Голос крови

Всё, что я знал о евреях, общаясь с ними, что это очень умный и образованный народ. К примеру, отец моей жены был военный – офицер, десантник, фронтовик, награждённый орденом Красной Звезды, с которым мы служили в одной дивизии. И более порядочного и доброго человека я не знал. Его жена, моя теща, жила в эвакуации в годы Великой Отечественной войны в татарской семье на Урале.

В молодости я даже и не задумывался какой национальности девушка, которая мне понравилась, – это было несущественно. Но в Израиле всё оказалось иначе. Здесь на межнациональные браки смотрят по-другому, и мне пришлось столкнуться с этим с самого первого дня своего пребывания на чужой земле.

Лариса и Равиль Садыковы

Я считал себя недостаточно, как это принято говорить сегодня, продвинутым, чтобы выжить в стране, где все такие умные. Но родственники жены убеждали, что и для такого как я найдётся, чем заняться в Израиле. Возможно, они и сами верили в это. Но действительность оказалась не такой радужной.

До распада Советского Союза мы с семьёй жили в Прибалтике, куда меня направили служить после окончания военного училища. В начале 90-х годов меня комиссовали, я стал негодным к военной службе. Моей небольшой пенсии поначалу хватало на житье, хоть и с трудом. Я открыл строительный кооператив, но всё это было временно. Кризис усиливался, росла инфляция. Прибалтийские страны стали независимыми. Затем подписание Беловежского соглашения. Рушилась страна, рушилась экономика.

Мне хотелось вернутся на родину, туда, где я родился и вырос – в Башкирию, в Уфу. Здесь могилы моих родителей, здесь жила единственная родная сестра. Но у нее были свои проблемы, и моя жена была категорически против.

Вот так я и оказался в Израиле. Меня окружал чужой и незнакомый мне мир. Другая страна, другие запахи, звуки, язык, люди, дома. Всё чужое. Когда мы улетали из Вильнюса, кругом лежал снег, а здесь стояла жара.

Мы окунулись в новую для нас реальность. Нужно было решать, как жить дальше. На выбор предлагалось несколько вариантов: самый простой и наиболее удобный – это поселиться в каком-нибудь из кибуцов – сельскохозяйственных коммун, которые были созданы по примеру советских колхозов. Качество жизни в кибуце была намного выше, чем в наших колхозах, и внешне они очень сильно отличались. Оказавшийся в кибуце полностью отдавал себя на волю руководства коммуны – оно решало, где жить, работать, что есть. Другой путь – действовать самостоятельно, на собственный страх и риск. Снять квартиру и начать искать работу.

Израильское государство предпринимало попытки облегчить жизнь людей на новом месте. Был разработан целый ряд программ. Новоприбывшие получали так называемую «корзину абсорбции» (лат. absorptio от absorbere – поглощать), куда входили: единовременная денежная помощь, льготное налогообложение, помощь на съём жилья и денежное содержание на первые 6 месяцев. Сумма небольшая, но её для начала хватало. Единовременная денежная помощь пошла на оплату съёмного жилья. Арендаторы квартир «задирали» цены так, что все деньги сразу же перекочевали в их карманы.

Израильские власти многое делают для привлечения в страну молодых и образованных людей. Особое внимание уделяется молодёжи, стране нужны «свежие мозги» и рабочие руки. В Израиле действует целая серия таких программ и государство тратит на это колоссальные средства и огромные ресурсы: реклама, масс-медиа, фильмы, агентства и различные центры – это целая сеть, которая преследует цель: рекрутировать как можно большее количество потенциальных будущих граждан этой страны.

В Израиле жили два родных брата моей жены и на семейном совете было решено, что мы все будем жить рядом с одним из её братьев. Местом, где мы должны были начать нашу новую жизнь, был старый замызганный район города, недалеко от аэропорта. Мы поселились в небольшой двухкомнатной квартире – израильской «хрущёвке»: брат, его жена и их маленький ребёнок; я с женой и двумя сыновьями; родители жены.

Договорились, что жена начнет изучать язык, а я пойду работать, нужно было содержать семью. С первых дней в Израиле я стал работать на стройке, куда устроил меня брат жены. С работой было туго и это можно было считать огромным везением. Шурин был дипломированным инженером-строителем, но работал маляром – красил стены. Через несколько лет ему повезло, и он смог устроиться по специальности, сегодня он работает инженером. Моя жена не смогла трудоустроиться по своей профессии, работает в магазине кладовщицей. Через год она выйдет на пенсию. По израильскому законодательству женщины выходят на пенсию в 62 года, а мужчины – в 67 лет. Недавно, правда, был принят новый закон, и женщины теперь будут выходить на пенсию в 64 года.

Не могу похвастаться, что сделал карьеру в этой стране. Конечно, я давно уже не размешиваю бетон. Сегодня я ремонтирую башенные краны, работаю на высоте. Не всем под силу такая работа, когда ты находишься на высоте более ста метров над землей, а под тобой – практически бездна. Вероятно, сказалась десантная подготовка и годы службы в ВДВ. В свободное время занимаюсь общественной деятельностью и пишу книги. Писательство не приносит большого дохода. Для издания книг сегодня нужно иметь не только талант, но и тугой кошелёк. Мы живём достаточно скромно, на то, что зарабатываем.

Старший сын Ренат с внуком Михаэлем

Язык мне всё равно пришлось учить. Учил его самостоятельно. Я думал, что чем лучше буду знать иврит, тем быстрее здесь стану своим. Когда я жил в Литве, учил литовский язык. Я начал пытаться говорить на нём, и один мой знакомый литовец сказал мне: «Ты очень плохо говоришь на литовском, но хорошо, что ты стараешься и учишь язык». Для меня это было похвалой. Нужно знать язык того народа, с кем живёшь и с кем «кушаешь один хлеб».

Я много лет руковожу в Израиле объединением тюркских народов «Мирас» и часто слышу рассказы евреев о том, как к ним относились в Башкортостане или Татарстане. Наши народы всегда толерантно воспринимали людей другой национальности и вероисповедания. И я задаю им один вопрос: «А как вы сами относитесь к этим народам, насколько толерантны евреи?». Как можно прожить рядом с народом, который относится к тебе с уважением, и не знать его языка, не интересоваться его культурой?

Начав более углублённо изучать иврит, я стал понимать оттенки и значение многих слов и открыл для себя очень неприятные вещи. Что оказывается я «гой», то есть инородец. «Ничего страшного, – говорили мне мои знакомые. – Так у евреев принято». Я знаю, что слово – «гой» – это оскорбление. Это как слово «жид», хотя для нееврея в нём нет ничего оскорбительного. На польском языке в своё время название государства Израиль значилось «Паньство жидовско» (еврейское государство). На украинском, польском, литовском языках евреев называют «жид». Но скажите так еврею, и он воспримет это как оскорбление.

К сожалению, не раз приходилось бывать в ситуациях, когда мне давали понять, что существует разница между евреем и мной. И мне это обидно. Я не стану утверждать о всей России, но в Башкортостане к евреям относятся гораздо лучше, чем они к нам.

Я прожил с семьёй в этой стране более 25 лет. Мы с женой и по сей день много и тяжело работаем. Купили квартиру на юге страны, в небольшом городишке со странным названием «Сдерот»(в переводе с иврита – проспект). Когда-то, много лет назад, его основали выходцы из Северной Африки.

Я выучил язык еврейского народа и настолько хорошо, что выпустил две книги на нем: эпос «Урал батыр» перевёл на иврит и повесть «Мамзер» (выродок) – о проблемах израильского общества.

Но я так и не смог почувствовать себя здесь своим. Не скажу, что я не старался, но страна так и не приняла меня. На моей памяти не было принято ни одного закона, который бы стирал грань различия между евреями и людьми других национальностей. Наша семья живёт в городе, где на протяжении более 18 лет, с небольшими перерывами, звучат сирены воздушной тревоги. Мы видели, как от разрывов ракет погибают люди, которых мы знали. Это очень страшно.

Мы платим налоги и работаем на благо этой страны. Оба наших сына честно, не прячась (есть и такие факты в Израиле), отслужили положенный им срок в израильской армии, принимали участие в войнах и имеют награды за отличную службу. Сегодня они взрослые, выучились, выучили язык и живут самостоятельно. Старший сын учился на электрика и работает на заводе ремонтником. Младший сын изучал в колледже фотожурналистику, стал довольно известным фотографом в Израиле, делал фото-репортажи, бывал в самых опасных местах, но решил, что на жизнь он будет зарабатывать другим – у него небольшой бар, куда с удовольствием ходят студенты. У нас нет другого гражданства, кроме израильского, так как мы приехали из Литвы, которая к тому времени уже была независимой республикой.

Младший сын Альберт

Было время, когда я думал, что жизнь здесь полностью изменит мировоззрение моих сыновей, что они отдалятся и я никогда не смогу им привить любовь к своей родине и к своему народу, частью которого являются и они, но, к счастью, я ошибался. Они оба родились и выросли в Прибалтике. Башкирия для них была далёкой и незнакомой, куда мы ездили с семьёй в отпуск, чтобы навестить родных. Но время всё расставило на свои места. Сейчас они часто бывают в Уфе, им нравится этот город, они с удовольствием общаются с родными, живущими в Башкортостане. Им нравится природа и та атмосфера, в которую они погружаются, каждый раз приезжая туда. Это удивительно, но видимо «голос крови» не даёт нам забыть, кто мы.

Однажды я спросил свою жену, с которой прожил 35 лет, не жалеет ли она, что связала свою жизнь с неевреем? «Ни одной минуты», – ответила она. Меня её слова тронули до самой глубины души, и я ей искренне благодарен.

За то время, что мы живем здесь, Израиль сильно изменился. Стали шире дороги, начали работать высокотехнологичные предприятия, появились огромные небоскрёбы. Около миллиона высококлассных специалистов приехали в страну после распада Советского Союза и до неузнаваемости преобразили её.

Не скажу, что я ничему не научился в этой стране и у этого народа. Я стал с большим уважением относиться к собственной культуре и к истории своего народа. К той земле – Башкортостану, на которой я вырос и где на протяжении столетий жили мои предки; к людям, живущим здесь ныне. Наверное, верно говорят, что хорошее видится на расстоянии.