролегал через народы, определенно негостеприимные и, вероятно, враждебные. Сквозь снег и стужу, поскольку поход их должен был начаться зимой: впереди их ждал голод, а сзади подгоняли сабли и артиллерия разъяренной императрицы.
И какова же должна была быть их цель, их пристанище по окончании этого удивительного бегства? Попасть в руки какого-то народа, достаточно далекого от России, чтобы сделать возвращение невозможным; причем этот народ должен обладать достаточной силой, чтобы гарантировать им защиту от любых попыток со стороны царицы вернуть их или наказать за восстание. Всем этим требованиям отвечал Киен Лонг, правящий император Китая. Поэтому Зебек решил, что они должны бежать в Китай. В Китай, находящийся не менее чем в четырех тысячах миль от них, шестьсот тысяч мужчин, женщин и детей со своим скотом и пожитками должны были пройти через мороз, недругов и пустыни, преследуемые вымуштрованными войсками самой могущественной нации в цивилизованном мире!
Далее, Зебек должен был назначить конкретную дату побега, а также решить еще более деликатный вопрос о выборе сообщников. Если раскрыть свой умысел слишком многим, о нем неизбежно станет известно российскому правительству. Однако, было очевидно, что на определенном этапе подготовки необходимо будет раскрыть свои планы большому количеству людей, поскольку никаким другим способом нельзя было убедить народ калмыков решиться на миграцию или снабдить свои семьи всем необходимым для нее.
Однако решительный хан решил до последнего оттягивать этот опасный шаг, и, во всяком случае, не делать никаких общих заявлений по этому поводу до тех пор, пока не будет окончательно определен день отъезда. В то же время он выбрал трех более-менее доверенных лиц. Первым из них – как бы странно это ни казалось – стал Убача, правящий хан, которого Зебек убедил в злых умыслах России против его власти и его жизни, спастись от которых можно было только бегством. Следующим доверенным лицом был его собственный тесть, Эремпель, вождь племени, жившего на границах Каспийского моря, импонировавший Зебеку не столько своими талантами, соответствующими чрезвычайной ситуации, сколько слепой преданностью своему зятю и стремлением обеспечить своей дочери место на троне рядом с правящим ханом, что, по его мнению, должно было стать неизбежным последствием восстания.
Третьим и наиболее эффективным сообщником стал лама, или верховное духовное лицо калмыков. В этом человеке было много мрачной гордости, авантюрных амбиций и беспощадной жестокости, которые были также присущи и Зебеку, а в своем лицемерии лама его даже превосходил. Он взял на себя ответственность за выбор даты начала похода, а также обещал убедить народ ввязаться в эту авантюру. Будучи религиозным лидером своего народа, он был уверен, что только по воле небес эти простодушные люди согласятся оставить свои древние очаги и отважатся отправиться в эти дикие пустоши. Сговорившись с верховным главой их религии, Далай-ламой Тибета, оракул торжественно объявил, что этот грандиозный Исход был необходим для мира и спасения жителей, и, более того, что одним из условий его успеха была необходимость предпринять побег в год тигра или зайца.
Поскольку калмыцкий календарь был разделен на двенадцать лет, каждый из которых носил имя какого-либо животного, и поскольку следующим был год тигра, а год зайца только что закончился, из этого следовало, что, если не воспользоваться шансом совершить Исход в наступающем году, следующей возможности придется ждать еще одиннадцать лет. И в течение этого длительного промежутка времени российское правительство примет все меры, чтобы предотвратить возможность их побега. Поэтому было решено, что люди должны покинуть свои дома в год тигра.
Что касается месяца начала сего предприятия¹, здесь уже не требовалось столь тщательного обоснования. Поскольку их первые передвижения вероятнее всего подверглись бы атаке со стороны имперских войск, быстрый марш-бросок в самом начале был неизбежен. При малейшем размышлении становилось понятно, что для этой цели первостепенное значение имела возможность пересекать реки в начале пути. Следовательно, единственной альтернативой было воспользоваться сезоном, когда водоемы покроются льдом достаточной толщины, чтобы выдержать скот и нагруженных верблюдов.
Эти соображения развеяли все сомнения относительно точной даты отъезда, которая в силу строгой необходимости была теперь назначена на пятый день января 1771 года. Тем не менее, почти вплоть до Рождества 1770 года те, кто больше всего был заинтересован в осуществлении указанного предприятия, не допускали ни малейших слухов о своем замысле. Бедные калмыцкие скотоводы и их семьи каждую ночь мирно ложились спать в свои постели, не подозревая, что уже вышел указ, который разрушит эти жилища и царящий в них мир.

Начало трудного пути

Когда заговор нельзя было более держать в тайне, Зебек по заранее согласованной схеме отправил во все стороны сотни гонцов, которые должны были сообщить каждому семейству о внезапном вторжении в их владения старых врагов, башкир. Далее в сообщении говорилось, что в данный момент башкиры расположились лагерем в пустынном месте, на расстоянии около ста двадцати миль, ожидая подкрепления для дальнейшего нападения. Эти сведения разведки, одновременно переданные всему народу, по давнему обычаю означали сбор по одному вооруженному представителю от каждой семьи. И с такой быстротой они отреагировали на тревогу, что в течение трех дней не менее восьмидесяти тысяч человек собрались на месте, указанном гонцами.
Зебек, собрав таким образом вокруг себя нечто вроде национального Конгресса, и ввиду удаленности места и скорости перемещений будучи уверенным, что русских там не будет, выступил вперед. Он не тратил времени на пустую риторику; однако в смелой, хитрой речи он резюмировал обиды и притеснения, которым их народ годами подвергался со стороны русских. Во имя гордой памяти о былой славе заклинал их сбросить ярмо рабства со своих шей; а также красочно расписал им некоторые новые и невыносимые шаги тирании, которые, как он утверждал, уже были предприняты Императорским двором.
Подогрев таким образом гнев огромной аудитории до желаемой точки кипения, он затем изложил им свой план восстания, трудности и опасности которого он умело противопоставил триумфу свободы и роскоши мести. Свою речь он закончил наиболее действенным аргументом – обращением к религиозным предрассудкам, исходящим от священного главы их языческой веры Далай-ламы Тибета. Здесь уместно отметить, что, раскрывая свой план, он был достаточно осмотрителен, чтобы скрыть тот поразительный факт, что пунктом назначения их похода был, ни много ни мало, Китай. Он просто предложил быстрый марш-бросок к противоположному берегу Эмбы или какой-нибудь другой великой реки, где, как он утверждал, они могли занять прочную позицию и откуда, как с гарантированно безопасной позиции, могли противостоять армиям России или диктовать свои условия компромисса Императрице.
Попав на благодатную почву раздражения, этот грандиозный проект казался легко выполнимым, и решение было принято при единодушном одобрении. Поэтому люди вернулись в свои дома, чтобы с бешеной скоростью готовиться к походу. У такого привычного к кочевью народа, как калмыки, приготовления не заняли много времени, но были завершены настолько быстро и решительно, как того требовала чрезвычайность ситуации.
Точно 5 января 1771 года жители этой провинции, убежденные в необходимости предпринимаемых шагов, с первыми лучами солнца слаженными группами и отрядами выступили «на восход». Женщин и детей, числом до трехсот тысяч и более, поместили в повозки или на верблюдов и увозили группами по двадцать тысяч за раз, под соответствующей охраной. Причем их количество постоянно увеличивалось за счет отдаленных отрядов орды, которые в течение первых двух дней марша то и дело присоединялись к основной массе.
От шестидесяти до восьмидесяти тысяч лучших конных и вооруженных воинов осталось, чтобы прикрыть отход и опустошить земли, которые они собирались покинуть навсегда. А поскольку эти воины действовали согласно особым распоряжениям Зебека, вполне можно предположить, что покидаемые жилища, а также вся недовольная знать, которая оставалась позади, были обречены на быстрое уничтожение. Первое, действительно, было необходимо: для успеха предприятия было важно, чтобы самые потаенные надежды или возможности для возвращения были полностью уничтожены с самого начала. Соответственно, пожарами заполыхал весь район их отхода, все города, деревни и даже леса. Поднялось облако дыма, которое затемнило небо и засыпало пеплом территорию площадью более десяти тысяч квадратных миль.
Это был акт мести, похожий по цели, но превосходящий по масштабам и отчаянию достопамятное сожжение Москвы, которое сорок лет спустя оставило французского императора со своей армией посреди дикой местности, без крова над головой, способного спасти их от убийственных морозов русской зимы.
Заранее было намечено первое место, где можно было получить что-то вроде отдыха, а именно, восточный берег Урала: на расстоянии около трехсот миль от основной точки отправления. На путь туда было отведено семь дней: поэтому в первую неделю скорость перехода составляла не менее сорока трех миль в день. Погода была холодной и бодрящей, и при более умеренном темпе эта часть пути могла быть пройдена без особых затруднений таким выносливым народом, как калмыки. Как бы то ни было, крупный рогатый скот сильно страдал от перегонки. Молока стало не хватать даже для детей; овцы гибли тысячами, а самих детей пришлось бы бросить, если бы не бесчисленные верблюды, которые их везли.
Казаки, жившие на берегах Урала, первыми из подданных России столкнулись с калмыками. Но, к счастью для последних, оказалось, что большая часть казаков, по обычаю, ловила рыбу в Каспийском море. Те, кто остались, подверглись внезапному нападению многократно превосходящего войска и набились в Кулагину крепость, которую немедленно осадил Убача и предложил им сдаться. Однако в его караване было всего несколько орудий легкой артиллерии. Русский комендант этого места, зная о спешке хана и понимая, что он неизбежно возобновит бегство, решил оказать сопротивление, которое, при должном упорстве, наверняка не затянулось бы. Период его испытаний вскоре подошел к концу. На пятый день осады со своих зубчатых стен он увидел череду калмыцких гонцов верхом на двухгорбых верблюдах, которые с бешеной скоростью въезжали в лагерь хана. Очевидно, последовало сильное волнение. Вскоре стало известно, что накануне произошла кровопролитная битва между большим казачьим войском из северной провинции и фланговой дивизией калмыков, состоящей из целого племени сторонников хана, числом не менее девяти тысяч человек, в которой полегли все до единого.
Эта катастрофическая новость вызвала всеобщий ужас среди калмыков: не столько из-за количества убитых или полного истребления могущественного союзника, сколько из-за того, что казаки теперь могли задержать кочевников, чтобы дать русским настигнуть беглецов и полностью уничтожить их. Осада Кулагиной крепости была немедленно снята. Сигнал, столь роковой для женщин и детей, снова разнесся по огромному лагерю – сигнал к переходу, причем переходу еще более быстрому, чем прежде.
Приблизительно в ста пятидесяти милях от их позиции располагалась холмистая местность под названием Мугоджары. Простираясь далеко вправо и влево по ходу их движения, она окружала с одной стороны, как стеной или каркасом, бескрайние просторы саванн, степей и песчаных пустынь, составляющих территорию Средней Азии. Через центр этого естественного вала проходило узкое ущелье, которое калмыки должны были занять. Поскольку, если казаки займут его раньше них, они смогут держаться до подхода русских войск, или – и это была единственная альтернатива – им пришлось бы изменить свой маршрут, сделав крюк более чем на пятьсот миль, прежде чем они смогли бы вернуться на прямую дорогу к безопасному месту для остановки и разбивки лагеря на восточном берегу реки Тургай. Следовательно, это дефиле было предметом всех забот; но, чтобы достичь его вовремя, весь огромный караван должен двигаться вперед со скоростью легкой кавалерии. Таким образом, вопрос о предварительной оккупации был сведен к гонке, в которой все должно быть принесено в жертву скорости.
Вполне можно представить, как затрепетали сердца бедных калмыцких женщин при таком положении дел. Ужасная неделя, которая уже прошла, став началом их мытарств, оставила глубокие следы горя как на них самих, так и в их детях. Женщины уже предвидели, что никаких сил им не хватит, чтобы угнаться за войском, как того требовали их вожди, и ни одно испытание, кроме полного изнеможения, не будет принято в доказательство того, что они сделали все, что могли. Веселов, русский дворянин, которого калмыки захватили в плен во время этого похода, оставил нам свидетельства безмолвной, покорной агонии, с которой женщины и старшие мальчики снимали палаточные снасти при возобновлении этой ужасной гонки.
Целый день и далеко за полночь продолжал свое бегство этот несчастный народ. Они очень страдали, так как холода значительно усилились, и многие животные и самые слабые беглецы гибли. Второе утро, однако, принесло некоторое облегчение из-за сильного снегопада, который вынудил сделать привал. Причем привал этот ничем им не грозил, поскольку снегопад должен был задержать также продвижение русских и казаков. И здесь они насладились последним утешением, которое было даровано этим несчастным за все время их переселения.
Снег продолжал падать десять дней с небольшими перерывами. По прошествии того времени на смену установилась ясная морозная погода; а спустя еще три дня гладкая белая равнина стала достаточно твердой, чтобы выдерживать верблюдов. И бегство продолжилось. Пока длился привал, люди наслаждались почти домашним комфортом и, в последний раз, всеобщим достатком. За время прошлого перехода погибло столько животных, что было велено забить весь оставшийся скот и засолить все, что не будет сразу употреблено в пищу. Эта мера привела к общему пиршеству среди всех, кого скорбь о прошлом и мрачные предчувствия невзгод грядущих не лишили способности радоваться.
Семьдесят тысяч человек всех возрастов уже погибли, и все понимали, что потери при возобновлении похода намного превысят эту цифру. Поскольку пошли слухи, что большие отряды имперских войск со всех концов Средней Азии стекались к бродам реки Тургай. К тому самому месту, где калмыки рассчитывали на некоторый отдых, и где, прежде всего, их бегство могло быть наиболее эффективно остановлено. Кроме того, ранее стало известно, что в тылу находится мощная русская дивизия, стремительное продвижение которой сдерживалось только трудностью перевозки многочисленной артиллерии. Таким образом, находились новые основания, заставляющие несчастных калмыков двигаться быстрее, и, следовательно, новые испытания для тех, кому все происходящее было уже не по силам.
Тем временем весь караван с отчаянной поспешностью двинулся к упомянутому выше ущелью на холмах Мугоджары, чтобы опередить казаков и не дать им занять его. Горести и невзгоды этого рывка были пропорциональны его быстроте, многие тысячи жизней были принесены в жертву одной великой цели. И, в сущности, они не были напрасны. Хотя большой отряд легкой казачьей кавалерии занял перевал за несколько часов до калмыков, Зебек бросил множество пехотинцев, чтобы вытеснить их оттуда. И настолько блестяще продолжил атаку мощным конным отрядом одновременно с нападением погонщиков верблюдов по флангу (то есть кавалерии верхом на верблюдах), что вся дивизия казаков была окружена, повержена и почти полностью перебита.

Пять месяцев бегства

Таким образом, путь к реке Иргиз был открыт, и все-таки до Тургая было еще далеко. Тем не менее, безоговорочная победа над казаками дала новую надежду и силы, под влиянием которых марш какое-то время продолжался в относительном спокойствии. Но вскоре стало известно, что большая и хорошо вооруженная русская армия выдвинулась к Тургаю под командованием генерала Трау­бенберга. По дороге к этому офицеру должны были присоединиться десять тысяч башкир и почти столько же киргизов – оба этих народа были потомственными врагами калмыков. Они до безумия были возмущены перспективой, более или менее отдаленной, что их враги могут избежать давней мести. Когда царица призвала их объединиться под предводительством Траубенберга, отправили со своими заверениями в верности Ее Императорскому Высочеству важное сообщение о том, что «они не будут утруждать ее величество пленными».
Здесь же, по необходимости, последовала очередная гонка. На этот раз до берегов Тургая – между злополучными калмыками, с одной стороны, и союзной армией России с другой. И на этот раз накал гонки, наверняка, также возрастал пропорционально абсолютно отчаянным последствиям поражения: ибо, если бы беглецы однажды действительно столкнулись со всеми русскими войсками, они, разумеется, были бы полностью уничтожены. Поэтому теперь, еще более чем прежде, единственная надежда калмыков на спасение состояла в их скорости – в силе ног, а не рук.
Вперед бежали они, оставляя по ходу своего широко простиравшегося марш-броска по бескрайним просторам степей непрерывный шлейф трупов. Старых и молодых, больных на носилках, матерей с детьми – всех бросали они. На протяжении первых семи недель их страдания усугублялись суровыми холодами. До тех пор, пока верблюды несли отчаянно необходимое им топливо, или люди пополняли свои запасы в лесах, местами росших по берегам рек, мимо которых они проходили, ни одно зрелище не было более частым, чем мужчины, женщины и дети, толпящиеся по вечерам сотнями вокруг костра. А по утрам просыпались они, столь же окоченевшие, как промерзшая земля, на которой они спали. Множество людей погибло от истощения, и ни у кого из них не было шансов остаться в живых даже в течение суток.
В конце концов холод перестал донимать их, поскольку долгий переход постепенно привел беглецов в более умеренные широты, а сезон сменился на более теплый. Две тысячи миль были пройдены за февраль, март и апрель. Начался май во всей своей весенней свежести. Выжившие в этом ужасном бегстве ближе к концу месяца пересекли Тургай и получили то, что они считали землей обетованной. Здесь расположились они, опередив русских, и льстили себя надеждой, что смогут в течение нескольких недель отдохнуть и пополнить свое войско для прохождения по-прежнему колоссального остатка своего пути. Именно оттуда они направили гонцов императору Китая, уведомив его о своем бегстве с указанием предполагаемой продолжительности остановки и даты прибытия в пределы его владений.
И в какие же условия попали они теперь, когда достигли восточного берега Тургая? Они прошли две тысячи миль, потратили на это пять месяцев и бросили на растерзание лесным зверям и небесным птицам не менее двухсот пятидесяти тысяч мужчин, женщин и детей, а также табуны и стада без счета. Из животных выжили только верблюды. Это удивительные существа, похожие на мумии какого-то допотопного вида, без привязанностей и чувств, присущих всем живущим – одни только они подняли головы к восточному небу, очевидно, неуязвимые для самых суровых испытаний.
Это всего лишь краткое изложение всех перенесенных кочевниками невзгод: несколько строк хватит, чтобы изложить сухую статистику, но сколько же исторических фолиантов, сколько веков потребуется, чтобы рассказать обо всех немыслимых страданиях, заключенных в эти пять коротких месяцев! И хотя путь кочевников был наполовину пройден, мучения их далеко не окончились. Отдых на берегах Тургая был столь же мимолетным, как почти все остальные проблески надежды или утешения, которые встречались им на этом пути обманутых надежд и погибели.
Едва калмыки добрались до места отдыха, как гонцы донесли русскому коменданту, что повстанцы разбили свой лагерь всего в десяти днях пути от его штаба. Когда это выяснилось, киргизы и башкиры умоляли Траубенберга выступить незамедлительно. Траубенберг, однако, отказался двигаться дальше, пока его армия в течение нескольких дней не отдохнет от тягот преследования. Генерал и его союзники долго и ожесточенно спорили по этому поводу, пока, наконец, не видя никаких шансов на победу и опасаясь, прежде всего, побега своих ненавистных врагов, свирепые полуварвары в полном составе не двинулись дальше, чтобы осуществить свои собственные цели мести. Через шесть дней форсированного марш-броска они достигли берегов Тургая и напали на калмыков, которые, совершенно не готовые к нападению, рассредоточились на много лиг вперед в поисках пропитания и корма для верблюдов.
В первый день военные действия представляли собой бесконечную серию разрозненных стычек – бегство и преследование, спасение и полный разгром, происходившие одновременно во всех формах, во всех частях равнины. Какое-то время было невозможно понять, кто был сильнее в этой борьбе. Но в конце концов Зебеку удалось стянуть на поле битвы сильную колонну пехоты, которая заставила нападавших отступить с большими потерями. Однако в течение следующих двух дней тучи этой дикой кавалерии продолжали прибывать. Поэтому калмыки, обманутые верой в то, что основная русская армия находится в тылу этого авангарда, не видели никакой иной надежды на спасение, кроме как в возобновлении своего бегства. Бегства, которое только что завершилось, и которое, как тешили себя надеждой несчастные беглецы, не будет возобновлено, пока они не получат хотя бы несколько недель передышки и отдыха.
Вряд ли необходимо подробно описывать оставшиеся две тысячи миль бегства, поскольку характер испытаний, которым в то время подвергались калмыки, был еще более однообразным, хотя и более суровым, чем в предыдущей части пути. Их главными элементами были чрезмерная жара, сопровождаемая голодом и жаждой, на каждом шагу усугубляемая кровавыми нападениями башкир и киргизов.
Эти люди жалили калмыков, как рой разъяренных шершней. И часто, когда они таким образом преследовали и убивали, передовые отряды и фланги отступающего войска подвергались почти столь же яростным нападениям со стороны жителей страны, которую они пересекали. Таким образом, они метались меж двух огней.
Иногда, терзаемые голодом, они делали крюк около сотни миль, чтобы совершить набег на более изобильные земли. Однако, на этих землях их весьма враждебно встречали многочисленные местные жители, находящиеся в более выгодном положении за счет того, что знали местность и могли занять более обороноспособные позиции, горные перевалы и мосты. И вновь, измученные этими испытаниями, они сделали крюк примерно той же протяженности, дабы достигнуть земель менее густо населенных или безлюдных. Но в таких землях они были обречены на лютый голод. В то же время, между ужасами голода в пустынной стране и тяготами безнадежной войны в густонаселенной, безжалостно преследуемые наследственными врагами, их несчастный тыл не имел ни передышки, ни шансов выжить.
В целом, это была беспрецедентная в истории человечества картина горя. Личная злоба нередко бессмертна, однако, по-настоящему редко можно встретить такую же озлобленность в целой нации. Фактически, обе противоборствующие стороны лелеяли дух мести с одинаковой силой, но их положение было совершенно неравным: башкиры и киргизы всегда были готовы к битве, и всегда сражались в относительной безопасности и с единой целью.
Калмыки, напротив, всегда были вынуждены отбиваться от нападавших одновременно со всех сторон безжалостных врагов, которые в совокупности не давали им передышек ни днем, ни ночью. Это неизбежно вело к тому, что их нервы были настолько напряжены ввиду такого неотвязного преследования, помноженного на наследственную ненависть и острое осознание своего полного бессилия и неспособности дать хоть сколько-нибудь достойный отпор, что постепенно озлобляло калмыков до самого дикого безумия. Фактически, задолго до границ Китая, враждебность с обеих сторон стала скорее похожа на драку между дикими зверями, чем на войну между людьми: это было войско сумасшедших, преследуемое сонмом демонов.

На исторической родине

В одно прекрасное утро осени 1771 года китайский император Киен Лонг готовился продолжить охоту в диком приграничном районе, лежащем за Великой китайской стеной. На протяжении многих сотен квадратных лиг вокруг простиралась необитаемая местность, изобиловавшая древними лесами и кишащая дичью всех мастей. В центре этого уединенного уголка Император построил великолепный охотничий домик, в который он ежегодно приезжал отдохнуть от бремени власти. В этот раз, влекомый вперед в погоне за дичью, он отошел от этого домика на расстояние двухсот или более миль в сопровождении достаточного количества вооруженных воинов. Каждую ночь он разбивал свой шатер в другом месте, пока, наконец, не достиг самого края пустынь Средней Азии.
Здесь, в указанное нами утро, и стоял он у входа в шатер, наслаждаясь свежестью воздуха и солнечным светом, когда его глаза внезапно остановились на огромном облаке пара, которое становилось все больше, поднималось и, казалось, медленно рассеивалось по западному небу. Император немедленно созвал свою свиту. Запели серебряные трубы и весь императорский эскорт, прибывший со всех сторон, вскоре сосредоточился вокруг его шатра. Все принялись гадать, в чем причина сего диковинного явления.
Их интерес все возрастал, поскольку простое любопытство постепенно сменилось тревогой перед неопределенной опасностью. Сначала было высказано предположение, что какое-то огромное стадо оленей или других диких животных было потревожено в своих лесных убежищах передвижениями Императора, или, возможно, дикими зверями, крадущимися в поисках добычи, поэтому теперь стадо шло обходным путем, чтобы вернуться в лес в отдаленном месте, защищенном от преследований. Но это предположение опровергалось медленным увеличением облака и устойчивостью его движения. В течение двух часов движущаяся масса приблизилась к зрителям на расстояние пяти миль. А в течение следующего часа, когда слегка повеял утренний бриз, пыльное облако распространилось повсюду, наподобие огромной воздушной завесы, большой массой свисая с небес до земли. А в определенных точках, там, где вихревые потоки ветра приподнимали отвесные складки этих воздушных занавесей, были видны дыры, сквозь которые тускло поблескивали головы верблюдов, беспорядочно смешавшиеся фигуры людей и лошадей, взметались руки. Затем, когда ветер вновь утихал, эти отверстия в облачной пелене медленно затягивались, и на какое-то время все скрывалось из виду. Хотя все слышнее становились звуки, похожие на крики, вопли и стоны беснующейся толпы, на языке, который нельзя было неправильно понять, возвещавшие о том, что происходило за облачной завесой.
Читатель легко догадается, что это было войско калмыков, находившееся в крайней степени истощения и отчаяния и быстро приближавшееся к той последней черте лишений и страданий, за которой человек уже не может выжить. Их враги по-прежнему неотступно преследовали их, хотя этому дню суждено было стать последним в этой чудовищной гонке.
Что касается Императора, он принял и выслушал гонцов, посланных с берегов Тургая, и узнал от них, когда калмыки предполагали достичь его владений. Но эти гонцы были отправлены вперед до того, как беглецы осознали, сколь мало им будет позволено отдохнуть от тягот пути. Поэтому Киен Лонг, не будучи предупрежденным об изменении их планов, ожидал их прибытия несколькими месяцами позднее. Поэтому в это насыщенное событиями утро он некоторое время сомневался в истинном значении сего грандиозного видения в пустыне. В конце концов, однако, величина приближавшегося к нему войска и дикие крики враждебной ярости, исходившие от противоборствующей массы, открыли ему поразительную правду о том, что калмыки были теперь перед ним и отчаянно нуждались в его помощи.
Эта помощь, к счастью, была под рукой. Внимательное наблюдение за калмыцким маршрутом показало, что они не приближались прямо к царскому шатру, а отклонялись от него наискось к пресноводному озеру, примерно в восьми милях правее позиции императора. К этому месту и была призвана имперская кавалерия, и весь кортеж немедленно двинулся вперед.
Озеро Тенгиз, расположенное недалеко от ужасной пустыни Гоби, лежит в долине среди холмов средней высоты, и, хотя оно покрывает значительную часть земли, его воды в основном мелкие и во многих местах его можно перейти брод. Около одиннадцати часов утра китайская кавалерия достигла вершины холмов, которые постепенно спускаются прямо к берегу озера, и в течение полутора часов, спускаясь по узкой дороге перед ними, они были вынуждены наблюдать зловещую сцену внизу, не имея возможности вмешаться.
Калмыки, численность которых теперь сократилась менее чем до двухсот тысяч человек, теснились к озеру, чтобы утолить жгучую жажду, целых два дня мучавшую их. А их ненасытные враги, толкая их вперед своими копьями и мечами, забивали их, как овец, которые не могут сопротивляться. Визги и стоны с одной стороны и шумные крики с другой возвещали о ходе резни, и воды одинокого озера повсеместно окрашивались кровью.
И вот настал час возмездия! Китайская кавалерия достигла края озера, выстроилась в эскадроны и подготовилась к атаке. Башкиры и киргизы, ошеломленные их появлением и хорошо понимая, для кого предназначались эти сабли, дружно отступили и попытались сбежать. Но что могли сделать люди и лошади, измученные долгим преследованием и битвами, против наступления свежих войск, сражавшихся под взглядом своего Императора и дышавших яростью и жаждой мести! Итог был очевиден.
Так кончается повесть о скитаниях калмыков по пустыне. Их дальнейший путь не был ни долгим, ни болезненным. Киен Лонг с императорской щедростью окружил их заботой и дал возможность восстановить силы, и затем незамедлительно выделил им плодородные земли на берегах реки Или. Таким образом, после достопамятного года страданий калмыкам были дарованы владения и блага, равные тем, которыми они пользовались в России, и с гораздо большими политическими преимуществами, хотя до этого благоденствия дожили далеко не многие.
Остается сказать пару слов о личных интересах в этой великой драме, ибо даже в этом отношении справедливость полностью восторжествовала. Император, узнав о происках Зебека и его добровольных соучастников, приказал казнить их всех одновременно. После чего он вернул Убаче всю полноту его наследной власти.

¹ Задуманное, предпринятое кем-нибудь дело (книж.)

(Продолжение следует)