СЕМЕЙНЫЕ ТАМГИ, БРАК И ДЕМОГРАФИЯ КЫРКУЛИНСКИХ БАШКИР

Тамги кыркулинцев

«Башкиру, даже неграмотному, гораздо легче точно изобразить свою тамгу пером на бумаге, чем вырубить ее топором на коре бортевого дерева, на боку или торце бревна, нарезать концом ножа на медном тазе, кумгане и т.п.».

Д.Н. Соколов.

Согласно преданиям, тамга была дарована тюркским народам самим Чингисханом, однако ученый мир все же утверждает, что тамга возникла значительно раньше. В литературе можно встретить как минимум две противоположные точки зрения на сущность башкирской тамги. Одна из них изложена в статье ныне забытого историка В.С.Легкобытова, который утверждал, что «у каждого башкира есть своя тамга или рукоприкладный знак, он ставит его вместо подписи, кладет на свою борть в лесу, таврит им лошадей». В энциклопедическом словаре Ф.А.Брокгауза и И.А.Ефрона говорится, что «позже тамга сделалась знаком и частных лиц, и соответствовала гербу или печати». Последнее суждение не относится только к башкирской тамге. Однако с конца XIX века с подачи Д.Н.Соколова, известного исследователя башкирской тамги, преобладает другое мнение: башкирская тамга – это «знак собственности, а не признак личности (как именная печать)» [1].
Далее автор пишет, что «не всякий башкир имеет собственную тамгу, а только башкиры из разных семей». Т.е. он хотел сказать, что в одной семье тамга была только у старшего, главы семейства. «Следовательно, башкирская тамга есть знак семейной собственности или собственности домохозяина». И дополняет сказанное следующим комментарием: «Наследник дома отца (старший сын) наследует и тамгу отца; неотделенные сыновья или братья употребляют ту же тамгу, но после отделения от отца или старшего брата (что всегда случается, как только башкир женится) изменяют тамгу» [2].
Спор, однако, не окончен. На основе изучения истории кыркулинцев можно привести примеры того, что у каждого взрослого (и не только) мужчины была своя тамга, с одной стороны очень похожая на тамгу главы семейства, но в то же время имела некоторые отличия.
Были изучены несколько документов, скопированы подписи (тамги) под ними. Все они представлены в итоговой таблице. Однако в приговорах поставлены тамги и подписи гораздо большего числа башкир, превышающие количество домохозяйств в деревне. Так, в переписи 1834 года учтены 38 домохозяйств башкир, а под документом значатся 50 подписей. В д.Исмагиловой домохозяйств значилось 7, а подписей «данных под присягой» – 10, в д.Шариповой – 12 домохозяйств, подписей – 19. Причем даже не все домохозяйства участвовали в составлении и подписании приговора. Приговоры подписывали не только просители, они заверялись старшинами. Следовательно, однозначно утверждать, что тамга была только знаком собственности семьи, вряд ли возможно. Тамга служила башкиру, помимо родового знака, и в качестве подписи в документах, т.е. была и личным знаком.
Пользовались ли тамгой женщины? В литературе почти не встречается упоминания об этом факте. Нами обнаружено всего одно упоминание того, что неграмотная женщина, наряду с мужем, имела тамгу, видимо, принадлежащую ее отцу. В метрических книгах при заключении брака башкирки ставили тамгу своего отца. Приведем свидетельство В.И.Филоненко: «После смерти тамга ее родного клана изображалась на ее могильном памятнике. Иногда на женских надгробиях изображались два знака: один – собственный, другой – принадлежащий мужу» [3].
В работах А.А.Камалова* ҡош ҡабырға приводится только одно начертание тамги жителей д.Дав­леканово. Однако при сравнении с оригиналами тамг первой половины XIX века видно, что позиции автора уязвимы. Такого начертания тамги среди давлекановских башкир просто нет. Очевидно, автор использовал полевые материалы, собранные в XX веке. К этому времени в башкирских селениях произошли очень большие изменения: одни семьи вымерли (это видно по ревизиям), многие переселились в другие населенные пункты. Участие башкир в войнах второй половины XIX века, в русско-японской войне 1904–1905 гг., наконец, революция и Гражданская вой­на очень сильно повлияли на население, увеличив его миграции, а, следовательно, способствовали более интенсивному смешиванию родов, племен. Поэтому существуют такие разночтения.
Из 38 домохозяйств башкир – жителей д.Давлекановой нами зафиксированы тамги 23 домохозяйств (60%). Из начертания тамг видно, что уже в первой половине XIX века в д.Давлекановой проживали представители нескольких родов: как минимум 3–4. В д.Исмагиловой представлены башкиры не менее двух разных родов, в д.Шариповой – 2–3 рода. Почти однородным было население только д.Иткуловой и этому есть объяснение. Жители д.Иткуловой – башкирские припущенники из Бурзянской волости. Они были ориентированы больше на «своих» (вступление в брак), т.е. башкир-припущенников, поселившихся на землях минских башкир. Они пользовались исключительно одной тамгой, либо ее вариацией в перевернутом виде [4].
Тамга первооснователя Давлеканово изображалась в виде гусиных лапок: так выглядела тамга, которой пользовался внук Девлекеня Сыртланова Кутлубай Тайчинов (1799–1858). Такую же тамгу имели семьи №№ 4,6,8. Очевидно, это и есть главная тамга? Но не все так просто. Если мы обратимся к договору «Запись башкир Ногайской дороги, Кыркули-Минской вол. Назаргула Азмина с товарищами служилому татарину Аюхану Уразаеву об отдаче ему в оброчное владение на 30 лет земель по р.Деме» [5] от 1780 года, то увидим, что среди жителей д.Девлекиной (Давлекановой) значатся башкиры: Маметей Мамыков и Адиль Шарылов (Шарыпов – А.К.).
В начале XIX века (1816 г.) Маметей Мамыков проживал в д.Давлекановой, а потомки Адиля переселяются в д.Исмагиловой. Примечательно, что домохозяй­ства Маметея Мамыкова (д.Давлекановой) и Шафея Адилева (д.Исмагиловой) в переписях пишутся первыми. А вот домохозяйство основателя д.Исмагиловой записано только вторым в списке. Объяснение может быть одно: Шафей Адилев – башкир-вотчинник, переселившийся в д.Исмагиловой в начале XIX века, а основатель д.Исмагиловой – башкир-припущенник. Очевидно, следует признать, что между башкирами-вотчинниками и башкирами-припущенниками существовала определенная субординация, требующая подчинения одних (припущенников) другим (вотчинникам).
Обратим внимание на тамгу первооснователя Давлеканово Девлекеня Сыртланова (тамга его внука) и на тамги жителей д.Девлекиной (Давлеканово), подписавших договор 1780 г., Маметея Мамыкова (тамга его внука) и на тамгу семьи Адилевых. Сам Шафей Адилев был грамотным человеком. Как видно, все тамги разные. Отсюда становится понятно, что договоры подписывали башкиры разных родов, а значит и д.Давлеканово возникла не как родовая деревня Девлекеня Сыртланова.
В работе Р.Г.Кузеева [6] в качестве основных или наиболее распространенных тамг приводятся тамги рода кырк-уйле-мин:
Гусиные лапки (ҡаҙаяҡ), Мотушка (кәләп), Молоток (бал­ға). Заметим, что гусиные лапки преимущественно встречаются у давлекановцев, мотушки в изу­чаемый период у давлекановских башкир не зафиксировано, а молоток, с полной уверенностью можно утверждать, принадлежал башкирам д.Иткуловой (переселенцам из Бурзянской волости). Редки гусиные лапки у кыркулиминцев в дд.Казангуловой, Япаровой, Шариповой. У них же отсутствуют и мотушка, и молоток.
Р.Г.Кузеев, как и А.А.Камалов в своих работах, предпочтение отдавал преимущественно полевым материалам, которые не всегда соответствуют исторической действительности. Материалы, которые использованы нами при написании данной статьи, ранее практически не были известны.
Тамгами активно пользовались неграмотные башкиры, грамотные же на документах ставили свои подписи, а тамгу использовали для обозначения лесных угодий, таврения скота, с той целью, чтобы зафиксировать принадлежность объекта семье или роду.
В начальный период советской власти башкиры пользовались тамгой крайне редко. Удалось обнаружить только один коллективный документ, где поставлены тамги. Например, жители д.Старо-Шарипово в январе 1920 года составили приговор о выборе судебного заседателя. Приговор подписали 32 жителя, 28 из них поставили тамгу, остальные – свои подписи [7].

Особенности брака и развода

Тема семьи и брака среди башкир достаточно хорошо изучена в исторической литературе. А.З.Ас­фандияровым, Н.В.Бикбулатовым и другими авторами выявлены и описаны формы его регулирования, ограничения и изменения, происшедшие со временем в институте бракосочетания (жену брали из другого рода (волости), позднее стали брать жену из одного рода, но из другого аймака (тюбы). Браки заключались и между представителями различных аймаков (тюб) одного рода (волости). Затем они совершались и между лицами одного аймака, но двух различных ара (родственными группами семей). Были и ограничения: брак не мог быть заключен между представителями одного ара потому, что они считались близкими родственниками. Один из ведущих специалистов А.З.Асфандияров считал, что браки преимущественно заключались внутри башкирского этноса. Но «вместе с тем это правило не всегда соблюдалось. Брак по сватовству имел несколько форм:
-калымный брак путем уплаты выкупа – калыма,
-колыбельное сватовство,
-брак отработкой,
-левират и сорорат» [8].
Многие авторы называют «женитьбу путем уплаты калыма» основной формой брака. Вопрос о браке у башкир решался не женихом и не невестой, а их родителями, а у более взрослых людей – валиями или доверенными лицами [9].
По закону от 13 июля 1830 г. запрещалось заключать браки до достижения женихом 18, а невестой 16 лет. С 1829 года «мулла записывал брачный договор в метрическую книгу. До этого времени никаких записей не было, все совершалось устно». Нельзя не отметить еще одной особенности: «фамилии рядовых башкир, производные в основном от имени отца, сохранялись у женщин в период их замужества» [10].
«Помолвка в колыбели» была распространена среди богатых башкир, располагавших немалым состоянием, прежде всего, наличием голов скота (лошадей, верблюдов), а также денег. Помолвка происходила при свидетелях, оно и понятно, время бежит, одни уходят из жизни, другие забывают подробности – кто-то должен свидетельствовать в будущем, если возникнут сложности. А сложности эти возникали. Известно, что «с того момента (когда обе стороны согласились) девочка становится невестою жениха, и отец уже не имеет права выдавать ее после достижения совершеннолетия за другого, даже и в том случае, если бы жених впоследствии оказался неподходящим по физическим и нравственным качествам и по расстроившемуся вследствие какой-нибудь случайности его состоянию», – отметил башкирский исследователь Б.Юлуев [11].
Обратимся к архивному делу «По просьбе башкирца д.Иткуловой Белебеевского уезда Оренбургской губернии Бердыгулова Саиткарана на выдачу сосватанной им невесты замуж за другого» (1833 г.) [12]. Башкир д.Иткуловой Бердыгул Иткулов (отец С.Бердыгулова) в октябре 1816 года для своего сына сосватал дочь у башкира д.Канлытюркеевой Сатлыгана Чунтеева, когда их дети были «весьма малолетними». Условием этого брака стал калым в 1000 рублей. Сумма для тех времен огромная. Но в 1827 году Б.Иткулов умер. Через шесть лет после этого Сатлыган Чунтеев отдал свою дочь за другого башкира. Из-за этого и возник спор.
Летом 1833 года в связи с этими событиями было назначено разбирательство. Отметим тот факт, что «помолвка младенцев» происходила не в доме отца родившейся девочки, а в доме тестя. Сам С.Чунтеев показал, что действительно в октябре 1816 г. в доме его тестя собрались родственники, близкие, друзья, в их числе был и Б.Иткулов. Но, по его словам, они собрались вместе не для помолвки, а по случаю рождения дочери (внучки). Интересны свидетельства очевидцев как с одной, так и с другой стороны. Башкиры д.Сабаевой (в которой происходили события в октябре 1816 г.) все как один отрицают помолвку. Иткул Тукаев (д.Сабаевой, 56 лет): «о замужестве условия совсем не было, а только слыхал о сем (…) от Б.Юнусова»; азанчей Галибулат (той же деревни): «о замужестве я совсем не слыхал и не знаю»; отставной есаул Чунтей Булатов (д.Канлытуркеева): «я этого не слыхал, я тогда был пьяный и, что между собой говорили, совсем не помню».
Другая сторона приводит свои свидетельства. Так, зауряд есаул д.Исмагиловой Тука Ильчигулов подтвердил, что «действительно в прошлых годах (…) в доме д.Сабаевой Булата Сеитова (…) башкирец Сатлыган Чунтеев с азанчеем д.Иткуловой Бердыгулом Иткуловым уговорились между собой (…) на выдачу Чунтееву малолетнюю дочь свою (…) за Иткулова сына…» Он же подтвердил, что калым составил 1000 рублей, «в числе оного 6 лошадей и один верблюд и две лисьи шкуры». Тоже подтвердили и другие свидетели, в том числе жители д.Давлекановой. Некоторые свидетели заметили, что Б.Иткулов дал С.Чунтееву серебряный гривенник «для отдачи своей снохе».
По случаю рождения девочки родственники подарили «разные вещи», азанчей Б.Иткулов подарил серебром 10 рублей. Подарки других участников события не упоминаются. Истец С.Бердыгулов, видимо, со слов свидетелей со своей стороны, упомянул, что С.Чунтеев (когда Б.Иткулов был еще жив) приезжал в Иткулово требовать неотданного в свое время в калым верблюда, и ночевал одну ночь у азанчея Б.Иткулова. Но ответчик пояснил так: действительно он был в Иткулово и даже ночевал у азанчея, но он не требовал верблюда, а всего лишь разыскивал своего пропавшего верблюда, которого нашел на другой день в деревне Давлекановой.
Дело завершилось не в пользу С.Бердыгулова. Судьба Саиткара­на Бердыгулова сложилась так: он женился, в жены взял Софию Муратшину, на 5 лет младше себя. У них родились сын Шагимардан, дочь Сарвиямал (возможно были и другие дети). В 1855 году в возрасте около 40 лет С.Бердыгулов умер, в этом же году умер и его сын. Вдова, судя по документам, вернулась в семью отца. Как видим, «помолвка в колыбели» приводила и к таким последствиям, несмо­тря на традиции предков. Выскажем мысль, что чаще нарушения вековых традиций исходили не от простых башкир, а от зажиточных и богатых.
Участниками этой запутанной истории являются тептяри д.Чуюн­чи и мещеряки (отец и дочь) Стерлитамакского уезда [13]. Через год после рождения Махтазады (ок.1815 г.) отец Феткулла Хамитов «сговорил малолетнюю свою дочь» замуж за тептяря Ибрагима Самигулова, жителя д.Чуюнчи. Калыма получил, по его же словам, 400 рублей. Когда дочери было больше 5 лет, в декабре 1821 г., просватал ее за другого жителя д.Чуюнчи – Иксана Хамзина, получив «500 рублей калыма при свидетелях».
Развязка наступила, когда дочери исполнились «совершенные лета», согласно документам, на момент похищения ей было не меньше 15 лет. Чем было вызвано похищение невесты, из документов не видно. Возможно, И.Хамзин, его родственники, узнали о том, что его невеста просватана за другого и решили опередить соперника.
14 июля 1830 г., когда Махтазада «с прочими деревенскими девушками» находилась в поле, жених Иксан Хамзин похитил и увез ее в свой дом.
У отца Махтазады намерения в выборе жениха, видимо, были иные. Он, чтобы вызволить дочь из дома И.Хамзина, идет на хитрость: обещает выдать ее замуж за Иксана, но с одним условием: чтобы свадьба обязательно была в его селении. И.Хамзин и его родственники поверили обещаниям Ф.Хамитова и к еще ранее выданному калыму добавили «вещами и деньгами, всего на 200 рублей» и заручились новыми свидетелями.
Ф.Хамитов увозит дочь и… выдает ее замуж за Ибрагима Самигулова. Расстроенный И.Хамзин в июле 1830 г. пишет прошение в Духовное собрание с просьбой разобраться в этом деле. Ф.Хамитов для защиты своих интересов обращается в Оренбургский суд. Решение духовных лиц было традиционное: «примирить полюбовно».
В 1828 году тептярь д.Исмаги­ловой Хайбулла Габайдуллин «высватал за себя» в замужество «вдову башкирскую жену» Хайринису Абсалямову с условленным калымом 400 рублей [14]. Сватовство было сделано при свидетелях – «гакит». В свидетели Хайбулла взял не только тептярей из своей деревни, но и башкира д.Канрыбашевой. В день заключения договора при свидетелях жених «в число калыма» отдал Х.Абсалямовой «два целковых серебром, и готовы был заплатить остальную часть калыма. Но брак по неизвестным для жениха причинам расстроился. Х.Абсалямова намеревалась выйти замуж за другого мужчину. Поскольку сватовство состоялось, уплачена часть калыма, то «отказ невесты» служил основанием для разбирательства духовных лиц. Хайбулла Габайдуллин в своем прошении указал ахуна д.Киргиз Мияки А.Тагирова, который должен был произвести разбирательство этого дела по магометанским законам. Тяжба, начатая в 1831 году, тянулась до 1836 года. Окончательное решение оставалось за Белебеевским уездным судом. Из крайне отвратительного письма удалось установить, что Хайбулла должен был оставить «башкирскую женку» в покое.

Сватовство как месть и навязчивая женитьба

Плата за нанесенные обиды – именно так можно обозначить следующий случай сватовства, возникший по жалобе в Оренбургское Магометанское духовное собрание имама д.Кидрячевой Емансары Урманбетева, относящийся ко второй половине 20-х годов XIX в. В жалобе говорится: «В прошлом 1823 году сосватал себе в замужество при свидетелях одного со мной кантона (12-го. – А.К.) и уезда деревни Давлекановой у башкирца Кагармана Чунтеева девицу Магрифу Кагарманову (1814 г.р.) за условленный калым 300 руб.» [15]. Заметим, калым не очень значительный для дочери известного в деревне башкира. Притом, что Магрифа Кагарманова – племянница указного муллы Кунакбая Тайчинова (1779–1840) в д.Давлекановой.
Для разбирательства дела в д.Давлеканову был отправлен имам д.Альшеевой Мухаметрахим Мунасипов, состоявший в приятельских отношениях с Е.Урманбетевым. В свидетели, среди прочих, был приглашен житель д.Тюпкильдов башкир Габидула Аиткулов, который не только не мог доказать факта гикита (сватовства), но и признал претензию Урманбетева «несправедливой».
Кунакбай Тайчинов, указной мулла, до глубины души был возмущен самим фактом «что кто-то из чужого прихода сделал гикит», тогда как Магрифа и ее брат Мухаметгарей (1815 г.р.) состояли в его приходе и находились на его попечении. К.Тайчинов также показал, что именно он венчал племянницу с ее мужем имамом Ираклиным из д.Исмагилово «с согласия брата». Дело проясняют объяснения брата Магрифы Мухаметгарея. Приглашенные свидетели имели «по жизни вражду» с ним, очевидно, с его отцом и его родственниками. Все свидетели являлись ближайшими родственниками Урманбетева, а некоторые были «под судом». Тех свидетелей, которые не могли показать интереса к делу Урманбетева, последний «выгнал вон». Во враждебных отношениях с Урманбетевым находился и мулла Кунакбай Тайчинов, так как именно он «удалил его (Урманбетева) от занимаемой должности, и поручил оную другому духовному чиновнику» (о какой должности идет речь – из материалов неясно. – А.К.).
Мухаметгарей в своем про­шении просит отстранить муллу Мунасипова от разбирательства дела и поручить это дело имаму д.Бакаевой. Очевидно, каждая сторона настаивала на том, чтобы разбирательство дела осуществлял авторитетный имам другого населенного пункта.
Духовное собрание усмотрело, что Магрифа Кагарманова имамом Урманбетевым «высватана никогда не была». В рапорте имама д.Бакаевой показано, что противоборствующие стороны «учинили между собой полюбовное примирение». В связи с примирением дело было отправлено в архив, а с имама Урманбетева «за негербовую печать» 20 листов было взыскано 10 рублей и отослано «в тамошнее уездное казначейство». В самом факте жалобы усматривается желание Урманбетева навредить К.Тайчинову.
Вдовство – тяжелая ноша. Иногда вдовы становились объектом притязаний навязчивых «женихов». После смерти мужа Маргуба Нугуманова (д.Давлеканова) проживала со своими сыновьями. Однажды, поздним вечером (март 1882 г.) «однодеревенец Нигаметзян Тевекеев намеревался взойти к ней в избу», вероятно «с дурными намерениями», – писала она в прошении в Магометанское духовное собрание (МДС). На крик вдовы сбежались соседи, в их присутствии «жених» обругал ее, а детей назвал незаконнорождеными, и даже хвалился, что «будто бы она ему, Тевекееву, законная жена» [16].
24 июня 1882 г. «жених» Н.Теве­кеев в прошении пожаловался на приходского муллу д.Давлекановой, который на его просьбу отказал в выдаче выписки из метрической книги о его браке с М.Нугумановой. Из дела видно, что в отсутствие «старшего имама» Давлеканова, его сослуживец М.Мухаметгареев «по просьбе самого Н.Тевекеева и вдовы Нугумановой» в марта 1882 г.
совершил брак.
Узнав об этом, М.Нугуманова написала свое первое прошение (27 апреля 1883) в МДС, в котором просила оградить ее от Тевекеева, а «разбирательство поручить имаму д.Слаковой Мухаметьсадыкову». Она опасалась, что «как бы приходской мулла не записал в метрику фальшивый брак», а основания у нее для этого были. В ходе разбирательства М.Нугуманова показала, что за Тевекеева в замужество не выходила, калыма не брала, «а когда мулла Мухаметгареев с родственником», войдя в избу, намеревался совершить брак, то она, «не желая венчаться», оставила их и ушла к сыновьям в другую избу. После этого Тевекеев «называл ее женою и обижал словами».
Свидетели Х.Кутлукалямов и М.Хуснутдинов (жители д.Давлека­новой) подтвердили ее слова, указав на то, что на брак с Тевекеевым не согласилась, а поэтому удалилась и не находилась в избе при чтении муллой брачной молитвы. Они же показали, что в этом случае не было ни жениха, ни «вахиля» от него, и мулла не писал условий брака и не просил их подписывать. Свидетель д.Мякашевой показал, что М.Нугуманова «ушла в другую избу», а мулла прочитал брачную хетву без предварительного условия и согласия Нугумановой.
Свидетели со стороны «жениха» показали другое: Н.Тевекеев «ходил ночевать к М.Нугумановой», а она «сама посылала лошадь за имамом». Но старший имам Мавлияр Давлеканов не знал «о совершенном им (М.Мухаметгареевым) браке между Н.Тевекеевым и М.Нугумановой, и ему ничего не говорил».
В январе 1886 года дело было возвращено имаму Мухаметьсадыкову «для уяснения и раскрытия истинных обстоятельств», он обязан был «допросить всех свидетелей, бывших при браке».
В ходе разбирательства (октябрь 1886 г.) 5 свидетелей со стороны Н.Тевекеева показали, что «брак совершен установленным порядком», поэтому МДС определило: «брак этот считать действительным и женку М.Нугуманову возвратить мужу», а приходскому хатыпу Мавлияру Давлеканову предписать «означенный брак записать в метрику числом совершения оного». Месяцем позже против служителей давлекановской мечети было выдвинуто обвинение «в не записи в метрические книги брака башкира деревни Давлекановой Нигаметзяна Тевекеева с вдовою Маргубою Нугумановою». Уфимская палата уголовного и гражданского суда вынесла решение об удалении вышеназванных мулл от должности.
7 июня 1887 года имам д.Слако­вой провел очную ставку, в результате которой обе стороны «остались при своих показаниях», данных в 1883 и 1885 годах.
9 июня этого же года Духовное собрание (очевидно, рапорт имама д.Слаковой в ДМС еще не получили) выносит определение и направляет его в Белебеевское полицейское управление. В нем просит нового заведующего давлекановским приходом записать в метрическую книгу брак Н.Тевекеева и М.Нугумановой.
И только в декабре 1887 года за подписью имама д.Слаковой появляется резолюция, что «никакого обручения не было, женщина имеет право выйти в замужество за любого». Так закончились притязания «жениха» Н.Тевекеева к вдове М.Нугумановой. Примечательно, что при разбирательстве дела были соблюдены интересы женщины. А мусульманские священники были оправданы только в апреле 1889 года.
К числу лиц, имевших влияние на башкирское общество и на отдельного человека, следует отнести имамов, хатыпов, муэдзинов. Казалось бы, их авторитет был непререкаем, однако, это не совсем так. Жители башкирских деревень, исповедующие мусульманскую религию и недовольные решением имамов, направляли в Духовное магометанское собрание жалобы на те или иные нарушения. Некоторые просители свои жалобы подкрепляли рапортами низших чиновников, стремясь во что бы то ни стало добиться решения дела в свою пользу.
Так, в 1886 году имамы д.Давле­кановой были обвинены «в незаписи в метрические книги брака башкира д.Давлекановой Гизаметзяна Тавакеева (Тивикеева) с вдовой М.Нугумановой». За такую, казалось бы, мелочь – «не запись в метрическую книгу» – оба имама наказывались «не иначе как по суду». Уфимское губернское правление их действия квалифицировало как «преступление, предусмотренное 1442 статьей Уложения о наказаниях». Уфимской палате уголовного и гражданского суда было предписано «удалить их ныне от должности». Дело о наказании имамов длилось несколько лет. В конце концов, оба имама были оправданы и допущены к отправлению своих обязанностей [17].

*А.Камалов. Башкирские географические термины и топонимы. – Уфа, 1997. А.Камалов, С.Камалова. Атайсал. – Уфа, 2001.

(Продолжение следует.)

Литература

1. Соколов Д.Н. О башкирских тамгах (с приложением таблицы башкирских тамг). – Оренбург, 1904. – С.16
2. Там же. С.18.
3. Филоненко В.И. Тамги татарских кладбищ г.Евпатории. – Симферополь, 1928. – С.7.
4. Национальный архив (НА) РБ. Ф.И-295. Оп.4. Д.315.
5. Материалы по истории Башкирской АССР. Т.5 / сост. Н.Ф.Демидова, под ред. С.М.Васильева. – М.,1960. – С.103.
6. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. – Уфа, 2010. – С.296.
7. ЦИА РБ. Ф.Р-282. Оп.1. Д.10. Л.154–154об.
8. Асфандияров А.З. Семья и брак у башкир в XVIII – первой половине XIX в. – Уфа, 1989. – С.29–54.
9. Там же. С.55.
10. Там же.
11. Бикбулатов Н.В., Фатыхова Ф.Ф. Семейный быт башкир XIX–XX вв. – М., 1991.– С.10.
12. НА РБ. Ф.И-295. Оп.3. Д.943.
13. Там же. Д.609.
14. Там же. Д.620.
15. Там же. Д.758.
16. Там же. Д.10836,10567.
17. Там же. Д.10567.